В Петербурге завершился Open Look

XXI международный фестиваль современного танца Open Look, проходивший при поддержке комитета по культуре Санкт-Петербурга на Новой и учебной сценах Александринского театра, финишировал марафоном, который Европа проиграла Юго-Восточной Азии. Смотрела Татьяна Кузнецова.

За 21 год жизни отважный маленький Open Look, придуманный руководителями дома танца «Каннон данс» Натальей и Вадимом Каспаровыми для обмена опытом российских энтузиастов современного танца, обзавелся обширными международными связями, удобными площадками и завидной популярностью. Мастер-классы по всевозможным техникам современного танца по-прежнему составляют ядро фестиваля, но их полезный эффект очевиден лишь студентам, в то время как публичная программа просвещает все расширяющиеся круги зрителей. Под финал пятидневного Open Look в день давали по три представления. Все аншлаговые, несмотря на различное качество — художественное и техническое.

Европа выглядела устало-исчерпанной. Германия представила Фабьена Приовиля и Азусу Сеяму: в спектакле «Время для нас» немолодая пара бывших танцовщиков Пины Бауш в растянутых трениках и шерстяных носках изучала аспекты семейной близости. Их взгляды, реплики, игры с мячом, нехитрые «лежачие» поддержки-подпорки и потягивания свидетельствовали о взаимопонимании, а также об уверенности в том, что эти домашние радости могут быть интересны кому-либо, кроме их самих (судя по поддержке серьезных государственных институций — уверенности небезосновательной). Германия, ставшая второй родиной для японки Юи Кавагути, поддержала и ее проект «Андрополароид 1.1». В нем хореографиня, изучавшая различные способы самовыражения — от классического танца до вокала (и, судя по ее выступлению, не преуспевшая ни в одном), делилась своим пятилетним опытом ассимиляции посредством кувырков, колес, подскоков и обильных порт-де-бра. Новую родину олицетворяла трикотажная фуфайка с капюшоном, которую японка сначала потоптала, потом надела задом наперед и лишь к финалу нашла ей верное применение. Развешанные по сцене светодиоды, мигавшие наподобие стробоскопа и, возможно, призванные заретушировать интеллектуальную и телесную скудость авторского высказывания, свою задачу выполнили лишь отчасти.

В сравнении со Старым Светом десант из Кореи сражал энергией — исполнительской и сочинительской, был многолюден, зрелищен и стилен. Компания Art Project Bora показала две работы своей руководительницы Ким Бо Ра, весьма остроумно и тактично внедряющей старинные обрядовые элементы в свою хореографию. В «Гакси» изящная Ким, забинтованная в прозрачный целлофан и одетая в широкие бумажные штаны, сложенные наподобие оригами, крошечными шажками обходила сцену по световому лучу, закрыв лицо веером, деликатными рывками меняя положение тела и нежно ломая руки в изысканном растительном рисунке. Сама-то она полагала, что танцует сатиру на отжившие традиции, но выглядело это столь завораживающе красиво, что традициям хотелось пожелать вечной жизни. В спектакле «Язык хвоста» хореограф высмеивала «лицемерный культурализм» с помощью стилизованной пластики животных. Артисты, одетые во все белое, так грациозно ходили на четвереньках, прогибая корпус, приподнявшись на высокие полупальцы и опираясь на кончики пальцев рук, так мягко и привольно вынимали конечности в разные стороны, с такой невероятной амплитудой взмывали в воздух с полных растяжек и так яростно колотились корпусом в темповых кульминациях, что чувственное восприятие диковинного зрелища заставило позабыть, что перед нами «процесс демонтажа и рекомбинации структурных и семиотических элементов».

Компания Modern Table хореографа Ким Дже Дука представила его работу «Скорость» — 60 минут головокружительного виртуозного мужского танца под живую музыку и вокал (в руках музыкантов национальные инструменты временами звучали космической электроникой, а певец Сы Джун Чжон выдавал пассажи, недоступные человеческой глотке). Скорость здесь действительно захватывала дух: на утрированно медленных комбинациях хореограф не мог продержаться и двух минут, а в эффектных стоп-паузах танцовщики замирали в таких трудных и неустойчивых позах (на полупальцах, на выпаде, с телом, растянутым параллельно сцене), что эти передышки казались кульминацией танца, а не поводом перевести дух или полюбоваться общей композицией. Восемь солистов танцевали с зашкаливающим темпераментом, отчаянно — будто в последний раз, сохраняя при этом истинно кордебалетную чистоту и ровность. Ким Дже Дука можно было бы назвать корейским Марко Геке — по бешеному темпу жестикуляции и работе корпуса; но в отличие от культового немца, использующего строго отмеренное количество движений, кореец кидает в свой плавильный котел любые ингредиенты. Вредит «Скорости» разве что избыточность: хореограф никак не может прервать поток комбинаций, и к финалу спектакль превращается в почти кинематографический каскад приемов всевозможных единоборств. Но все же только сноб предпочтет умствования вялых европейских кошечек просчитанной необузданности корейских летающих «тигров».