Во что отольется идея четырехдневной рабочей недели

Госдума планирует обсудить вопрос введения в стране четырехдневной рабочей недели уже этой осенью. Об этом заявил депутат Андрей Исаев. По его словам, многие депутаты готовы голосовать за сокращение рабочей недели, так как это «позволит людям получить большее время для отдыха, которое они смогут провести с семьей, потратить на самообразование или заботу о своем здоровье, например пройти диспансеризацию». Стоит отметить, что народные избранники уже не в первый раз подступаются к этой проблеме: только за последние пять лет инициатива сокращения рабочего времени появлялась в Думе трижды. Нынешний ее всплеск — реакция на демарш Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР), озвучивших такое предложение неделей ранее. А профсоюзы, в свою очередь, встрепенулись, выдержав недолгую паузу после заявления премьера Дмитрия Медведева, начавшего дискуссию в июне с фразы «весьма вероятно, что будущее — за четырехдневной рабочей неделей как новой основой социально-трудового контракта». «Огонек» решил разобраться: зачем властям понадобилось поднимать тему четырехдневки именно сейчас и имеет ли эта инициатива под собой хоть какую-либо экономическую подоплеку?

Беседовал Александр Трушин

Один из самых распространенных аргументов в пользу введения четырехдневки — общемировой тренд. И то верно: голландцы уже узаконили 29-часовую рабочую неделю, французы и немцы трудятся по 35 часов, австрийцы — 38 часов, тогда как недельный труд россиян, согласно Трудовому кодексу, ограничен 40 часами. Впрочем, насчет того, что сокращение рабочего времени тренд мировой, не все однозначно. В Китае, например, норма — 60 часов в неделю и ничего — развиваются на зависть остальным.

Российские власти «подходили к снаряду» (нормированию рабочего времени) неоднократно последние… 300 лет. Например, Петр Великий заставил в 1708 году мастеровых трудиться по 16 часов в сутки. Рабочий день начинался в 5 утра и продолжался до полудня, далее — полуторачасовой перерыв, снова работа — до 19 часов, получасовой перерыв и еще работа. Только в 1897 году рабочий день ограничили: 11,5 часа — для мужчин и 10 — для в женщин и детей. При этом закон не отменял сверхурочные работы, что фактически сводило на нет любые ограничения. Для властей и чиновничества в империи всегда были иные рабочие порядки. Еще при отце Петра I для них был установлен 12-часовый рабочий день (1658), а через 22 года сокращен уже до 10 часов. Зимой работа госучреждений начиналась после полудня, а заканчивалась в 22 часа (поэтому иностранцы считали, что бояре заседают по ночам), в субботу работали до обеда, в воскресенье — после обеда. Выручали, впрочем, престольные праздники: к 1797 году чиновники сидели в присутствиях 220 дней в году (в среднем по 18 дней в месяц). В пушкинские времена три рабочих дня чиновника длились 9 часов с двухчасовым перерывом, а два раза в неделю — 4 часа. Советская власть сословные границы стерла и запрягла в работу всех — и пролетариев, и крестьянство, и интеллигенцию.

Нормирование рабочего графика, словом, для страны не новость. Весь вопрос в том, зачем понадобилось обсуждать очередную реформу рабочего календаря сейчас?

Ведь в ответ на письмо ФНПР Минтруд сообщил, что работодатели в соответствии с трудовым законодательством могут сами сокращать рабочую неделю. Иными словами, если компании хотят, они могут сделать так, чтобы сотрудники работали больше или меньше. Регламентация сверху не нужна, как не нужны поправки в законы. И уж тем более трудно указом регламентировать оплату труда. Обещание сохранения зарплаты тут вряд ли поможет, потому как в экономике строго действует правило: кто не работает, тот не ест. И россияне это хорошо усвоили!

В ходе недавнего опроса ВЦИОМа только 29 процентов положительно отнеслись к переходу на четырехдневку, а 48 процентов такой подход не устроил. И причина прежде всего в желании сохранить доход. На Западе успеха в подобных начинаниях удалось достичь только путем социальных выплат. Но наша власть пока и словом не обмолвилась о том, что все расходы по гипотетическому сокращению трудовой недели берет на себя...

К идее премьера эксперты и предприниматели отнеслись с большим скепсисом. Сокращение рабочей недели — сложный вопрос, затрагивающий не только трудовое законодательство, но и вообще все трудовые и социальные отношения. Пока что известна только одна страна, в которой служащие госсектора работают четыре дня,— это Гамбия. Но и там в других отраслях сохраняется пятидневка. Правда, есть футуристические рассуждения отдельных работодателей о «пользе» четырехдневки, но на общегосударственном уровне этот вопрос пока нигде не решается.

---

«Огонек» попросил проректора Академии труда и социальных отношений Александра Сафонова объяснить, нужно ли нам сокращать рабочую неделю и что из этого может получиться.

— Можно ли сокращать рабочую неделю, когда страна уже шесть лет находится в состоянии экономической стагнации?

