Вениамин Смехов о новой постановке, близких людях и русском языке

Михаил Швыдкой во времена «Культурной революции» однажды назвал его актером, режиссером, писателем и путешественником, и Вениамину Борисовичу это определение очень нравится. Он считает, что в долгу перед русским языком и теми, с кем ему безумно посчастливилось знаться. Список этот широк, и весь он — чудо: Петр Фоменко, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Валерий Золотухин, Леонид Филатов, Лиля Юрьевна Брик, Василий Катанян, Николай Эрдман, Зиновий Гердт, Вадим Сидур и другие. А долги перед языком он отдает и по сей день. В частности — выпуская спектакль о солнце русской поэзии.

Самый счастливый человек в русской литературе

— Откуда такое название постановки: «Веселое имя — Пушкин»?

— В кругу образованных или желающих быть образованными людей этот вопрос возникать не должен. Речь Александра Блока «О назначении поэта», произнесенная им в 84-ю годовщину со дня смерти Александра Сергеевича, начинается с фразы: «Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин». 1921 год. Блок произносит эту речь в феврале, за полгода до собственной смерти. Это необыкновенно сильное и красивое послание — к небесам, к Александру Сергеевичу и ко всем нам, тогда, сейчас и дальше живущим.

«Веселое имя — Пушкин» означает абсолютную неразгаданность или недоразгаданность великого поэта и человека. Для каждого из нас даже десятая доля страданий, которые жизнь и Россия причиняли Пушкину, была бы чрезмерной. Без родителей, без продолжения образования, три ссылки. Круг весьма, как бы сейчас сказали, элитарных людей страны, занятый отвратительной пьесой издевательств над поэтом. И наконец, гибель. При всем этом Александр Сергеевич — едва ли не самый счастливый человек в нашей литературе. И именно отсюда «Веселое имя — Пушкин».

— Вы ставили себе целью стряхнуть пыль с бронзового бюстика? Мы привыкли к тому, что Пушкин — наше всё. Хотели ли вы своей постановкой развенчать эту мысль?

— Ничего развенчивать не надо. Никакой бронзы, никакой пыли на Пушкине нет. Он самый живой из ушедших от нас поэтов. Тем же, кто собрался вместе со мной отправиться в это путешествие, я хочу сказать, что наш Пушкин получается объемным персонажем: от гения до предмета анекдотов. Про гения все понятно, но вспомните пародии на Пушкина и его героев в обыденных разговорах далеких от культуры людей: Никанора Ивановича Босого в «Мастере и Маргарите» у Булгакова, персонажей в поэме «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева. Были и серьезные пакости, которые произносил в адрес Пушкина Фаддей Булгарин, доносчик и стукач. Опровергает наши всеобщие попытки боготворить поэта и революционный демократ Дмитрий Писарев. Это соединяется с пушкинскими прозой и поэзией, с письмами, с «донжуанским списком», и наше представление обретает многоцветность. Пушкин у нас носит и «веселое» имя, и несчастное, а главное — очень любимое и помогающее жить.

— Это многоголосье было заметно и в вашей прошлой постановке с Dance Open.

— В позапрошлом году была моя первая встреча с замечательной командой Кати Галановой, дорогого для меня человека. Чудесная Катя — дочь моего покойного друга театроведа Анатолия Юфита — два с половиной года назад попросила меня сделать что-то особенное к 100-летию катастрофы (или «революции»).

Это небывалая история — октябрь 1917 года. В нашем тогдашнем представлении «Прошу слова» мы постарались воссоздать какофонию голосов, отзывавшихся о революции. Нас бросало от проклятий к благословениям, от обожаний к смертельной злобе и обидам. И все это звучало в одном представлении.

