Как Россия возвращает утраченные позиции в арабских странах

Ближний Восток — единственный регион в мире, не считая постсоветского пространства, где с Россией приходится считаться даже таким странам, как США. Хотя возможности Вашингтона и Москвы несопоставимы, последняя доказала, что способна поломать чужую игру и изменить ход событий. Более того, появились основания говорить о том, что цель политики Москвы здесь — не только удовлетворение геополитических амбиций, но и попытка конвертировать влияние в экономическую выгоду.

Во времена СССР Ближний Восток, как и многие другие регионы, был разделен на зоны влияния между Москвой и Вашингтоном. Не всегда деление было однозначным. Жаркая дружба могла обернуться холодным душем, как случилось, например, с Египтом во времена Анвара Садата, когда в 1976 году Каир внезапно разорвал двусторонний Договор о дружбе и сотрудничестве с СССР и советские специалисты были высланы из страны. Но все же Вашингтон и Москва играли практически на равных.

«Жар пустыни нам щеки щипет, // и песок забивает рот. // Напиши мне, мама, в Египет. // Как там Волга моя живет?» — пел Марк Бернес о строительстве Асуанской плотины советскими специалистами в Египте в 1960-е годы. И с этими стихами вырастали поколения арабистов.

Асуанская плотина, как и строительство ГЭС на Евфрате в Сирии, и десятки других промышленных объектов в арабских странах от Алжира до Ирака на десятилетия стали символом советско-арабского сотрудничества. До сих пор без их упоминания не обходится практически ни один контакт между Москвой и арабскими странами. После развала СССР казалось, что все это так и останется в воспоминаниях. Влияние Москвы на Ближнем Востоке свелось фактически к нулю. На бумаге она оставалась коспонсором ближневосточного урегулирования наравне с США, но за этим статусом ничего не осталось.

Символическим «дном» можно считать отсутствие России на саммите по ближневосточному урегулированию в египетском Шарм-эш-Шейхе, созванном в срочном порядке в октябре 2000 года в разгар палестинской интифады по инициативе президента США Билла Клинтона. Москву просто не пригласили. Спустя 19 лет США настойчиво звали Россию принять участие в ближневосточном саммите в Варшаве, целью которого было выстраивание новой системы отношений в регионе — от экономики до безопасности, хотя де-факто это выглядело как выстраивание антииранской коалиции. И в этот раз уже россияне решительно ответили «нет». Не прошло и полугода, как на фоне американо-иранского противостояния Россия внезапно проапдейтила свою старую Концепцию коллективной безопасности в зоне Персидского залива, вызвав ревность Вашингтона, который усмотрел в этом попытку Москвы вторгнуться в его зону интересов.

В том, что Россия вернулась на Ближний Восток и не боится столкнуться здесь с чужими интересами, сегодня мало кто сомневается. Вопрос — зачем и надолго ли это возвращение?

Разворот на Восток

Мало кто помнит, но буквально за десять дней до того, как Москву «забыли» пригласить на саммит в Шарм-эш-Шейхе, занимавший тогда пост министра иностранных дел Игорь Иванов совершил самый настоящий разворот на Ближний Восток. И это не просто красивый образ. Глава МИДа неожиданно сократил свое пребывание в Алжире и отправился в Дамаск, Бейрут, Иерусалим и снова в Дамаск, чтобы попытаться притушить разгорающуюся интифаду. Эта челночная дипломатия не принесла результатов, но Россия продемонстрировала, что готова вновь играть активную роль на Ближнем Востоке.

Поворотным моментом в отношениях Москвы с арабским миром был и сам по себе визит министра в Алжир. Сейчас стало привычным, когда визиты президента, премьер-министра или кого-то из членов правительства сопровождаются бизнес-форумами и деловыми переговорами. В октябре 2000 года впервые во время поездки в арабскую страну главу МИД РФ сопровождала делегация российских бизнесменов.

Именно амбиции бизнеса, поддержанные Евгением Примаковым, занявшим в конце декабря 2001 года пост президента ТПП РФ, подстегнули возвращение России на Ближний Восток.

