Светлые и темные стороны экоактивизма

В этом году экологическая борьба накалилась не только на международной арене. В России стартовал масштабный национальный проект «Экология», было ратифицировано Парижское соглашение по климату. А в обществе заговорили о светлых и темных сторонах экоактивизма.

Беседовала Наталия Нехлебова

Что надо поддерживать, а чего стоит опасаться на «экологической поляне»? Об этом «Огонек» поговорил с Рашидом Исмаиловым, руководителем рабочей группы по экологии и природопользованию экспертного совета при правительстве Российской Федерации, председателем общероссийской общественной организации «Российское экологическое общество».

— В этом году стартовал масштабный пятилетний нацпроект «Экология». Поставлены глобальные задачи во всех экологических сферах. Возможно ли за пять лет все это осилить, что уже сделано и каковы основные трудности?

— Национальный проект «Экология» подразделяется на 11 федеральных проектов. Он действительно очень масштабный. Это и формирование комплексной системы обращения с твердыми бытовыми отходами, и кардинальное снижение уровня загрязнения атмосферного воздуха в крупных промышленных центрах, и повышение качества питьевой воды для населения, экологическое оздоровление водных объектов, включая реку Волгу, и сохранение уникальных водных систем, включая озера Байкал и Телецкое, сохранение биологического разнообразия. Всего пять основных направлений: «Отходы», «Вода», «Воздух», «Биоразнообразие», «Технологии». Весь нацпроект стоит 4 трлн рублей. Это в большей степени инвестиции. 3 трлн — это инвестиции бизнеса. 1 трлн — это деньги из федерального бюджета, и еще у нас есть консолидированные бюджеты регионов. Нацпроект идет непросто. По многим федеральным проектам есть запаздывание по контрольным точкам. У нас есть конкретные целевые показатели федеральных проектов. Они немного сдвигаются по времени. Это во многом естественный процесс, потому что сейчас идет стартовый этап. Многие проекты у нас уже выведены на строительство конкретных инфраструктурных объектов.

— Какие именно?

— Федеральный проект «Комплексная система обращения с твердыми коммунальными отходами», федеральный проект «Чистая вода», федеральный проект по Байкалу, по Волге. Проект «Чистая страна» по ликвидации объектов накопленного экологического вреда. Это все большие строительные проекты. Но строительство мусоросортировочных станций, мусороперерабатывающих станций, очистных сооружений требует очень тщательной подготовки. Просто так деньги сейчас никто не тратит, нужно все очень четко обосновать. Сначала делается проектно-сметная документация. Вот с ней у нас проблемы, во многих регионах по многим федеральным проектам есть отставание в графике по этой подготовке. После этого необходима экологическая экспертиза.

— Кто вкладывает средства в проекты?

— В строительные проекты инвестируют предприниматели и федеральный бюджет софинансирует. Большая задача нацпроекта привлечь больше средств из внебюджетных источников. Например, федеральный проект «Внедрение наилучших доступных технологий» — это тотальная модернизация всей российской промышленности. Этот проект самый дорогой. Он стоит практически 3 трлн рублей. Это как раз инвестиции крупных промышленных предприятий в свою экологическую модернизацию. И здесь как раз основное окно для привлечения денег со стороны бизнеса.

— Как будет контролироваться этот огромный поток денег и реальное исполнение экологических целей? Где гарантии, что бюджет не будет распилен?

— Сейчас система контроля у нас очень строгая. Контроль порой налажен лучше, чем само исполнение. По нацпроекту мы с коллегами посчитали — существует около 20 субъектов контроля. Это Счетная палата, РАНХиГС, ВШЭ, «Единая Россия», ОНФ, правительство, администрация президента, Общественная палата, и мы, Российское экологическое общество. Мы тоже контролируем и помогаем с экспертизой. Объекты, безусловно, будут построены. Вопрос может касаться только эффективности расходования средств. Насколько оптимальные решения и технологии применены? Можно построить мусороперерабатывающий комплекс по новым технологиям, но он будет очень дорогой, хотя существуют аналоги такого же оборудования гораздо дешевле. Вот как раз, насколько эффективно будут расходоваться средства, будет следить экспертное сообщество. В каждом проекте отдельный пул экспертов. Надзирает с точки зрения экспертной поддержки над всем нацпроектом общественный деловой совет, заместителем председателя которого я являюсь. Что касается реформы обращения с отходами, там основной игрок — «Публично-правовая компания». Российский экологический оператор. Коллеги получили около 100 млрд на поддержку всей системы: строительство заводов, строительство сортировочных станций, поддержку региональных операторов по обращению с отходами.

— Мусорная реформа вошла в активную фазу в этом году. Реформой как раз все недовольны. Созданием монополистов в регионах — единых региональных операторов. Ростом цен на вывоз мусора.

— Недовольны региональными операторами потому, что они не вовремя вывозят мусор, либо платеж, который приходит каждому человеку, теперь высокий и непонятен гражданину.

— Так кто в этом виноват?

— Нужно понимать, что это реформа, в которую вошла вся страна. Бремя ответственности нужно аккуратно распределить. Отвечать, разумеется, должно государство.