Мне показалось правильным, чтобы и в нашем сегодняшнем пушкинском представлении каждый актер убедительно работал и за, и против. Это интересно, когда с уверенностью говорится правда, которую, скажем, выстрадал в любви к Пушкину Достоевский; правда Набокова, а рядом в 1937 году поминается 100-летие выстрела Дантеса и дьявольский оскал весьма довольного этим курьезом Сталина… 100-летняя годовщина пушкинской смерти превратилась в торжественный юбилей. Бог знает в какие водовороты попадали люди в те жуткие времена репрессий. Тот, кто произносил «юбилейную речь»,— нарком просвещения Андрей Бубнов,— уверенно причисленный к сталинской основной бригаде руководства, через год был расстрелян. Как и почти все, кто сидел в февральский день рядом с вождем в юбилейном президиуме.

— Расскажите про выбор актеров. С Дмитрием Высоцким вы часто работаете. А как в проект попали Алексей Кортнев, Светлана Сурганова, Анна Геллер?

— Мы с Катей обсуждали актерский состав. Мне предлагали, а я был очень рад. В прошлый раз замечательно работала Даша Мороз, и она была первая, кто хотел поучаствовать в новом представлении, но, к сожалению, не могла освободиться от съемок. Но я очень рад, что в пушкинском вечере произошло соединение актеров обеих столиц.

— И «Прошу слова», и «Пушкина» вы, москвич, ставите в Санкт-Петербурге...

— Приятно признаваться, что я москвич, а любимый мой город — Ленинград, Петербург. Недавно я вернулся из Лондона, где очень хорошо прошел мой спектакль «Королевский бутерброд» по стихам Самуила Яковлевича Маршака. Там играл «рассеянного» Дима Высоцкий. Вот и я, как его герой, жил когда-то в Питере на улице Некрасова, то есть улице Бассейной. ДК Первой пятилетки, БДТ, Дом актера на Невском — все это мои места. Я люблю Питер, здесь прошли первые необыкновенные гастроли молодой Таганки, здесь в нас поверили, здесь я был счастлив, здесь у меня жили друзья, а теперь живет память о них.

«Собирай рядом только тех, кого хочешь обнять»

— Вы одним из первых выступили в защиту Павла Устинова, тогда как огромное количество деятелей театра и кино решили промолчать.

— Молчание это тоже высказывание. Я стараюсь никого не судить. Мне повезло с настоящими людьми и соседями по жизни, повезло с театром. Я от многого защищен опытом предыдущей безнадежности. И потом… У меня есть одно счастливое расхождение с десятью заповедями: я сотворил себе кумиров. Два моих основных и любимых имени — это Петр Фоменко и Слава Полунин. Фоменко прожил жизнь тяжеленную, поскольку сразу был виден как необычайно талантливый молодой режиссер и долго-долго его отбрасывали, хотя были явные победы. Произведения его, посвященные Пушкину, гениальны, как «Египетские ночи», например. Знаете, как Петр Наумович определял смысл нашего ремесла, театрального промысла?

— Как?

— «Предмет искусства — радость жизни». О чем бы речь ни шла: о трагических перипетиях, комических сюжетах, о высоко-поэтических или низменно-прозаических моментах — все это радость жизни. И больше ничего… И еще никогда не забываю фоменковский призыв к актеру: «Кувыркаться в блаженном идиотизме». Конечно, понимать, что это означает на самом деле,— высший пилотаж. Клоунада может быть вершина актерской профессии. И Чаплин, и Табаков, и Андрей Миронов, и Женя (с той же фамилией) поблагодарили бы того, кто скажет о них: «Вот это клоун! Высокое почтение!» Слава Полунин, названный на родине клоунады лучшим клоуном всех времен и народов, произнес когда-то очень важную для меня фразу: «Собирай рядом только тех, кого хочешь обнять». Это мой ответ на ваш вопрос о том, что кто-то молчит, а кто-то высказывается. Мне кажется, высказываются все, так или иначе. И молчанием высказываются, и словами.

Опять же закончу цитатой из Пушкина. Финал «Бориса Годунова». Произведение написано в 1825 году — в год восстания декабристов.

«Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.

(Народ в ужасе молчит.)

Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

(Народ безмолвствует.)»

— Вы дружите с Кириллом Серебренниковым и его актерами. Аплодируете брусникинцам. Производите впечатление очень современного человека. Вам совсем не свойственна зависть?

— Я не умею завидовать, но склонен к быстрому восхищению. Уверен, что среди нас, актеров, таких много. Например, я помню, Зиновий Гердт всегда был в рядах зрителей любимовской Таганки, после спектакля он первым вставал и кричал: «Бра-во!» Один человек, как великан в зале. Вставал, потому что был начитанным, прошел войну и был добрым судьей искусства.

Завидовать непродуктивно. Я не завидую людям, которые умеют завидовать, это неинтересное, нетворческое занятие.

— На кого из своих коллег вы возлагаете надежды?

— Вы в своем предыдущем вопросе соединили правильные имена. Несколько лет назад случилась большая удача на территории прекрасного Анатолия Смелянского, тогдашнего ректора Школы-студии МХАТ. В школе появились один за другим блестящие педагоги, которые набрали блестящие курсы: Дмитрий Брусникин, Виктор Рыжаков, Кирилл Серебренников… Сегодня в России, слава богу, театральный бум. «Золотая маска», спасибо ей, обессмыслила централизацию театров страны. Хорошее сейчас называется хорошим, где бы оно ни произрастало. В стране много молодых, рискованных и интересных режиссеров, актеров.

Я четыре года был в совете интересного фестиваля в Перми «Текстура». К сожалению, меняются хозяева губернии, меняются приоритеты и от этого часто теряется нечто драгоценное. Так канул в лету международный фестиваль, который придумал Эдуард Бояков со своей командой. Это было время, когда мы видели замечательные продукты духовного питания. И я, и моя жена Галя Аксенова (у нас такая корпорация, она театральный критик и искусствовед) забыть не можем эти встречи с хорошими режиссерами и спектаклями.

— Можно ли сказать, что именно жена помогает вам быть в курсе актуального искусства? И что вы вообще команда?

— Святая правда! У каждого свое, мы вместе друг другу очень сильно помогаем — например, в редактуре. Фильмы на канале «Культура», которые сделала Галя Аксенова,— о Марине Ладыниной, о художнике Борисе Заборове, о враче-поэте Ионе Дегене, о гениальном писателе Владимире Тендрякове и других — это телевизионные программы, которые можно безошибочно включать и получать удовольствие. Мне очень повезло с этим со-творчеством. Галя — обязательный первый редактор моих книг и всяких изделий, я много написал композиций, связанных с именами и временами. Сейчас мы приступаем к съемкам с моей любимой актрисой Еленой Кореневой, передача посвящается великому поэту Александру Межирову. И во всех этих работах — и моих, и Галиных (Глашиных, как я называю мою жену дома) — мы друг другу помогаем. Мы правда корпорация.

— Недавно в «Фейсбуке» вы шутили, назвав себя оГЛАШенным, а супругу поВЕНчанной.

— Да, там выразили свой восторг по поводу фотографии нашей пары, а я ответил на ремарку Ксении Лариной в своей каламбурной манере. Господь мне послал такую жену в подарок, сорок лет мы вместе, а будто бы недавно познакомились.

«Каждый человек сам себе выбирает страну»

— Как вы согласились участвовать в «Иранской конференции» Вырыпаева? Было ли сложно работать в этом спектакле?

