Судья Тамара Морщакова комментирует кадровые перемены в СПЧ

Смена главы Совета по правам человека при президенте РФ и изменение его состава активно обсуждались на минувшей неделе.

Беседовала Светлана Сухова

Кадровые перемены в Совете по правам человека (СПЧ) по факту выглядят как «пакетные»: президентским указом новым главой СПЧ вместо переведенного в советники Михаила Федотова назначен секретарь Общественной палаты Валерий Фадеев, в состав совета введены исполнительный директор МИА «Россия сегодня» Кирилл Вышинский, уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова и глава Центра прикладных исследований и программ Александр Точенов; выведены из совета глава правозащитной организации «Восход» Евгений Бобров, председатель ассоциации правозащитных организаций «Агора» Павел Чиков, профессор Высшей школы экономики Илья Шаблинский и политолог Екатерина Шульман. «Не стоит преувеличивать значение, но можно только выразить сожаление, что они отказываются дальше работать в составе этого важного органа»,— сказал журналистам пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, добавив, что СПЧ обладает «подвижным составом», что это не догма и ротация тут логична и согласована с Путиным.

В последнем сомнений нет, но вот о причинах исхода заметных представителей старой команды возникли споры. В числе прочих называлась и версия, что отставки — это знак недовольства Кремля критикой СПЧ действий силовиков в последних московских протестах. «Огонек» решил разобраться с ситуацией и попросил ответить на ряд вопросов судью Конституционного суда России в отставке Тамару Морщакову, покидающую СПЧ вслед за своими коллегами.

— Тамара Георгиевна, почему вы уходите?

— Уходят коллеги, с которыми я работала много лет.

— Но СПЧ — институт: люди уходят и приходят, а сам он неизменен...

— Нет, все может меняться. Многое зависит и от личности. Каждый член СПЧ — персона, со своими представлениями, мыслями, а главное — наработками по той или иной проблеме. В совет каждый приносит то, что делает не где-то по службе, где он обязан что-то делать, а то, чем он действительно дышит и горит. Если есть какие-то правозащитные личные цели и проекты, а также личная способность реагировать на слезы граждан, то такой человек в СПЧ будет востребован. Если этого нет, то и членство в правозащитном совете не имеет значения.

— Вы ведь старожил организации?

— Даже не помню точно год, когда пришла туда: работала и при Элле Александровне (Памфиловой.— «О») и два срока при Михаиле Александровиче (Федотове.— «О»).

— Можете припомнить что-то из ваших личных удач на поприще правозащитной деятельности совета?

— Совет работает коллегиально. К сожалению, не могу похвастать какими-либо системными преобразованиями, принятия которых нам с коллегами удалось бы добиться от власти. Этим никто не может похвастаться, думаю. Максимум, что удавалось,— решать более конкретные задачи. Но и это хорошо! Например, нам удалось все-таки убедить с помощью Людмилы Михайловны Алексеевой главу государства сколько-то восстановить компетенции суда присяжных. Теперь он действует в инстанциях разного уровня. Заключения СПЧ стали затребоваться и заслушиваться Конституционным судом РФ. Его экспертизы по судебным делам используются адвокатами. А частично и своей заслугой я считаю тот факт, что удалось пока сохранить некоммерческую независимую адвокатуру, не дать превратить ее в подобие бизнес-структуры. Но это лишь несколько примеров в правовой области. Считаю, что СПЧ удалось сделать немало. Иногда слова бывают не менее важны. Одно то, что совет озвучивает идею несостоятельности нынешней правоохранительной деятельности в стране, можно считать достижением. А ведь заявлено не только об этом, но и о необходимости включения в правоохранительную систему новых институтов, таких как следственный судья или уполномоченный президента, который назначался бы для исследования и решения конкретных конфликтных ситуаций в правоохранительной сфере. Такие реформы давно назрели, и СПЧ их озвучил.

— Если власть глуха к предложениям СПЧ, то, может, совет себя изжил?

— Но кто-то должен транслировать представителям публичной власти, что думает по каким-то вопросам гражданское общество? Кто-то обязан говорить, что надо делать с точки зрения этого общества? Или надо замолчать?

СПЧ ценен тем, что являлся независимой от власти площадкой, где звучала не только критика, но и конструктивные профессиональные рекомендации и предложения, обращенные к государственным инстанциям, в том числе на региональном уровне.

Это обеспечивает хоть какую-то связь между властью и гражданским обществом. СПЧ часто упрекают в недостаточной активности, тем он и не хорош... Что ж, суды в России тоже часто упрекают, и они имеют, мягко говоря, невысокий авторитет, но из этого не следует, что их надо заменить на что-то другое? Напротив, требуется наладить их работу. Не разумно, не создавая необходимые инструменты, уничтожать имеющиеся. Пока СПЧ существует, значит, это может быть в целом ряде ситуаций полезно.

— Что мешало совету быть более активным?

— По мне, так он был очень активен. Проанализируйте объем рекомендаций, число законопроектов и заключений, которые направлены в разные инстанции этим органом, действующим на общественных началах. А если ему что и мешает, то разве что тот факт, что его посылы в сторону власти оставались чаще всего без реакции. Многие инициативы совета, направленные на судебную реформу, не были реализованы — они оглашались с завидным постоянством, но власть, оценивая их обычно устами тех, кого предлагается реформировать, больше никак на это и не реагировала.

— Какое будущее у СПЧ?

— Это не ко мне вопрос, в новых обстоятельствах, при новом руководстве совет, очевидно, и будет решать, каким ему быть.