Заур Фарниев о ранах и ожиданиях Беслана

Для меня олицетворением Беслана и того, что происходило после него, помимо «Матерей Беслана», стали эти четыре женщины. Четыре фамилии, которые за 15 лет я выучил наизусть и по которым можно судить, как страна относится к тем, кого не смогла в свое время защитить.

В России после терактов или техногенных катастроф принято, что всем пострадавшим или их родственникам выплачивают деньги. Как правило, это миллион рублей. Государство компенсирует потери. Жизни и здоровья. И словно считает, что за эти деньги откупилось от них, можно переворачивать страницу.

В Беслане этого миллиона не хватило. Наталья Сатцаева, Марина Дучко, Диана Муртазова и Фатима Дзгоева лечатся до сих пор. Наверное, уже без особой надежды на помощь государства, которое выплачивает им пенсию по инвалидности. А она у нас не более 15 тыс. рублей.

Этим четырем женщинам было необходимо дорогостоящее лечение и реабилитация за рубежом. Компенсаций хватило на пару лет.

А потом — социальные пособия и путевки в Крым. Трое из них так и остаются колясочницами, хотя, возможно, могли бы уже ходить. Но таких денег у их семей не оказалось. Самая тяжелая — Фатима Дзгоева. Она ходить может, но каждый год на поездку в Германию, где ее продолжают лечить, уходит почти миллион. Тот самый, которым от нее один раз откупились. Поэтому деньги собирают всем миром. У государства на Фатиму денег нет. Ну, или есть — на санаторий.

У многих бывших заложников в медицинских картах значится, что они «инвалиды детства». То есть, все, конечно, понимают, откуда ранения, но написать в официальном документе, что ранение произошло в результате теракта, нельзя.

Нет такого понятия. Нет и закона о статусе жертв теракта, о котором говорят и бесланцы, и пострадавшие в «Норд-Осте», Волгодонске и других точках России, где гремели взрывы или были захвачены заложники. Возможно, будь такой закон, сейчас бы не пришлось устраивать благотворительные марафоны для Фатимы Дзгоевой, а Марина Дучко, Диана Муртазова и Наталья Сатцаева могли бы ходить самостоятельно, не надеясь на мизерную пенсию по инвалидности.

На 15-летие захвата заложников в первой бесланской школе сняли фильмы все или почти все крупные российские журналисты. Речь в них в основном о расследовании теракта, которое замерло лет 13 назад и так осталось в замороженном состоянии. Его лишь формально продлевают каждые полгода, хотя ни следственной группы, ни даже просто формально прикрепленного следователя в этом деле уже давно нет. Потерпевшие успели выиграть иски в Европейском суде по правам человека, но на ход расследования это никак не повлияло. И ежегодные требования возобновить следственные действия так и остаются висеть в воздухе. На них просто уже никто не реагирует. Даже формально. Иногда кажется, что в возобновление расследования не верят даже те, кто его требует. Нет, рукой не махнули и не смирились. Привыкли, наверное.

Наверное, привыкли и те четыре молодые женщины. Только вот как можно привыкнуть к коляскам, зная, что ты могла бы ходить, я не знаю.

И сейчас, когда говоришь с ними, они стараются не показывать своей слабости, много смеются, но все еще ждут. Хоть никогда в этом и не признаются. Ждали, когда лечение и реабилитацию им пообещал тогдашний президент России Дмитрий Медведев, сказавший на встрече с «Матерями Беслана», что «для страны это не деньги». Ждут и сейчас, когда вдруг выяснилось, что государству они не по карману, о чем практически каждый год сообщает Министерство здравоохранения. Там, вроде, и хотят помочь. Но денег нет.

А быть навязчивыми в Осетии не любят. В Беслане — тем более. Даже если пройдет еще 15 лет, прежде чем о них вспомнит их страна.