Необходимость восстанавливать отношения через бизнес-связи понимала и арабская сторона. Не случайно алжирцы с самого начала настойчиво предлагали Москве включить в работу межправкомиссии представителей частного бизнеса. На тот момент это было новаторством, теперь стало нормой. Впрочем, тогда многое было впервые.

В 2001 году в Москву с первым за 15 лет визитом прибыл президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика. По итогам переговоров была подписана Декларация о стратегическом партнерстве — первый подобный документ между Россией и арабскими странами. В ходе визита был также поднят вопрос об алжирском долге Москве. Эта тема стала лейтмотивом всех контактов Москвы со странами региона в начале 2000-х годов. В период между 2005 и 2008 годами Россия списала значительные суммы долга Алжиру, Сирии, Ливии и Ираку под гарантии будущих контрактов.

2001 год ознаменовался и первым за всю историю двусторонних отношений визитом главы МИДа в Ливию. В ходе переговоров обсуждалась активизация торгово-экономического сотрудничества, в том числе работа в Ливии российских нефтяных компаний. Эту поездку в МИД РФ охарактеризовали как «визит на перспективу». Тогда же было объявлено о скорых взаимных визитах на высшем уровне, но прошло еще восемь лет, прежде чем они состоялись. Президент РФ Владимир Путин посетил Триполи в апреле 2008 года, а спустя полгода в Москву прилетел лидер ливийской революции Муаммар Каддафи. Но принимал его уже президент Дмитрий Медведев. Тогда еще никто не знал, что спустя два года полковника Каддафи убьют, его страна распадется на враждующие части, а события в Ливии станут причиной единственного публичного спора между Дмитрием Медведевым и Владимиром Путиным, когда первый назовет действия антиливийской коалиции «крестовым походом», а второй заявит, что подобные сравнения недопустимы, поскольку «ведут к столкновению цивилизаций».

Битва за Ирак

В 2000 году почти все бизнес-проекты российских компаний на Ближнем Востоке вертелись вокруг Ирака. Россия активно участвовала в программе «Нефть в обмен на продовольствие», учрежденной ООН в 1995 году для оказания помощи населению в условиях санкций. Доля российских компаний в закупке иракской нефти составляла 30–40% от всего объема иракского экспорта. Только в 2000 году с учетом принятой иракским руководством директивы о приоритете российских компаний сумма подписанных с Россией контрактов составила $1,2 млрд. Москва также была одним из лидеров в поставках гуманитарных товаров в Ирак.

Однако санкции, действовавшие во времена Саддама Хусейна, не давали осуществлять серьезные проекты, например разработку российской нефтяной компанией «Лукойл» месторождения Западная Курна. Кроме того, режим санкций и блокада Ирака способствовали процветанию коррупции как в самом Ираке, так и во всех структурах, связанных с программой «Нефть в обмен на продовольствие». На Ираке не только зарабатывали, но и теряли сотни тысяч долларов. Поэтому российский бизнес стал главным лоббистом снятия ооновских санкций с Багдада, понимая, что конкурентов среди британцев и американцев в Ираке в сложившихся на тот момент обстоятельствах у них не будет.

Одновременно в Москве выступали категорически против силового сценария взаимодействия с Багдадом. И отнюдь не из любви к Саддаму Хусейну. Российские дипломаты предвидели все последствия войны в Ираке — этноконфессиональный раскол, всплеск терроризма, политический хаос — и до последнего пытались не допустить такого развития событий. Военная операция США и Великобритании в Ираке в 2003 году не получила поддержки Совета Безопасности ООН. Но остановить войну в Ираке никто не смог. Международному сообществу пришлось принять реальность и искать пути для встраивания происходящего в правовое поле.

