Надя Леже в парижском Artcurial

В выставочных залах парижского аукционного дома Artcurial открылась выставка «Надя Леже: необыкновенная история женщины в тени». На ней показаны работы художницы, коммунистки, иммигрантки, миллионерши Нади Леже (1904–1982). История необыкновенная, а тень не только творческая, но и политическая, считает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

«Да здравствует созданный волей народов единый, могучий Советский Союз!» — гремит в залах городского дворца XIX века, где расположена штаб-квартира аукционного дома Artcurial. Слова гимна зрителям непонятны, но музыка ведет. «На-на-наа, та-ра-рааа»,— подпевает рядом со мной дама, разглядывая главную работу выставки «Материнство»: женщина в желтом с ребенком в синем на руках и с белым листочком на столе, на котором крупно выведено: «От имени миллионов наших детей мы требуем мира». Работа 1948 года, когда СССР боролся за мир. Женщина похожа и на саму Надю Леже и на ее дочку Ванду, ребенок — на ее внука, а заодно на Юрия Гагарина, чьи портреты во множестве появятся у художницы в 1960-х (понятно, что все наоборот, Гагарин был похож на мальчишку). Слева на холсте — модернистская скульптура, изображающая цветок. Это работа другого ребенка Нади — великого французского художника Фернана Леже. Чьей подругой, директором мастерских и, наконец, женой и наследницей стала Надежда Ходасевич из Белоруссии.

Надя приехала в Париж с польским художником Станисласом Грабовским, который с тех пор потерялся на страницах ее истории. Этапы большого пути: Смоленск, где она, как утверждала, училась у Малевича, Варшава, откуда уговорила мужа уехать во Францию, и, наконец, желанный Париж. С 1932 года она работала с Фернаном Леже, а с 1933-го стала членом Компартии и другом СССР.

На выставке есть ее ранние работы и ранний автопортрет. Эти юношеские холсты — немного Пикассо, немного Брак, немного Арп, на автопортрете же она сильная, красивая, простоватая, одна из парижских «русских» (какими, как и сейчас, считали всех бывших подданных Российской Империи), вдохновлявших великих мужчин — Пикассо, Дали, Модильяни, Майоля, Леже, Делоне. У каждого в биографии была «русская», остававшаяся при этом «в тени». Нынешние выставки, таков социальный тренд, одна за другой выводят женщин из тени их мужчин. Так было недавно с Дорой Маар в Центре Помпиду, так будет через месяц с Шарлоттой Перриан в Fondation Louis Vuitton.

Но все же Надя Леже, будучи хорошей крепкой художницей, никак не превзошла окружавших ее мужчин.

Об этом можно судить по работам нынешней выставки. Зато она стала настолько необходимой Фернану Леже, что они, не обращая внимания на разные сосуществовавшие браки, оставались вместе до самой смерти художника в 1955 году. Незаменимой, и об этом не зря поет на выставке хор Александрова, Надя стала в качестве «друга Советского Союза», видного члена художественного крыла Коммунистической партии Франции. Во время войны, когда Фернан Леже бежал в Америку, Надя не только берегла его мастерскую, но и участвовала в Сопротивлении. В 1944-м она организовала аукцион в пользу советских военнопленных, собрав 3 млн франков. Может быть, благодаря этому фонду те из них, что оказались в Европе, смогли вернуться в Советский Союз, где их ждали с распростертыми объятиями.

Французская Компартия была филиалом Компартии советской. Точно так же и Надя Леже на выставке предстает совершенно советским живописцем. Ее стахановцы с отбойными молотками и механики с гаечными ключами были бы украшением Манежа, если бы чуть модернистский стиль был разрешен в МОСХе или ЛОСХе. Много лет назад на семинаре Союза художников я оказался в подмосковной Дубне и вдоль аллеи, ведущей к дому культуры, увидел стоящие на ножках мозаики с изображениями Толстого, и Маяковского, и Шостаковича. Я чуть не счел их тогда произведениями очередных алчных халтурщиков. Как же я был удивлен, узнав, что это были работы Нади Леже, которые она отправила в подарок в Советский Союз, испытывавший недостаток мозаик с Толстыми и Маяковскими. Эскизы-гуаши мозаик тоже показаны в Artcurial.

К счастью, выставка не стремится превратить ее в большого художника, несмотря на размер и вес изданной по этому случаю (отличной без иронии) монографии. Но на взгляд из Москвы не в художестве дело. Надя Леже была одной из первых пришельцев с Запада в послевоенном СССР, который, как во времена Коминтерна, стал собирать на Западе свой художественный круг. Она входила в горстку «выездных» и «приездных» деятелей культуры.

Как Луи Арагон и Эльза Триоле, как Ив Монтан и Симона Синьоре, она приезжала в Советский Союз, льстила и ругалась, носила норку, дарила керамику Пикассо и графику Леже, ну и свои работы тоже.

В больших выставках вроде Пикассо в Пушкинском музее или в «Москва—Париж» был ее след.

Она принимала правила игры. При жизни Сталина делала мозаику со Сталиным, потом — с Хрущевым и дошла до Брежнева. Ее партнером была культурная министерша Фурцева — и Надя Леже изображала Фурцеву. Когда полетел Гагарин, она сделала Гагарина. Когда приехала танцевать Плисецкая — Плисецкую. Ее работы, вдруг вышедшие из тени, выглядят как памятник «дружбе народов», упорной советской попытке создания во Франции сочувствующей художественной колонны, не зря конференция о Наде Леже назначена в парижском Российском культурном центре.