— Категорически нет. Это делают только в условиях растущей экономики, причем в Европе, например, сокращают не количество рабочих дней, а количество часов в неделю. Когда экономика еле дышит, надо сначала пережить этот шок. А если добавить еще одну сложнейшую проблему — это значит просто убить ее окончательно и бесповоротно. Потому что сокращение рабочей недели повлечет за собой серьезные изменения не только в трудовом законодательстве, но и во всей жизни общества. Чтобы эти трансформации переварить, нужен экономический подъем, а потом уже сокращение рабочей недели, если такая потребность возникает.

— Отсутствие существенного экономического роста, стало быть, главное препятствие?

— Важное. Но не единственное. Необходимо учитывать еще один фактор — у нас по сравнению с Европой очень низкая безработица, а это не столько преимущество, сколько проблема. В советские времена государство делало большие капиталовложения в основные производственные фонды. И очень мало вкладывалось в людей, говоря современным языком, в человеческий капитал. Такой была советская экономическая модель: дешевая рабочая сила при максимальной занятости. Отсутствие безработицы считалось достижением социализма, и этим очень гордились. Некоторые экономисты понимали, что это тупиковый путь, который в конце концов привел к краху советской экономики. Но сделать ничего не могли, потому что была установка партии на всеобщую занятость. Отсутствие безработицы, а не рост производительности труда — вот что было главным экономическим мотивом.

Сейчас у нас такая же ситуация: дешевая рабочая сила и низкая безработица по сравнению с развитыми странами. Это следствие неэффективного производства. Там, где в развитых странах работает один человек, у нас трудятся двое. Поэтому по паритету покупательной способности мы отстаем от Европы в два и больше раз. И если мы сейчас сократим рабочую неделю до четырех дней, то надо будет увеличивать число работников на 20 процентов. Это еще больше увеличит отставание от развитых стран. Мы их никогда уже не догоним.

К тому же и такого ресурсного резерва у нас нет. По данным Росстата, у нас в этом году безработных 3,7 млн человек, или 4,39 процента от общей численности рабочей силы в возрасте от 15 до 72 лет. К этой цифре можно смело добавить еще миллион человек, думаю, это будет более точный показатель. Но все равно не хватит: потребуется порядка 15 млн работников для сохранения нынешнего уровня производства. Надеяться на мигрантов не стоит: работники высокой квалификации к нам не едут.

— Да и численность рабочей силы сократилась за последние 10 лет на 7,5 млн человек…

— И это, разумеется, имеет значение. Так что даже при условии, что мы всех безработных трудоустроим, хотя это фантастика, образовавшуюся брешь не заполним. Невозможно это сделать. И к тому же надо принимать во внимание существующий дисбаланс между качеством рабочей силы, ее местонахождением, потребностью работодателей и расположением рабочих мест. Мы никак не решим проблему отраслевых и региональных дисбалансов. Есть люди, но нет рабочих мест, и наоборот. У нас не созданы условия, чтобы люди могли переехать к новому месту работы. Хотя бы потому, что уровень жизни в регионах очень разный. Вы продадите свое жилье в депрессивном регионе, а в другом, где нужны работники, без потери денег его не купить. Вообще стоимость жилья в нашей стране растет по пути от Владивостока до Москвы. Это серьезная проблема.

— Вы говорите о промышленном производстве. А как быть с социальной сферой? Там тоже при переходе на сокращенную рабочую неделю потребуются дополнительные работники?

— Конечно. В здравоохранении, образовании, науке, культуре — всюду тоже потребуются люди. И в государственной службе, и в полиции. Для здравоохранения 20 процентов дополнительных работников — это и вовсе нерешаемая проблема. Сегодня у нас не хватает 25 тысяч врачей, а если считать и средний медперсонал, дефицит составит 130 тысяч человек. Сейчас поликлиники работают шесть дней. Вы готовы к тому, что будет пять дней? Потребность в медицинском обслуживании ведь не сократится. Значит, вырастут очереди в поликлиниках. А что произойдет в школах, если они будут работать четыре дня? Учебные программы сокращать нельзя. Значит, дети будут учиться по 8–9 уроков в день. Это ненормально, потому и невозможно.

Не стоит забывать и о бюджетной составляющей: чтобы привлечь дополнительные 20 процентов работников на госслужбу, надо будет соответственно увеличивать бюджетные расходы. Поэтому сокращение рабочей недели казне дорого обойдется.

— По госбюджету понятно. А у частных работодателей тоже возникнут дополнительные расходы?

— Разумеется. Чтобы ввести четырехдневку и сохранить уровень производства, надо будет вложиться очень серьезно и в обновление производственных фондов, и в систему управления. Это будет стоить больших денег, и пока никто не посчитал, каких именно. А наши предприниматели и без того не готовы инвестировать, поскольку нет уверенности, что инвестиции будут защищены.

