Кем были главные самогонщики России

В 1799 году Павел I, борясь за увеличение доходов казны, значительно осложнил жизнь российскому благородному сословию. Император разрешил дворянам выкуривать «хлебное вино» в поместьях только для личного употребления и только один раз в год. За соблюдением правила бдительно следили винные откупщики, но качество и цена продаваемого ими спиртного никого не устраивала. А потому ряды частных производителей крепких напитков в Сибири, а затем и по всей России начали пополняться крестьянами.

«Обагрил российские области кровию»

Теперь, по прошествии многих веков никто не сможет точно сказать, относились ли слова «Руси есть веселие пити, не можем без того быти», сказанные, как считается, великим князем киевским Владимиром Святославичем, действительно только к пирам и веселью. Или он уже тогда имел в виду, что спиртные напитки настолько важны для пополнения казны, что «не можем без того быти».

Зато точно известно, кто был главным препятствием на пути «веселых денег» в казну и с кем высшая власть вела постоянную и непримиримую борьбу. В XVII веке и позднее, главными нелегальными производителями алкоголя на Руси были помещики, которые гнали для себя «горячее вино», а не покупали его. Некоторые же рисковали и продавать его.

При Петре I все желавшие выкуривать вино должны были привезти свои кубы и казаны к губернскому или уездному начальству, чтобы их измерили и заклеймили. После этого потенциальные винокуры подписывали обязательство «в тех кубах вино курить про свои нужды, или на подряд (для продажи государственным “кружечным дворам”.— “История”), а другим никому и крестьянам своим на ссуду из платы и без платы не давать и вина отнюдь не продавать и ни с кем не ссужаться».

Если же владелец клейменых кубов и казанов одалживал их кому-либо, то подвергался штрафу. Указ 1716 года предписывал: «За всякую отдачу взять штрафа по пяти рублев, а кто учнет вино продавать, с тех людей по пятидесяти рублев» (гардемарин в 1716 году получал 2 руб.40 коп. в месяц).

Незаконно выкуренное или проданное хлебное вино тогда называли корчмой, а преступления, связанные с ним, именовались корчемством. И так как в течение всего XVIII века цена на вино постоянно увеличивалась (в 1749 году ведро вина стоило 1 руб. 89 коп. серебром, а в 1779-м — 2 руб. 97 коп. серебром), корчемство развивалось с быстротой, удивлявшей правительство и ставившей его в большие затруднения. Несмотря на суровые наказания, грозившие корчемникам, в стране процветали и незаконное винокурение, и незаконная продажа хлебного вина.

Еще одной причиной этого кроме высокой цены было скверное качество казенных «питей», доходивших до потребителя. «Горячее вино», продававшееся в кабаках, народ называл сивухой, сиводером, сивоплясом, сивалдаем, брандахлыстом. В указе 1728 года о борьбе с корчемством в Санкт-Петербурге на это обращалось особое внимание:

«Во всех тех местах, где имеется винная продажа, подтвердить Указом с барабанным боем и выставить в тех местах листы, чтоб на кабаках вино продавали в указанную Государеву меру и недомеру б и примески воды и другой какой фальши отнюдь не было, дабы в той винной продаже озлобления никакого людям чинено не было. А ежели в той винной продаже какие от кого обманы явятся, и за то тем людям учинено будет жестокое наказание, без всякого милосердия и пощады, с отнятием движимого и недвижимого их имения».

Но «кабачное» вино оставалось дурным и дорогим, и поток корчемной водки в обеих столицах не иссякал.

В 1738 году около Петербурга и на Ладожском озере были учреждены заставы, охранявшиеся воинскими командами. А Москву окружили деревянными надолбами, но москвичи их быстро растащили. И в 1742 году город обнесли земляным валом, который назвали Камер-коллежским, так как борьба с корчемством была обязанностью Камер-коллегии.

В 1749 году императрица Елизавета Петровна приказала проверить все заклейменные кубы, и если они окажутся у тех, кому курить вино не разрешено, клейма сбить, а кубы изрубить и отослать в Москву в Монетную канцелярию. У всех уличенных в каком-либо корчемстве приказано отбирать движимое и недвижимое имение «на Ее Императорское Величество бесповоротно». У тех, кто взял за какие-либо работы вином, собственность тоже следовало отбирать. И тех, кто пьет в корчемных домах, было приказано лишать имущества.

«А у кого,— гласил указ,— взять будет нечего, и таким питухам учиня наказание кнутом, ссылать в ссылку».

Всем нуждающимся в вине приказано покупать его на кружечных дворах и получать о количестве купленного ярлыки.

Современники винили в этом ожесточенном преследовании корчемства, сопровождавшемся многочисленными перегибами, графа П. И. Шувалова. Князь М. М. Щербатов писал о нем:

«При милосерднейшей Государыне учредил род инквизиции, изыскующей корчемство, и обагрил российские области кровию пытанных и сеченых кнутом и пустыни Сибирские и рудники наполнил сосланными в ссылку и на каторги; так что считают до 15 000 человек, претерпевших такое наказание».

