Григорий Ревзин о городе будущего

Интернет, как мы уже тут неоднократно обсудили, лишает город многих его преимуществ перед не-городом, но он же сделает города центрами своего всевластия и всеведения

Сегодняшние футурологические книги в порядке приближения будущего к читателю принято украшать занимательным рассказом о том, как автор — человек, как вы и я,— будет жить в самое ближайшее время. «Утром, еще в постели я начинаю сканировать информацию,— пишет Кевин Келли в книге „Неизбежно".— Я смотрю на циферблат часов, чтобы узнать время, отключить будильник, а также узнать срочные новости и прогноз погоды. Просматриваю сообщения от друзей на небольшой панели возле кровати. Удаляю их движением пальца. Отправляюсь в ванную комнату. Просматриваю на стене новые крутые фотографии друзей — они повеселее, чем вчерашние. Одеваясь, просматриваю свой гардероб на экране. Картинка сообщает, что к выбранной рубашке лучше подойдут красные носки. На кухне я пробегаю ленту новостей. Мне удобно, чтобы экран находился горизонтально на поверхности стола. Поворачиваюсь к шкафу в поисках любимой каши: экраны, встроенные в его дверцы, показывают, что за ними. Дисплей, парящий над холодильником, указывает на наличие свежего молока внутри».

Я остановлю этот рассказ Келли на том, что с ним произошло до завтрака: поверьте, там все описано до ночи — и все так же. Но мне трудно отделаться от желания сказать пару слов о себе. Я вот тоже сижу на стуле за столом. Добавлю, что слева окно, за окном гроза, молнии и яростный шторм в море.

Суть революции, которую пророчат футурологи-техницисты, заключается в том, что в ближайшее время все вещи вокруг меня выйдут в интернет. Пол и потолок, стол и стул, окно, мои шорты, шлепанцы и майка получат айпи-адреса и превратятся в гаджеты. Эта революция преобразит каждую вещь в отдельности и всю среду в целом.

На рубеже XIX и ХХ веков великая техническая революция заключалась в том, чтобы ко всему, что человечество придумало раньше, приделать электродвигатель — так преобразились викторианская швейная машинка и пылесос на ручной тяге, кофемолка и мясорубка, хлеборезка и зубная щетка. Теперь ровно то же самое происходит с интернетом. Его приделывают ко всему и обещают приделать ко всему остальному. Причем это счастливые обещания, полные радостных заветов,— пожалуй, из всех пророков техницисты самые щедрые на обещания счастья. Другие футурологи, бывает, подкидывают опасения — распад семьи, государства, частной собственности,— а это певцы чистого оптимизма. И естественно, это самое популярное направление урбанфутуризма. Умная энергетика, умный транспорт, умное жилье — это те же энергетика, транспорт, жилье, но к каждому их элементу приделан интернет. И в результате у нас возникает счастливый город будущего — социально справедливый, экономически эффективный и экологически гармоничный.

Так вот, я сижу на стуле за столом в шлепанцах, шортах и майке и размышляю о том, что смогут шлепанцы сообщить окну, когда все они выйдут в интернет и превратятся в гаджеты. Гроза меж тем вырубила интернет. Вообще-то можно предположить, что если все предметы окажутся связаны между собой через сеть и все начнут что-то другу и ей сообщать, то мы окажемся в мире, очень уязвимом к технологическим ошибкам. В городе перестанет работать все — энергетика, транспорт, жилье, и останется только гармония с природой и социальная справедливость.

Келли, которого я процитировал выше, собирается читать на столе, прямо на его поверхности, новости из социальных сетей. Как новости будут вести себя по отношению к тарелке? А если тарелкин анализ собственного содержимого разойдется с рекомендациями холодильника, вывешенными на экране? Какой-то третий протокол будет решать, кто из них прав? Или я сам? Но тогда моя жизнь превратится в бесконечное выяснение отношений между садовой лейкой и гигрометром, интересы которых противоположны. Зачем мне это?

Я вообще-то догадываюсь зачем. Но моя догадка далека от практических достоинств обинтернетченной вещи, и поэтому я позволю себе вместо утверждения выдвинуть гипотезу. Она касается вопроса веры в эпоху сети.

Ной Харари высказал очень сильный тезис о интерсубъективных сущностях как видовом конкурентном преимуществе человечества. Суть его тезиса в том, что люди вместе умеют верить в существование предметов, которых не существует, и это очень хорошо. Вот, например, бог. Важно не то, что ни доказать, ни опровергнуть его существование невозможно. Важно то, что, если люди вместе верят в одного бога, они могут действовать вместе, очень слабо представляя себе друг друга. Для координации действий несущественно, какой у кого характер, повадки, опыт, репутация, важно, что все верят в одного бога и потому могут объединяться. Обезьяны так не умеют, и муравьи так не умеют, а люди умеют независимо от того, есть бог или нет. Эта способность вместе верить обеспечила победу в межвидовой борьбе за существование и сделала человека господствующим на Земле видом.