— Я бы на месте журналистов с этими вопросами не торопился — спрашивать, почему вы согласились. Мы соглашаемся, потому что это движение жизни. «Жизнь есть усилие во времени», как сказал философ Мераб Мамардашвили вслед за великим французским писателем Марселем Прустом. А двигаться во времени в моем случае значит двигаться в профессии. Концертные выступления, театр, целая библиотека аудиокниг, которые я начитал, работы на телевидении — это основное. А где-то рядом происходят необязательные вещи, например, съемки в каком-то фильме. И тем не менее я удивляюсь, когда говорят: «Вы раньше много снимались, а сейчас нет». Наоборот, я раньше мало снимался. За последние восемь лет я снялся в 12 фильмах, в том числе двух многосерийных: «Контригра» и «Монтекристо». А только что отснялся в фильме, с которым связываю хорошие надежды,— «Земля Эльзы». Моей партнершей и главной героиней была чудесная актриса Ирина Печерникова.

В «Иранской конференции» у Виктора Рыжакова или в театре Кирилла Серебренникова в компании его гениальных актеров играть спектакль режиссуры Максима Диденко «Сестра моя — жизнь» — это великое удовольствие.

— Иван Вырыпаев несколько лет назад переехал жить в Польшу. Думали ли вы когда-нибудь об этом?

— Как говорит Лука в «На дне»: «Старику — где тепло, там и родина». Каждый человек сам себе выбирает страну. Такое странное время: блестящим ученым не живется там, где не уважают науку, и они уезжают. Наверное, у них и надо бы спрашивать.

Что касается Вырыпаева… Возможно, это самый интересный сегодня драматург, для меня уж точно. В нем есть свежесть, засекреченность, одновременно простота и великое чувство юмора. Вот в «Иранской конференции» очень богато размещены человеческие проявления. На очень остром перешейке перед возможной пропастью нашей с вами жизни на земле.

— Вы начали писать аудиокниги до того, как это стало широко распространенным увлечением, в середине 90-х. Наверное, не только потому, что вам нравится ремесло чтеца. Возможно, у этого есть еще какие-то причины?

— Скромно могу похвастаться: все, что я делаю, так или иначе связано с русским языком. Я служитель этому чуду. Я заражен был отцом, который вернулся с войны и обрушил на меня, малолетку, множество стихов, открывавших странный, чудесный мир. Русский язык — это музыка, русский язык — это тайна. Сегодня он подвергается большим испытаниям со стороны носителей, причем те, кто не скрывает озлобленности, зависти, обязательно открываются как грешники в этом храме, ибо язык их выдает и… предает.

Актерство мое началось тогда, когда у Любимова придумали жанр поэтических представлений. Великая его роль не только в том, как он создал театр, но и в том, какую он собрал команду. Мы были соавторы у Любимова, таких театров раньше не было, а тут получилось. Список тех, кто на Таганке сочинял и был успешен в этом, начинается именами Володи Высоцкого, Лени Филатова, Валеры Золотухина, Аллы Демидовой, Юрия Медведева, Виталия Шаповалова, Ивана Дыховичного. Ну и мне повезло.

Аудиокниги, книга вслух — это то, чем я всю жизнь занимаюсь. Мне озвучивать фильмы было спервоначалу гораздо зажигательней, чем играть какие-то роли. Читать, работать голосом, придуриваться, вышучивать, клоунадничать — всегда интересно. И здесь я очень признателен моим детям: и для Лены, и для Алики я с детства был выступающим, а они моими благодарными слушателями.

А второе важное лицо (оно же первое) — это Владимир Воробьев. Он не любит, когда его называют как издательский дом «Союз», но это бренд его изделий «Книга вслух». Там много очень хороших аудиокниг, недавно вышло собрание сочинений великого писателя Владимира Тендрякова, и сразу большой-большой успех от этой необычайной, грустной и умной, радости. Но мне повезло, может быть, больше остальных, у меня вышло очень много аудиокниг: «По ком звонит колокол» Хэмингуэя, «Вий» Гоголя, «Пиковая дама», «Мастер и Маргарита», вышли две самые великие пьесы ХХ века — «Самоубийца» Эрдмана и «Вальпургиева ночь» Венички Ерофеева. А еще я записал «Три мушкетера» — есть такой гигантский роман у Дюма-отца: когда я в него вчитался, понял, как мало знал об этом, когда снимался в роли Атоса в фильме у Юрия Хилькевича.