Принятая в мае 2003 года резолюция Совбеза ООН 1483 по ситуации в Ираке определила США и Великобританию в качестве «оккупационных держав», и на них была возложена вся ответственность за восстановление этой страны. Оккупационные силы были готовы нести ответственность, но не были готовы к тому, что это обойдется так дорого — как в финансовом выражении, так и в плане потерянных человеческих жизней. США обратились к мировому сообществу с просьбой помочь, но присоединяться к оккупационным силам в Ираке никто не хотел. Тем не менее Ирак нужно было восстанавливать. В Москве настаивали: Багдаду нужны не доноры, а стабильная власть и инвестиционные проекты. Одновременно Россия пыталась приспособиться к новым обстоятельствам и сохранить хотя бы часть контрактов, заключенных при прежнем режиме. И это ей удалось. Более того, именно в Ираке впервые был опробован опыт взаимодействия российских и иностранных компаний на Ближнем Востоке. В декабре 2010 года консорциум в составе ОАО «Лукойл» и норвежской компании Statoil выиграл тендер на разработку месторождения Западная Курна-2, договоренности по которому были у Москвы еще с прежними иракскими властями. Практически одновременно «Газпром нефть» вместе с иностранными компаниями выиграла тендер на разработку месторождения Бадра. И это было только началом.

Не столь заметной, но не менее важной была и роль России в возвращении суверенитета Ираку. Российские дипломаты бились за каждое слово в резолюциях Совбеза ООН, чтобы облегчить этот путь для иракцев. Тогда МИД РФ еще не научился искусству пиара — и действия дипломатов остались за кадром, но их вклад в восстановление суверенитета Ирака огромен. И надо сказать, что в Багдаде усилия дипломатов оценили. Новые иракские власти достаточно быстро установили контакты с Москвой, несмотря на зависимость от США, постепенно были налажены не только экономические связи, но и военно-техническое сотрудничество. К 2014 году Ирак занял второе после Индии место по количеству закупок российских вооружений.

Кроме того, сегодня Багдад — один из самых надежных партнеров Москвы на Ближнем Востоке, несмотря на тесные связи иракцев с США. И это интересный пример сосуществования американских и российских интересов на одном поле. При этом нельзя забывать, что именно военная кампания в Ираке сыграла существенную роль в разладе отношений Москвы с Вашингтоном и Лондоном. И одновременно именно тогда сложился дипломатический союз России на Ближнем Востоке с Францией и Германией. И эта конфигурация в той или иной степени сохраняется до сих пор — и в сирийском конфликте, и в ситуации вокруг Ирана.

Сирийский урок

Начавшаяся в конце 2010 года «арабская весна» навсегда изменила Ближний Восток. Смена власти, гражданские войны, волна террора. Там, где режим устоял, в срочном порядке шел пересмотр внутренней и внешней политики. Многие амбициозные экономические проекты в регионе пришлось свернуть, но главное — под ударом оказалось политическое сотрудничество России со странами Ближнего Востока. Уходили режимы, с которыми у Москвы были связи с советских времен, не было никаких контактов ни с оппозицией, ни с гражданским обществом в арабских странах.

Начало военной кампании в Ливии показало, что со времен иракской войны для России мало что изменилось и ее голос по-прежнему не играет роли в решении ближневосточных проблем. Напомним, что в 2011 году Россия воздержалась при голосовании в Совбезе ООН, надеясь, что вмешательства внешних сил в ливийский конфликт не будет. Это оказалось ошибкой.

В сирийском конфликте Москва стала действовать иначе, начав войну вето в СБ ООН. Было очевидно, что в случае потери Дамаска об амбициях России на Ближнем Востоке можно было бы забыть навсегда. Но самым неожиданным ходом стало начало военной кампании в Сирии в 2015 году.

Помня афганские события, России предрекали полный провал. Это был большой риск, в том числе политический и экономический. К тому моменту попытки России отстоять Сирию уже негативно сказались на ее только зарождающихся отношениях с монархиями Персидского залива. После посещения президентом Путиным Саудовской Аравии и Катара в 2007 году сотрудничество России с этими странами, которые всегда были в сфере американского влияния, резко активизировалось. Конфликт в Сирии вновь развел Москву и Эр-Рияд с Дохой по разные стороны баррикад, случалось, что с российскими бизнесменами даже отказывались разговаривать. Но неожиданно военная кампании ВКС РФ в Сирии изменила расклад сил в пользу России.