Количество пострадавших стало известно императрице, и в 1751 году она подписала «Манифест о прощении всех тех, кои впали в вину по корчемным делам». И в том же году особым указом дозволила «помещикам, находившимся в отлучке от домов своих по службе, иметь неклейменые кубики, от полуведра и до трех ведер и больше, для двоения вина с дорогими и всякими специями».

Наставления по изготовлению таких напитков предлагали благородному сословию самые разнообразные рецепты домашних водок. От считавшихся обычными лимонных, рябиновых и сосновых водок до «Малороссийской запеканки». Для ее приготовления ингредиенты измельчались, смешивались и добавлялись в бутыль, которую обмазывали тестом и после окончания выпечки хлеба ставили в печь. Процесс томления повторяли несколько раз (в различных рецептах от четырех до двенадцати), тщательно следя за тем, чтобы в образовавшейся на бутыли корке не появлялось трещин.

«Но не свыше полуведра»

При Екатерине II жизнь помещиков осложнилась: в 1765 году она запретила выкуривать вино тем из них, кто не жил в деревне постоянно. А дворянам, обитавшим в своих поместьях, было разъяснено, что будет считаться корчемством:

«Ежели ж пожелают своим людям, кои при них служат, также и крестьянам тех сел и деревень, в которых сами живут, к праздникам, к родинам и именинам дать вина бутылку и более, но не свыше полуведра, а они пить и приходящих к ним гостей безденежно поить станут, за корчемство не почитать. Равномерно ж и сами дворяне и их фамилии приходящих к ним в дома сторонних людей поить вином безденежно вольны, но штофами и бутылками тем сторонним не давать».

Нарушившие новый питейный устав дворяне лишались чинов и права курить вино, а уличенные во второй раз — лишались имения в пользу своих наследников.

Крестьяне, пойманные на корчемстве в первый раз, платили с каждой души по пять рублей, во второй раз — в два раза больше, в третий раз — вчетверо больше. А все их односельчане должны были заплатить по 25 коп. с души, во второй раз — по 50 коп., в третий раз — по рублю. «Дабы по такой круговой поруке, друг за другом прилежнее смотрели,— гласил Устав,— ибо неможно, чтоб в том селе или деревне, где корчемство производится, об нем известно не было».

Дворянских управителей, приказчиков и дворовых людей, нарушивших закон, следовало отдавать в солдаты навечно, если годны к службе, и в чины не производить никогда ни под каким видом. А негодных к службе, приказано ссылать в Оренбург вместе с женами и детьми.

«Уставом о винокурении» 1765 года телесные наказания за корчемство были отменены, оставлены только штрафы.

Но количество «впадавших в вину по корчемным делам» опять было так велико, что императрица была вынуждена регулярно их прощать. Так, в 1782, 1787 и 1793 годах Всемилостивейшими манифестами указано:

«По корчемным и соляным делам содержащихся до сего времени под стражею всех освободить, по учиненным по ним сентенциям ничего не делать и все по сим делам начатые следствия оставить».

В 1794 году Екатерина II, удрученная неистребимой «корыстолюбивостью» многих дворян, решила четко обозначить количество выкуриваемого помещиками вина «про домашний обиход».

«По доходящим к нам сведениям видя,— разъясняла императрица в новом указе,— что в самом деле происходят по сей части великие злоупотребления… от неограниченной пропорции, какую пожалованные от Нас правом винокурения для своего единственного обихода высиживают под предлогом сим для законопротивного корчемства и что под оным единым наименованием производят винокурение свыше их домашней надобности и прямо для корчемства: то во отвращение подобных поступков, существенно на подрыв государственного дохода устремленных и отнюдь не сходственных ни с благородным достоинством дворянина, ни с именем доброго гражданина, и в пресечение сего вредного промысла, истребляющего леса и умаляющего изобилия в хлебе, повелеваем… дворянам и дворянкам в своих дворянских отчинах или поместьях выкуривать для своего обихода на винокурнях вино, полагая всякому из них равное количество; для чего иметь один котел в тридцать ведер на три вари, или приема, из которых бы в каждую варю или прием высиживалось вина не более тридцати же ведер; а кто больше сего курит, у того уже винный завод для поставки».

За теми же дворянами, кто подрядился поставлять казне вино и в силу этого получил разрешение иметь винный завод, было приказано следить губернаторам. «Ибо невозможно не знать о том начальнику губернии,— говорилось в указе,— когда очевидные тому примеры оказываются, что под видом малой поставки в казну вина содержат винокуренные заводы несравненно на превосходное количество ведер, и вместо обихода, который для домашнего своего употребления на небольшое число ведер, выкуривается оного по нескольку тысяч».

«Разломать и уничтожить до подошвы»

Но с 1795 года за винокурами всех сословий и масштабов фанатично взялись следить откупщики, выкупавшие у казны право торговать спиртным на оговоренной территории. Они получили право самостоятельно заготавливать вино для продажи, а не обязательно покупать его у казны. Были уничтожены казенные заведения для розничной продажи питей, и каждый, кто купил сивуху, полугар, водку не у откупщика, становился его заклятым врагом. Также и тот, кто это вино выгнал и продал.