Громкие звуки государственного внимания

— Мне не простят, если я не задам этот вопрос. Ваше отношение к Атосу, оно как-то развивалось и менялось? Наверняка были времена, когда вы его ненавидели. Когда это было как клеймо. Мешало пробоваться в новых ролях.

— Ну, красиво вы все сказали. Но ничего подобного не было, хотя я постоянно чувствую шлейф этой роли. И актерство, и режиссура, и художественное слово, и кино, и театр, и литература (я как писатель вроде бы начинался даже до актерства) — все это включает разные случаи везения.

Я служил тогда на Таганке, это был лучший театр СССР, мы были молодыми и талантливыми, мы каждый день что-то творили на сцене. Рядом были такие партнеры, нас вдохновлял такой режиссер, в зале сидели такие зрители, а мы играли такие пьесы — при чем тут Дюма и граф де Ля Фер? Я мечтал отделаться от этой нагрузки, посмотреть издалека, как мы проштрафимся. Оказалось все наоборот, людям интересно и приятно. Так что приятно, когда не надо идти на съемку «Трех мушкетеров», когда все это позади, а урожай хороший, такой, на который я никак не рассчитывал.

Снимались мы в Одессе. Я недавно там оказался. Конечно, мы зашли на студию, которая стала музеем. И там трепетно сохраняют все приметы разного времени, например, табличку с названием улицы Заречной. А я вспомнил, что, когда снимали «Три мушкетера», я увидел создателя «Весны на Заречной улице» Марлена Хуциева. Он сказал мне: «Я тебе завидую, ты снимаешься в “Трех мушкетерах”. А я ведь тоже хотел сниматься». «Как отрадно слышать такие слова от вас, маэстро, на фоне этой дощечки» — и я указал на табличку: «Улица Заречная».

В то же время, когда мы снимали «Три мушкетера», Володя Высоцкий, мой гениальный сосед по гримерке, снимался у Славы Говорухина в фильме «Место встречи изменить нельзя», и мы были хозяевами на благословенной Одесской студии. Володя очень примечал успех своих товарищей, был нашим болельщиком. Ему нравилось, что у его друга Хилькевича снимался Золотухин, а потом наступила моя очередь.

1979 год. Прошла премьера фильма. Мы в нашей гримерке готовимся к «Гамлету». У Володи Высоцкого полная тумбочка писем от поклонников, а после «Трех мушкетеров» пошли письма и ко мне. Володя мне сказал: «Вот смотри, у тебя пошли письма,— и добавил: — Сейчас, конечно, это у нас удача, и “Мушкетеры”, и “Место встречи”. А когда мы выходим на сцену и играем в “Гамлете” — это успех. Но пройдет время, и Таганка останется в памяти как удача, а фильм будет казаться большим успехом».

— Иначе его и не назвать. Сменилось несколько поколений, а фильм показывают чуть ли не каждый месяц.

— Я знаю, что фильм часто показывают по телевидению. По этому поводу я говорю: «Все меняется к лучшему. С годами наши кони стали резвее, а мы стали играть лучше». Я с этим, конечно, примирился. Хотя считаю, что настоящие четыре мушкетера это не мы, мы — вторые. Первые — автор сценария Марк Розовский, автор текстов песен Юрий Ряшенцев, композитор Максим Дунаевский и оператор-постановщик Александр Полынников. А пятый — сам Георгий Юнгвальд-Хилькевич, режиссер.

Как однажды высказался на банкете по поводу докторской диссертации моего отца один известный академик: «Что мне больше всего нравится в Борисе Моисеевиче Смехове, так это его жена». То же самое могу сказать и я. Что мне нравится в фильме «Три мушкетера», так это моя роль в картине «Ловушка для одинокого мужчины». Сейчас мы будем работать с Леночкой Кореневой и наверняка вспомним ее папу, режиссера этого фильма Алексея Коренева, выдающегося мастера кино и чудесного человека — теплого, доброго, умного.