Совпало сразу несколько причин. Еще за несколько месяцев до военной операции тогда еще заместитель наследного принца Саудовской Аравии Мухаммед бен Сальман посетил Санкт-Петербург, где познакомился с Владимиром Путиным. Между ними возникла личная симпатия, которая и определила дальнейшие отношения двух стран. Сблизило две страны и резкое падение цен на нефть в конце 2014 — начале 2015 года. У Москвы и Эр-Рияда были общие проблемы и общие задачи по диверсификации экономики. Повлияли личные контакты между Владимиром Путиным и эмиром Катара Тамимом бен Хамадом Аль Тани и на выравнивание диалога с Дохой. Но наиболее активным сотрудничество стало после того, как Катар в 2017 году оказался в экономической блокаде со стороны Египта, Саудовской Аравии, ОАЭ и Бахрейна. Сблизил Россию и Катар тот факт, что обе страны получили право на проведение чемпионата мира по футболу.

Таким образом, сошлись вместе две тенденции: продемонстрировав силу, Россия превратилась в весьма влиятельного игрока на Ближнем Востоке, с которым нельзя не считаться.

С другой стороны, геополитическая и экономическая ситуация в регионе и мире способствовала сближению с Москвой тех стран, которые раньше делали однозначную ставку на Вашингтон.

Не Советский Союз

В середине 2000-х арабские партнеры еще путали Россию и СССР и ждали от Москвы четкой идеологической линии. Многие пытались понять, на чьей стороне Россия — Запада или Востока, Израиля или арабского (исламского) мира. Но Москва сделала ставку на прагматизм, хотя до сих пор многие усматривают в действиях российского руководства на Ближнем Востоке идеологию в стиле СССР. От сравнений удержаться трудно, тем более что игра мускулами в самом деле присутствует, но время безлимитных кредитов и безвозмездной военной помощи в обмен на политические союзы давно прошло.

Все это очень четко видно в Сирии, особенно в Тартусе, где за несколько лет практически заброшенный пункт материального военно-технического обеспечения (ПМТО) ВМФ РФ превратился в образцовую военную базу — единственную в дальнем зарубежье. Российским кораблям нужна всего неделя-полторы хода, чтобы выйти отсюда в воды Атлантического и Индийского океанов. В январе 2017 года Москва и Дамаск заключили соглашение сроком 49 лет о расширении территории, отданной ПМТО, и заходах военных кораблей РФ в территориальное море, внутренние воды и порты САР. По условиям договора ПМТО передается РФ в безвозмездное пользование, получая полный иммунитет от гражданской и административной юрисдикции Сирии. А спустя два года сирийские власти заключили уже гражданский инвестиционный контракт с компанией «Стройтрансгаз» о расширении порта Тартус. Его срок также составляет 49 лет. Фактически торговый и военный флот будут работать параллельно.

Есть у российских компаний и другие амбициозные проекты в Сирии. Правда, для реализации многих из них нужно снятие санкций с этой страны, что невозможно без урегулирования политического конфликта. Все это напоминает ситуацию в Ираке, только позиции России в этот раз принципиально иные. Но здесь есть две стороны медали. Закрепившись в Сирии, подняв свои ставки на Ближнем Востоке, Москва взвалила на свои плечи огромный груз ответственности. Мало вернуться в регион — нужно там удержаться.

Конкуренция очень высока как на экономическом, так и на политическом поле. За 15 лет, с начала иракской войны, товарооборот России с арабскими странами вырос примерно в десять раз и достиг в 2018 году почти $22 млрд, но только с Египтом, Алжиром, ОАЭ и Марокко этот показатель стабильно перешагивает планку $1 млрд в год. Товарооборот Вашингтона с арабскими странами превышает $100 млрд — правда, в основном за счет стран региона Персидского залива. А вот товарооборот с Египтом у России и США находится примерно на одном уровне — $7,6 млрд.

Марианна Беленькая при участии Елизаветы Наумовой