Взгляд на школьную реальность из российской глубинки. Что тревожит директора провинциальной школы

Образование меняется на глазах: и виртуальные школы появились, и инновационные, в которые вкладываются большие средства. Сейчас модно говорить, что это новый «драйвер роста». Вдали от мегаполисов, однако, совсем иной взгляд на школьную реальность.

Беседовал Алексей Сивков

На старте нового учебного года «Огонек» поговорил с Николаем Хиценко, директором одной из старейших школ небольшого (население 110 тысяч человек) города Камышин в Волгоградской области. Чем живет провинциальная школа, узнали, как говорится, «из первых рук».

— Николай Николаевич, с Днем знаний! С новыми горизонтами!

— Спасибо. Вот только насчет горизонтов… Скажем честно, разговоры о них уместны в мегаполисах, а вот к жизни остальной страны отношение имеют малое. Это ведь разные миры. Поэтому, когда в некоторых СМИ, рассказывающих о проблемах образования, академические дяденьки (я их называю «кремлевские мечтатели») рассуждают о перспективах и амбициях, о «соответствиях вызовам» и т.д., просто хочется вывезти их в регионы.

— Но у нас ведь и в провинции множество хороших школ и одаренных детей!

— Да, но дело в том, что у нас школы существуют не для людей, они существуют для показателей. И главное в современной системе — чтобы показатели были хорошие. Ну, скажем, многие просто не берут сложных детей в школы, чтобы они не создавали проблем. Ведь именно это нынче ценно: когда ты и твое образовательное учреждение «беспроблемно». Но это неправильно, школа не должна гоняться за результатами и руководствоваться одной отчетностью. Должны быть и двоечники, и второгодники, и выпускники со справками вместо аттестата, а как иначе, если ученики разные и сама жизнь так устроена?

На федеральном уровне говорят вроде бы здраво — о том, что результаты ЕГЭ и ОГЭ не должны быть нормативом оценки эффективности образовательного учреждения. А на местах все наоборот, у нас главное — результаты и отчеты.

Более никому и ничего не интересно. И нет системы, которая бы была ориентирована на интересы ребенка и семьи, это давно только красивый лозунг. Государство никак не может определиться, кто же все-таки главный в этой связке: государство, семья или все-таки сама по себе школа. Получается, что это корабль без руля, без ветрил. И те передовые образовательные инновационные организации, которые есть, передовыми стали по одной причине — они соответствуют запросам той немногочисленной части родителей, которые реально заинтересованы в образовании детей. Но в провинции таких людей не много.

— Министр просвещения Ольга Васильева часто говорит о том, что «учитель — профессия сакральная». Удалось ли в провинции сохранить такое трепетное отношение к педагогу? Вот Камышин: город маленький, все друг друга знают, может, это пробуждает теплые чувства?

— Знаете, у нас в Камышине был Музей истории народного образования. Сейчас от него остались осколки, городской Дом образования упразднен. Так вот, если там взять какой-нибудь архивный документ, то, может быть, там будут слова о сакральности. Я не хочу сказать, что от этого отдает нафталином. Но подобные высказывания сейчас — это попытка выдать желаемое за действительное. Или призыв, пожелание. Сейчас этого у учеников и родителей нет. А в учителя вложили осознание, что он работает в сфере услуг.

— А какое сейчас отношение у детей к учителю? Здесь, в провинции, не в столицах…

— Отношение ребенка к учителю — это всегда отношение семьи. И это абсолютно устоявшееся потребительское отношение. Люди получают в школе услуги. Да, есть люди, которые традиционно уважительно относятся к учителю. Но в то же время я вижу своих сверстников (даже и из учительских семей!), которые, приводя своих детей в школу, воспринимают ее чисто потребительски. Так что государство достигло своей цели — потребительская культура в обществе воспитана и сформирована. Попытка «соединить ежа и ужа», то есть сохранить потребительское общество и при этом привить ему духовность, возможна, на мой взгляд, только при одном условии — жесточайшей политике государства. У нас этого нет.

— Следующая фраза должна быть «Сталина на вас нет»?

— Я не сталинист. Я за верховенство права во всех его проявлениях. Нам необходимо ужесточить контроль за соблюдением законодательства. Элементарный пример. Открываем закон «Об образовании». В нем написано, что родители обязаны дать ребенку обучение и воспитание. Смотрим раздел прав и обязанностей учащихся: ребенок обязан надлежащим образом учиться. Почему государство не контролирует это?

— Каким образом?

— Вообще-то масса способов. Но почему плохая учеба ребенка становится проблемой школы? Ранжирование школ по итогам успеваемости приводит к формированию не всегда оправданного рейтинга в глазах общественности и власти, что, в свою очередь, влечет за собой так называемую востребованность школы, а это уже подушевое финансирование и иные блага. Если школа создает условия для получения образования, а семья эти условия не только не использует, но и полностью игнорирует, то у нас ответственность за это несет школа. Не родители! Ребенок не учится, а школа отвечает.

— Вернемся к школьным коридорам. Уровень агрессии в обществе возрос за последние десятилетия. Как это отражается на школе, на детях?

— Я в школе работаю много лет и вот что замечаю: из года в год дети приходят все более расторможенные. И это проблема, с которой ни школа, ни родители не могут справиться. Родители просто закрывают на это глаза, заткнув гиперактивного ребенка гаджетом. И как только школа начинает говорить об этой проблеме, родители воспринимают это как нападки в адрес семьи. На самом деле малый процент родителей интересует образовательный результат. А еще меньший процент родителей интересует личность ребенка.