— Вы делали несколько концертных программ с дочерью Аликой. Насколько проще или сложней работать с родными людьми?

— (Смеется.) Дочь как актриса, конечно, послушна. А жена как критик, режиссер, сценарист и любимая женщина моего мира непослушна. Но и я непослушный. Мы непослушны как-то очень счастливо.

Алика как актриса мне далась по-настоящему в первый раз лет 16 назад, в телефильме по пьесе Мольера «Лекарь поневоле». Его показывают по каналу «Культура» из-за талантливого актера Вячеслава Невинного. Перед началом работы я позвонил Лене Филатову, с которым всегда советовался (а он — со мной) и сказал: «Вот ты играл у Сережи Юрского в “Игроках” со Славой Невинным. Как он?» Я имел в виду, будет ли он меня слушаться как режиссера. А Леня ответил: «Венька… Вот если есть великий русский артист, так это Слава Невинный».

Слава — идеальный актер и типаж, который на самом деле мог все что угодно. Он играл чудесного, детски-наивного богатого французского героя. А Алика играла там две роли: и красавицу, и уродину. И она меня очень мучила на репетициях, все складывалось как-то не так. И вдруг, когда начались съемки, оказалось, что все так. Она выкладывается как мало кто.

Сегодня Алика много снимается. Остро переживает, если что-то идет не так. Иногда приходит со съемок и говорит, что люди халтурят, актеры не готовятся к съемочному дню, надеются на то, что смазливого лица будет достаточно, чтобы привлечь зрителя. А это не так. Экран-то вроде холодный, а он оказывается, как 3D, горячим и доступным для прикосновения.

Алика здорово сыграла в «Лекаре поневоле», а потом благодаря Глаше Аксеновой были созданы два спектакля. Один есть и сейчас — «Старомодное признание» с гениальным гитаристом Романом Зоркиным. На той же студии у Владимира Воробьева дочь записала аудиокнигу по воспоминаниям Раневской, она есть в свободном доступе, можно прослушать бесплатно — это был подарок Алики своим зрителям и слушателям. У нее есть две мечты — сыграть Ахматову и Раневскую, она как-то чувствует эту линию…

— Да и в реальной жизни они были дружны.

— Обожаю телефонные звонки. Анна Андреевна сказала Фаине Георгиевне по телефону: «Фаина, мне только что приснился Пушкин». «Еду!» — ответила Раневская. Вот я хотел бы, чтобы так зрители отнеслись к нашему представлению «Веселое имя — Пушкин».

— Вы отказались от звания народного артиста, которое вам предлагали к 70-летнему юбилею. От какого звания вы собираетесь отказаться к юбилею 80-летнему?

— (Смеется.) «Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней поднимали в поход». Это насчет того, что я собираюсь. Собираюсь — не собираюсь, никто мне никогда ничего не предлагал, все это придумал Интернет. Мне было приятно, когда началось время перемен — годы 1989–1992-й, и два самых громких имени, два друга, Ульянов и Лавров, возглавили только образованный Союз театральных деятелей. Они оба попросили, чтобы с афиш убрали звания — народный, заслуженный, лауреат и так далее. Я сказал тогда Михаилу Александровичу: «Как здорово, что вы освободились от этих званий». А он: «А я никогда на них не обращал внимания. Терпеть не могу, когда громкие звуки государственного внимания заглушают красоту фамилии».

Звания — это манипуляция, это способ государства подкармливать послушных или наказывать бунтующих. Как говорит Лиза из «Горя от ума»: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Даже крепостные понимали, что с вышестоящими лучше избегать контактов. А что до меня, то воспользуюсь еще одной цитатой. Помните, что сказано у Екклезиаста в Библии? «Доброе имя лучше звонкой масти».

Беседовала Наталья Лавринович