Алексей Васильев о Рене Зеллвегер в байопике Джуди Гарленд

В прокат выходит «Джуди» Руперта Голда, кинобиография легендарной голливудской звезды Джуди Гарленд, рассказывающая о шести неделях 1968 года, когда она в последний раз выходила на сцену. Главную роль сыграла Рене Зеллвегер, не имеющая портретного сходства с героиней, отчего ее перевоплощение оказалось еще более натуралистичным и пугающим

В голливудском паноптикуме легендарных звезд Джуди Гарленд занимает то же место, что в нашем Людмила Гурченко. За одним минусом: Гарленд — это Гурченко, если из Гурченко вычесть прямую спину Марлен Дитрих. Как мы полюбили Гурченко несущей незамутненное веселье девушкой с неожиданно грудным голосом в вечном празднике «Карнавальной ночи», так Гарленд навсегда завоевала Америку девчонкой, распевающей низким голосом песенку о радуге в галлюцинозе «Волшебника страны Оз». Такими их полюбили. А вот запомнили — старушками с дерганой мимикой, неадекватными похохатываниями, беззащитным кокетством и почти непристойными остротами поздних интервью. Но стоило им на самом закате своих карьер появиться на сцене — они все так же проникали в самое сердце, особенно когда пели свои поздние torch songs, то, что в России с некоторой натяжкой называется «жестокими романсами»: Гурченко — «Нет, мой милый» и «Вечную любовь», Гарленд — «By Myself», о смирении старого, проигравшего по всем фронтам человека перед необходимостью справляться в одиночку теперь, когда на это совершенно нет сил.

«By Myself» — первый из полудюжины музыкальных номеров, которые стали украшением кинобиографии «Джуди». Совершенно неслучайно, что в их число — каплю в море репертуарного наследия Гарленд — попала именно эта песня из малоизвестного, ставшего для нее последним фильма «Я могла бы продолжать петь» (1963), имеющая, однако, культовый статус среди самой многочисленной и специфической толпы поклонников Гарленд — геев. Эту композицию реанимировала Барбра Стрейзанд (чья суперслава, кстати, началась именно с выступления в телепрограмме Гарленд в 1963 году) в своем бенефисе «Барбра Стрейзанд и другие музыкальные инструменты», исполнив «By Myself» под синтезатор (дело было в 1974-м, когда электронной поп-музыки еще толком не существовало). Жанр «Джуди» и есть жестокий романс, точнее, тот механический жестокий романс, какой предложила в своей революционной интерпретации «By Myself» Стрейзанд.

Мы проводим в компании Гарленд те шесть недель 1968 года, когда — разоренная, лишившаяся жилья, детей, мужей и большой части публики, не простившей ей часовых опозданий на сцену, забывавшихся по ходу исполнения слов и панибратского, если не хамского обращения к залу,— она получила свой последний в жизни ангажемент, в лондонском ночном клубе Talk of the Town. И словно бы в придачу к контракту ей достался и последний муж Микки Динс, у которого разве что на лбу не было написано «авантюрист» (в «Джуди» она знакомится с ним в гостях у своей 22-летней дочери Лайзы Миннелли, которая появляется в фильме буквально на одну минуту). Но перед этим Микки не устоял бы никто — здесь его играет Финн Уиттрок, настолько писаный красавец, что в наше, тяготеющее к середнячкам время ему достаются лишь эпизоды в звездных фильмах («Игра на понижение», «Несломленный», «Ла-Ла Ленд»), но, что характерно, именно ему доверили в одном из сезонов «Американской истории ужасов» роль Рудольфа Валентино.

Саму Гарленд играет Рене Зеллвегер, ни капельки на нее не похожая, что как раз и создает дополнительный пугающий эффект. Мы видим, как Бриджит Джонс превращается в старуху Гарленд, со всеми присущими только Гарленд неадекватными мимическими гримасами, жестами, развинченной походкой. К тому же Зеллвегер здесь и поет так, что не оставляет сомнений — перед нами последний выход Джуди Гарленд. Есть в этом перевоплощении что-то настолько механическое, что можно было бы даже поставить актрисе в вину — не будь сам фильм рассказом о сломанной механической кукле, погруженной в эдакий механический киносон о конце 60-х, с их альмодоварским освещением, блестючими бесформенными нарядами, как у индийских гуру, цветовыми акцентами мебели и нарисованными задниками за окном. Фильм напоминает шарманку, которая — какую бы бравурную песню в какой бы улетной аранжировке и с каким бы разудалым кордебалетом ни исполняла Зеллвегер — играет все то же старое паршивое: «Вот умру я, умру, похоронят меня…», а посреди этого всего извивается, как под током, бесхозная старушка на секонале. Но самый сенсационный момент фильма — это заключительный титр, который гласит, что через полгода после описываемых событий Джуди Гарленд умрет — внимание! — в возрасте 47 лет. Даже когда мы прощались с 75-летней Гурченко, она не выглядела такой руиной.

Из фильма мы узнаем, что к секоналу, от которого в итоге Гарленд и умрет, ее приучили в Голливуде еще ребенком, причем именно как к профессиональной необходимости. Продюсеров беспокоила ее склонность к полноте, поэтому ее кормили отбивающими аппетит веществами. Но настоящий ужас вызывает сцена-воспоминание Джуди, в которой ее проводят в студию, где по бассейну пускает жаркие блики калифорнийское солнце, веселятся гости и стоит торт. «Но ведь мой день рождения только через месяц»,— возражает героиня. «Да, но чтобы он вовремя попал в хронику, мы должны снять его сейчас». Джуди режет торт — и он оказывается бутафорским. Тогда из протеста она бросается в бассейн — но и он оказывается лишь декорацией, не прогреваемой даже калифорнийским солнцем.

Гарленд-девочка пыталась по-детски возражать хозяину студии MGM Луису Б. Майеру, уговаривавшему ее «пойти в звезды»: «Мне нужно время на себя, на то, чем живут все девочки моего возраста». «Тебя никто не неволит,— отвечал Майер,— но тебе лучше узнать сейчас, что, насладившись этим временем, они вырастают и идут в кассирши, чтобы по вечерам утирать носы орущим детям, пока их мужья напиваются с дружками». На излете жизни Гарленд, в одежде заснувшая на гостиничном диване, кричит тем, кто грохочет в ее дверь и гонит на сцену: «Дайте мне время, у меня его совсем не было, чтобы поспать».

Стоит ли благополучие заказчиков и удовольствие потребителей того момента, когда в 47 лет из тебя выскочит пружина и всем станет не только на тебя наплевать, но ты же еще и окажешься гадиной, «личностью с нарушениями дисциплины», как диагностировали австрийские врачи другую известную своими срывами звезду Марию Шелл? «Джуди» упирает зрителя взглядом в действительно важный вопрос, который мы боимся или не догадываемся себе задать, пока не развалимся, и тем самым этот механический балет оправдывает свое существование. Кстати, сама Зеллвегер, которая в этом десятилетии снималась не слишком часто, так что в ее фильмографии образовалась впечатляющая пятилетняя дыра, похоже, благополучно ответила на вопрос — и теперь делится своим бесценным опытом в «Джуди». Ее ли проблема, что в современном мире сверхзанятости лучший способ напомнить о праве на свободное, впустую потраченное время — это смертельно напугать, как возможно только в вертепе?

В прокате с 17 октября