Нельзя сказать, что это совсем оригинальный тезис Харари. В свое время примерно то же утверждал основатель социологии Эмиль Дюркгейм: «Функция сакральности — объединение людей в нравственные сообщества. Бог — это зеркало, в котором общество любуется на свое отражение». Оригинальность Харари в том, что он связал этот тезис с эволюцией человечества, его историей, определив мощность бога и его эффективность через количество людей, которые в него верят. Вопрос, который возникает в этой связи: что такое бог в эпоху сети?

Ответ сравнительно очевиден. Сама сеть и есть бог. Сеть занимается объединением людей между собой в виртуальное единство. Она позволяет взаимодействовать никак не связанным между собой людям в невиданных масштабах. Она обладает всеведением. Она довольно деятельно обещает бессмертие в различных вариантах. От бесконечного существования в виртуальном виде — как в сериале «Годы» — до перезаписи личности на клонированный физический носитель или физического бессмертия через использование нанороботов, постоянной диагностики и бесконечного продления жизни, как у Харари в книге «Homo Deus».

Я бы хотел обратить внимание на одно свойство этого бога. Он проблематично связан с физической реальностью. Как все боги, он стремится подобрать себе все ценности, все устремления, все навыки, все удовольствия, но он представляет собой такую метафизику, которая не нуждается в преобразовании физики.

Здесь есть определенное сходство с предшествующими богами — с христианской, скажем, точки зрения нет особой разницы, спасаться ли при рабовладении или при социализме. Но все же боги прошлого являлись в каких-то местах физического пространства, это явление их как-то преобразовывало, возникали сакральные места, вокруг них образовывались святилища и города, мир трансформировался богом. А сеть может явиться в любом месте — и ни в каком специальном. Экран айфона равно несет вам свет что посреди толпы в мегаполисе, что в человеческой пустыне, приводя все сокровища и все соблазны мира, специально подстроенные под вас. Это создает существенные проблемы для городов, основное конкурентное преимущество которых состоит в том же самом соединении людей, но без необходимости верить в предметы, существование которых проблематично. Наоборот, это соединение физическое, зависимое как раз от повадок и привычек тех, кто соединяется, и потому крайне несовершенное по сравнению с тем, что дает сеть.

Кевин Эштон ввел понятие «интернет вещей» в 1999 году, сейчас как раз 20-летний юбилей. Я бы, пожалуй, заметил, что за 20 лет это понятие как-то поменяло свой смысл. Эштон полагал, что вещи заменят людей в качестве основных инструментов ввода информации в сеть. Не интернет людей, а интернет вещей — это значило, что вместо всяких пользователей с их слабостями, предвзятостями и нестабильной работой основным поставщиком информации в сеть станут разные датчики, камеры, банкоматы и т.д. Не то чтобы эта часть программы полностью потеряла свой смысл — датчики это обязательно, куда же без них. Но вот стол и стул, окна и двери, фонари и батареи — все это не очень хорошо работает как поставщик информации в сеть.

Но та бесконечная трансформация вещей, которую предполагает грядущее цифровое завтра,— это обратный процесс. Не вещь информирует сеть, а сеть трансформирует вещь. Сеть начинает управлять вашей стиральной машиной и чайником, настольной лампой и батареей, стулом и столом. В конечном счете сеть через них приходит к вам с текущими задачами по поддержанию бессмертия — заняться фитнесом, принять таблетки, выпить чаю.

Это бессмысленно с утилитарной точки зрения: вы ведь и сами знаете, что нужно делать, вы самый лучший процессор данных, которые вас касаются, вам не нужно включать свет через интернет на смартфоне — вон же выключатель. Но это в высшей степени значимо с религиозных позиций. Интернет вещей — это новый тип иерофании, явления бога через преображение физических предметов, которые присоединяются к сети не из практических соображений, но в силу ее неизъяснимой благости, ее желания дать свет высшего разума уличному фонарю. Человек — самый лучший, но не уверенный в себе процессор для обработки касающихся его данных. С божьей помощью и через очки лучше видно, вы же знаете,— тут то же самое, только очки Google.

Я бы сказал, что в этом и состоит главная надежда городов будущего. Интернет людей не связан с городами, он строит миры виртуального единства. Но интернет вещей завязан на физическую конкретность, он происходит вот здесь. Новая иерофания — это соединение виртуального с реальным, офлайн и онлайн, и именно города (а не высокие горы, прекрасные рощи или берега, как раньше) станут местом этого нового богоявления. Будущее — это эпоха инструментализации бога и силы его. Интернет людей будет отвечать за горнее, интернет вещей — за дольнее, и мы получим сравнительно традиционную картину мира, в которую так или иначе уложатся предшествующие представления человечества.

С одним ободряющим отличием. Каждому знакомо явление, которое я про себя называю «бессмысленным сопротивлением вещей». Ключи норовят потеряться, лампочка перегорает при попытке ее включить, молния не застегивается. До сих пор люди могли подозревать, что это все не случайно, но в общем-то не имели оснований так считать. Но в будущем все изменится. Мы будем точно знать, что все твои физические недоброжелатели получили команду от сети. Кирпич просто так на голову никому не падает. Им командует сеть.