Посмотрите на структуру нашей экономики. Мы производим и продаем много нефти, газа и металлов. Эти отрасли обслуживает небольшое число людей по сравнению с другими отраслями. Все-таки они находятся в состоянии международной конкуренции. И у них уровень производительности труда по отношению к иностранным партнерам в основном вполне паритетный. А все остальные отрасли просто «вне конкуренции» в буквальном смысле слова, они в повышении производительности труда не заинтересованы. Например, наше автомобилестроение живет на государственных дотациях и подрядах. АвтоВАЗ и так, бывает, работает три дня в неделю. Не потому, что производительность труда высокая, а потому, что спрос на «Лады» небольшой.

Словом, у нас не созданы экономические предпосылки, чтобы работодатели откликнулись на призыв сокращать рабочие дни и начали бы совершенствовать производство.

И перспектива не радужная: если количество отработанных дней сократится, соответственно уменьшится ВВП, снизятся личные доходы граждан и по всей линейке — доходы государства. Слишком затратным окажется этот проект. Даже если предположить, что мы каким-то чудесным образом перераспределим доходы между собственниками бизнеса, топ-менеджерами и работниками (в принципе это возможно и нужно сделать, потому что слишком высока дифференциация в зарплатах и доходах), это не спасет.

— Почему же вопрос о сокращенной рабочей неделе все время обсуждается, почему мы так внимательно прислушиваемся к рекомендациям МОТ и пытаемся здесь побежать впереди паровоза?

— МОТ в 2014 году действительно выступила с рекомендациями по сокращению рабочей недели. Незадолго перед этим она установила, что в мире насчитывается 230–290 млн безработных. Это было макроэкономическое решение в интересах стран Африки, Индии, Китая и других азиатских стран. С точки зрения МОТ, надо перераспределить мировое рабочее время за счет богатых стран. Вопрос об установлении семичасового рабочего дня, что было бы правильнее и разумнее, МОТ не обсуждала и не обсуждает.

С проблемой переизбытка рабочей силы сталкиваются все страны. Но не все этим у себя дома занимаются. Когда на внутреннем рынке нет возможности устроиться на работу, остается только одно — уехать в другую страну. Что нам сейчас и демонстрируют выходцы из Африки и Азии. Все они стремятся в Европу. Но и там рынки тоже не бездонны. И они не готовы принимать людей без образования и квалификации.

— Но безработица есть и в развитых странах, и побольше нашей…

— Да, там тоже возникает переизбыток рабочей силы, но причина другая — технический прогресс. Европа и Северная Америка, а также Корея и Япония с рекомендациями МОТ не согласились. Они пошли по другому пути, сокращая не дни, а часы работы, при сохранении пятидневной рабочей недели.

Мне приходилось в рамках мероприятий по линии «восьмерки» участвовать в рабочей группе министров труда. Мои коллеги, что французы, что немцы или американцы, почти всегда обсуждали один и тот же вопрос. Они ввели очень высокие социальные стандарты по зарплатам, по соцпакетам. Это очень большая нагрузка. Поэтому реформы трудового законодательства в Европе, например, направлены на сокращение социальных обязательств перед работниками. А профсоюзы, напротив, считают, что эти обязательства должны расширяться. Но всюду ищут компромиссы, и нынешнее состояние там — результат договоренностей работодателей и работников при участии, разумеется, государства. Причем в условиях свободного перемещения людей в Европе этого нельзя сделать в отдельно взятой стране, надо устанавливать одинаковые нормы либо у всех, либо ни у кого. В основном в европейских странах принята 35-часовая пятидневная рабочая неделя. Момент принципиальный: там сокращение рабочего времени связано с ускорением технического прогресса, с перевооружением промышленности, сельского хозяйства и всех других сфер жизни.

— Так что, никаких очевидных плюсов в сокращении рабочего времени нет?

— Конечно, есть. Но, еще раз подчеркну, не в сокращении дней, а часов. Чем меньше мы работаем, тем более производительным становится труд. Первые три часа работы самые напряженные и эффективные. Потом человек устает, внимание рассеивается. Он хуже выполняет работу. Поэтому надо идти по пути, по которому пошли в Европе, сокращая количество отработанных часов в день. И это надо делать постепенно. Но от восьмичасового дня надо уходить. Это позволит работающим людям больше времени уделять самообразованию, домашнему хозяйству, воспитанию детей, чтобы они больше общались с родителями. Нужны внимание и уход за престарелыми членами семьи. Просто будет больше свободного времени у людей. Это улучшило бы здоровье нации и наш образовательный, культурный потенциал.

Но сделать это очень трудно. Это должен быть какой-то общенациональный суперпроект, больше, чем все нацпроекты вместе взятые. Потому что это затрагивает всех людей и все сферы их жизни. И в этом должны участвовать все: и государство, и работодатели, и работники. Главное, чтобы задуманные изменения не уложили нашу экономику на лопатки. Не надо делать это нахрапом, как было с пенсионной реформой. Она провалилась исключительно по вине организаторов. И если они будут те же, то и результат будет такой же. Я, как и любой человек, всей душой за то, чтобы можно было работать меньше за ту же зарплату и больше уделять внимания семье. Но пока это для нас отдаленная перспектива.