Региональных операторов обвинять очень сложно. Они загнаны в определенные условия. Региональный оператор — это предприниматель. Он должен получать выгоду.

— Поэтому тарифы так выросли?

— Точно — его прибыль в тарифе. Когда создавали эту конструкцию — единого регионального оператора в каждом регионе, предполагали, что они смогут зарабатывать на дополнительных опциях: продаже переработанного сырья, строительстве перерабатывающих заводов. Комплексная система обращения с коммунальными отходами предполагает замкнутый цикл. Мы сдаем пэт-бутылку, мы ее положили в отдельный бак, ее переработали, а получившееся сырье — крошку — надо продавать. Кто-то должен приехать и ее купить, тогда весь цикл будет замкнут. Пока спроса на эту продукцию нет, ни один завод не будет рентабельным. Так как система эта циклическая пока не развита, региональные операторы продолжают захоранивать мусор на полигонах и повышать тарифы. Но нужно понимать, что захоронение — это временная норма. В законодательстве у нас четко прописаны приоритеты в обращении с отходами — на первом месте это раздельный сбор, далее сортировка, переработка, потом термическое обезвреживание, и только потом то, что не смогли термически обезвредить, должно идти на захоронение. На выстраивание этой системы выделены деньги. И она создается. Сейчас стоит обратить внимание на другое. На место вопроса «Что делать с коммунальными отходами?» придет вопрос «Что делать с промышленными отходами?». И этот вопрос гораздо сложнее. У нас огромные территории, где долгие десятилетия складируют промышленные отходы горнодобывающие предприятия, предприятия нефтегазового сектора, перерабатывающей промышленности. Только пять процентов всех отходов, которые образуются у нас в стране, это коммунальные отходы, все остальное — это отходы промышленного производства

— Сейчас что с ними делается?

— Очень многие просто складируют. Есть проблема, связанная с законодательством: если предприятие признает, что это отход, оно должно платить за негативное воздействие на окружающую среду, а это огромные деньги. Предприятия называют отходы «стратегическое сырье». Говорят: у нас кончится ископаемое сырье, которое мы добываем, и мы будем «стратегическое сырье» использовать в своей работе. Это уловка. Это мина замедленного действия. Как химическое оружие. И нацпроект это никак не решает. Когда летишь на вертолете над Сибирью, ты видишь нефтяные озера, брошенные скважины. И не только там, скажем, только в Коми 4,5 тысячи заброшенных скважин. Кто будет платить за рекультивацию всего этого? Компании? Вот компания с уставным капиталом 10 тысяч рублей. Она отработала скважину, забросила, поехала дальше. А к крупным компаниям очень сложно подойти. На них сложно «наезжать». Кто все это будет ликвидировать? Когда? За чей счет? По сути, бизнес оставил все это на нас, на налогоплательщиков. Поэтому я сторонник экологической диктатуры: мы должны более жестко относиться к бизнесу. Вообще в чем сейчас противоречие экономики и экологии? Бизнес говорит, что их прессуют, не дают работать. И государство идет навстречу, убирает административное давление. Но тут мы вступаем в противоречие с экологией. Экология все-таки требует денег.

— Все предприятия должны платить «экологический сбор» за произведенную упаковку или заниматься переработкой самостоятельно…

— Да они платят «экологический сбор». Но это не очень эффективно. Потому что он взимается за некий процент произведенной или ввезенной в страну упаковки. Собирается всего 3–4 млрд рублей. Многие уходят от экологического сбора. Многие предоставляют недостоверные сведения. Многие отчитываются договорами на переработку. А на самом деле это купленный договор. Все равно упаковка везется на свалку.

Порядок в этой сфере нужно навести. Поэтому правительство склонно к тому, чтобы это был налог, а не сбор. И налог за всю произведенную упаковку, а не только часть. Эти деньги будут уходить целевым образом — на строительство мусороперерабатывающих заводов и мусоросортировочных станций. Налог — это уголовная ответственность.

— А цены из-за этого не вырастут?

— Лобби производителей говорит, что цены повысятся, но мы считаем, и многие эксперты с нами согласны, что цены повысятся несущественно. Этот новый налог для бизнеса должен быть введен с 2020 года. Но у нас есть практика откладывания, когда есть сильное лобби, это происходит.

— Экология — сейчас модная тема. Для многих компаний это просто имиджевый акционизм.

— Многие занимаются экологией в рамках корпоративной социальной ответственности. Не хочу сказать, что у нас все поголовно загрязняют природу. Есть ответственные производители. Но есть те, кто своими якобы экологическими акциями просто пускает пыль в глаза. Что такое по-настоящему быть экологически ответственным? Сколько это стоит?.. Посадить деревья вместе с детьми? Какой-нибудь конкурс рисунков провести или экологический фестиваль? Некоторые предприятия просто тратят деньги на карманных экологов.

— Это кто такие?