Когда учитель говорит о проблемах ребенка, родители это в большинстве своем не воспринимают адекватно. Им хочется, чтобы все было хорошо. Им так спокойнее.

Но ведь на самом деле все должно быть по-другому. И я родителям всегда открыто говорю: вы решите, чего вы хотите. Вы хотите оставить ребенка здоровым — психически, физически — это одно направление отношений. Вы хотите ребенка успешного, при этом оставив все остальные категории на потом — это каторжный труд. И это выбор родителей. А они хотят просто спокойствия. И на этом фоне рождается конфликт.

— Кстати, о конфликтах. Мы видим в интернете ролики, снятые учениками на мобильный телефон, где показано непрофессиональное поведение педагога. Часто мы не можем не понимать: это человеческий срыв. Почему учитель доходит до такого состояния? Хамство, манипуляция со стороны учащихся?

— Да. Дети пытаются копировать популярное поведение, которое позволит им быть успешными в среде сверстников. Ведь это выкладывается в Сеть не для того, чтобы показать, какой плохой учитель, а для того, чтобы продемонстрировать «я в системе». И если наше поколение воспринимает соцсети как некий инструмент коммуникации, то для ребенка это жизнь. И он обязан проявить себя в такой вот жизни. Виртуальной. Это желание самоутверждения и неповиновения было всегда. Но масштабы были другие.

У нас в Камышине такое редко встречается — чем меньше населенный пункт, тем больше связи между людьми, а раз есть реальные связи, то подвергать их угрозе сложнее. Здесь люди во многом зависимы друг от друга. Они соседи, они коллеги, они родственники. Это останавливает. Провинция в данном случае — момент положительный.

— Про ЕГЭ… Я так понял, вы — за?

— Я — за. Это социальный лифт. Лифт абсолютно честный. Я это испытал на себе как отец двоих детей. Как система независимой оценки знаний здесь, у нас, она работает.

— Однако есть мнение, что качество знаний катастрофически упало, потому что учителя занимаются «натаскиванием»…

— Нет, качество знаний упало не от этого. Оно упало по одной простой причине — дети не учатся. Это не ценно. Можно иметь троечный аттестат, неплохо сдать экзамен и поступить. Так что ЕГЭ — своего рода палочка-выручалочка, это ведь всего лишь инструмент.

Меня откровенно изумляют наши вузы, представители которых говорят, что дети из-за системы ЕГЭ стали менее образованными. Не соглашусь: у нас контрольно-измерительные материалы по подготовке к ЕГЭ крайне сложные. И эта истерика по поводу ЕГЭ не более чем «заговор вузовской мафии», которая теряет колоссальные деньги на приеме: когда в вуз приходит ребенок с хорошими баллами, высшее учебное заведение обязано его взять без всякого «соучастия». Словом, я считаю, что система работает.

— Но многие педагоги, занимающиеся образовательными услугами в частном порядке, говорят, что знаний в школе не дают. И дело не в том, что ребенок не учит, просто не дают…

— Да. Понимаю. Речь об «измельчании» учительского корпуса. Мне кажется, тут корень в том, что у нас под маркой непрерывного образования запустили в школу неучей. Считается так: если у тебя есть любое образование, ты можешь преподавать в школе, пройдя за три месяца и 9 тысяч рублей переподготовку. Когда юристы преподают английский язык, что это может быть? Какой уровень знаний, компетенции? Ко мне летом пришла дама, которая 20 лет работала энергетиком, а теперь собирается учить детей — с инженерным образованием, но проходит ту самую трехмесячную подготовку. И в комитете по образованию ее направляют к нам, в школу. И органы управления образованием считают эту ситуацию нормальной…

— Не осталось тех, кто идет в профессию по призванию?

— Почти нет. С одной стороны, учительская профессия не считается доходной. Но с другой — это не самое дно для провинции. Для Камышина человек, который получает 30–40 тысяч рублей, работая в тепле первую половину дня, это еще поискать нужно. Но, как говорится, в России будут жить хорошо, когда в Москве будут жить шикарно. Ведь в пединституты идет отстой. В большинстве те люди, которые не смогли поступить никуда.

Да, учителя, которые работали 30 и менее лет назад, продолжают работать. Основной костяк качественных преподавателей — пенсионеры. Старение — это проблема номер один для школьной системы в нашей провинции. Смены нет.

— Действительно ли в Камышине закрывают городской комитет по образованию?

— Разговоры о том, чтобы забрать школы от муниципалитетов и отдать государству (об этом заявила министр просвещения Васильева.— «О»), идут. А ближайший уровень подчинения — это регион.

Можно передавать подчинение кому угодно, называть местные органы как угодно, но на местах должен быть руководитель. У нас в городе было 70 учреждений образования. Сейчас путем оптимизации осталось 40 с небольшим. Возможно ли всем этим управлять из региона, не ведая, что происходит «в полях»? Ответ очевиден: будет отдел на местном уровне. Но это смена вывески и имитация, а не решение проблемы. А она состоит в том, что учредитель не хочет делать школу автономной, по-настоящему самостоятельной организацией, и остается обслуживать и исполнять откровенно декларативные лозунги, которые идут сверху.