— Например, крупная компания создает свой экологический фонд — аффилированную с ним НКО. Есть одна известная компания, которая создала свою НКО со 100-процентным своим участием. То есть предприятие через эту НКО само себе выписывает премии, грамоты за экологичность. Это и есть карманный эколог. Например, к компании появляются вопросы по экологической безопасности у сторонней организации. А она заслоняется своей карманной НКО, которая говорит: «Да вы что! Мы на всех их предприятиях были! Они супер экологически ответственны!» То есть карманный эколог выступает против эколога со стороны, который атакует. Также карманных экологов используют, когда необходимо скрыть большой экологический ущерб. Этот эколог начинает везде обращать внимание общественности на что-нибудь мелкое, что недоделала в экологическом плане компания. Прессует по этому поводу компанию в СМИ. Создается общественное мнение по какой-то пустяковой проблеме, но то, что на самом деле серьезно, размывается, уходит из повестки. То есть предприятие само себя за перышки пощипывает слегка, но голова остается целой. Вместе с тем нападающие на компанию оппоненты со стороны тоже могут быть недобросовестными. У них могут быть свои финансовые интересы. И они возмущаются, пока компания их не удовлетворит. Это называется green washing. Случается, что экологические организации создаются только для того, чтобы давить на бизнес, а не защищать окружающую среду. Можно прийти в кафе и сказать: «Позовите директора — у вас грязный воздух, отходы вы тут выбрасываете, некачественные продукты, сейчас все на камеру сниму». И пока директор не раскошелится или не заключит нужный договор — угрожать ему. Зеленый рэкет такой.

— То есть экология — инструмент борьбы между компаниями?

— Да, экология — это оружие для борьбы не только между компаниями, но и между государствами. Она сращена с политикой напрямую. «Чистосердечная» борьба за будущее Земли часто оказывается циничной игрой.

Например, на прошлой неделе офис французской компании Total экологи залили черной краской. И никто им не мешал. Там в офисе охраны, что ли, нет? Это все спланированные акции… Или последняя «новинка»: обвиняют Российскую Федерацию, что девочка, которая приезжала на саммит ООН (шведская экоактивистка Грета Тунберг.— «О»),— наш агент влияния. Конечно, это смешно.

Еще один пример — экологическая битва вокруг «Северного потока-2». Он проходит по территориям нескольких государств, и законодательством предусмотрено, что они должны дать свое одобрение на его строительство. В каждом государстве, которое рассматривало прохождение по своей территории «Северного потока-2», возникали судебные иски от экологов, которые требовали прекратить его строительство. Мы разбирались с коллегами — за каждыми из этих исков, хотя они и подавались в разных странах, стоит одна юридическая компания из Великобритании. Схема действий простая: открывают, скажем, в Польше офис и уже от имени своей польской дочки подают иск — «польские экологические интересы задеты». Это вопрос задач, социального инжиниринга, денег заказчиков. Там о благородстве думать не приходится. Это циничные инструменты.

— Какая же здесь может быть конечная цель?

— Давление на политиков, влияние на принятие политических решений и в рамках этого — преследование своих интересов. Не случайно сейчас возникло много новых, связанных с климатом понятий: климатические активисты, климатические мигранты, климатический протест. Климат — это бизнес. Как и требования к нефтегазовым компаниям, к добывающим компаниям. К тем, кто выбрасывает CO2. Требования по уменьшению добычи…

— Мы ратифицировали парижское соглашение по климату в этом году.

— Строго говоря, не ратифицировали, а присоединились. Потому что под ратификацией определенные процедуры предусмотрены. Это больше политическое решение: иллюстрация того, что мы — с глобальной повесткой. Парижское соглашение не влечет жестких обязательств, там общие требования. Мы будем сокращать, безусловно, выбросы, загрязняющие атмосферу, но это будет исходить из нашего законодательства. В июле подписан закон о квотировании выбросов загрязняющих веществ в атмосферу в крупных промышленных центрах. Всего 12 городов. Братск, Красноярск, Новокузнецк, Магнитогорск, Челябинск, Норильск, Чита, Омск, Череповец, Нижний Тагил, Липецк, Медногорск. Там выбросы предприятий должны быть сокращены на 22 процента. Будут рассматриваться все источники выбросов, и будет делаться инвентаризация источников: какое предприятие сколько выбрасывает. Мы все это делаем в рамках федерального проекта «Чистый воздух». Каждый из этих городов имеет свой комплексный план снижения выбросов в атмосферу. Кроме того, транспорт будет переходить на газомоторное топливо, будут делаться правильные развязки, объездные дороги, озеленение, чтобы компенсировать выброс углекислых газов… А если эксперимент будет успешным, то после 2024 года он будет применен в других городах. У нас следующий крупный пересмотр всего нацпроекта в 2021 году — трехлетний бюджет закончится и следующий будет формироваться.

— Какова ответственность за провал целевых показателей по нацпроекту?

— Политическая ответственность, президент чиновнику выскажет недоверие — это крах политической жизни. Чиновники боятся любого документа, который приходит из администрации президента. Политические риски очень высоки.

— И последнее, как все-таки отличить экологических оборотней от настоящих экологов, кого больше?

— Наших больше. Светлых больше.