С 1799 года император Павел I разрешил дворянам выкуривать вино для своего личного употребления лишь один раз в год.

«И то не иначе как с ведома земского исправника и откупщика того уезда, где сие вино куриться будет, дабы последний мог учредить благовременно за тем присмотр,— уточнялось в “Условиях на винный с 1799 года откуп”,— не дозволяя для такового винокурения строить винокуренных заводов; предоставляется сидку сию производить в одних избах котлами дозволенной меры».

Если же дворянин условился с откупщиком поставлять ему вино, последний с тех пор имел право определить на винокуренный завод своего надзирателя.

Уличенного в корчемстве владельца предприятия следовало лишать права винокурения, медную посуду нужно было продать в пользу казны, а «завод разломать и уничтожить до подошвы».

Но в 1819 году в 29 великороссийских губерниях помещикам запретили выкуривать вино для личного употребления. Право свободного винокурения осталось только у помещиков в юго-западных губерниях, которые получили название привилегированных.

Беспредельная власть откупщиков длилась в непривилегированных губерниях до 1861 года, с перерывом в десять лет, с 1817 по 1827 год, когда заготовкой и продажей вина занималась сама казна. В погоне за прибылью откупщики открыли огромное количество кабаков. Распивочная продажа производилась и на постоялых дворах, и в торговых банях, и в мелочных лавочках. Но качество продававшейся сивухи было традиционно низким, а цена высокой. Поэтому там, где было много хлеба и топлива, домашнее винокурение не исчезало.

Прежде всего оно процветало в Сибири.

Самосадку, самосядку, самосидку, самокурку делали там во многих районах.

Этнограф и публицист С. В. Максимов писал в начале XX века:

«В Сибири, в старые времена, корчемство вином (самосадка) представлялось явлением повсюду распространенным. Причина его везде была следствием изобилия хлеба (25 коп. асс. за пуд), как по Иртышу в Западной Сибири, так и в Минусинском округе Восточной Сибири. Тут и там винокуренное дома вино становилось в 15 раз дешевле кабацкого. Против самосадочников устраивалось вечное осадное положение и, временами, при поимках затевались кровопролитные баталии».

В 1851 году сибирские крестьяне добывали почти ведро вина из хлеба, стоившего им не более 20 коп. серебром. А откупщики, покупая у казны ведро полугара по 4 руб. серебром, продавали его по 5 руб. и выше.

Несмотря на грозившее наказание, сибиряки упорно занимались винокурением. А. Ф. Денисов, член Тобольского губернского статистического комитета, писал в 1859 году: «Самый честный, самый религиозный крестьянин, который взять чужую иголку, солгать в пустяках считает великим грехом, без зазрения совести… к какому-нибудь празднику или к свадьбе выкурит из своего хлеба несколько ведер водки, или, как они называют, самосядки. А все это от чего? От высокости продажных цен этих потребностей, сделавшихся по привычке необходимыми, и от легкой возможности приобресть их почти за ничто. Много крестьян страдают за корчемство солью и вином; многие из них разоряются; большая часть считаются бывшими под судом и оставленными в подозрении по делам об этих преступлениях. Но вникните глубже в нравственное влияние на крестьян этих судов и взысканий и вы увидите, что они мало действительны и не только не прекращают зла, но даже почти не уменьшают его, собственно от того, что крестьяне подсудимость свою и самое наказание за корчемство не считают пороком. Крестьянина, укравшего у кого бы то ни было овцу или поросенка или сделавшего другое маловажное преступление, однодеревенцы его не приглашают на сходку, не принимают на общественный совет; а заключавшийся по делу о корчемстве вином или солью, имеет в обществе голос и вес».

В конце 1850-х годов грязную, разведенную разными примесями жидкость откупщики продавали под именем полугара уже по цене от 12 до 20 руб. серебром за ведро. Но даже позже, когда была введена акцизная продажа спиртных напитков и они значительно подешевели, получив в народе название «дешевки», в Сибири от домашнего винокурения не отказались. Писатель Н. Д. Телешов, побывавший за Уралом в 1894 году, писал:

«Женщины гонят так называемую “самосидку”, которая за крепость и едкость вкуса особенно ценится и даже предпочитается кабацкой водке… Большею частью ее гонят зимой, перед праздниками, и у кого нет своих приборов, тот отдает свою муку мастерице с платой за ведро водки 25–30 коп. Из пуда муки выходит около четверти водки. Самосидка, несмотря на свою незаконность, все-таки удерживает “слабых мужей” от шатания по кабакам».

«Удалялись для того в глухие места»

С 1770 по 1818 год совершенно легально занимались в России домашним винокурением вотяки Вятской губернии. Их самокурка называлась кумышкой. С 1819 по 1863 год приготовление напитка вотякам было запрещено из-за подозрения, что они не только сами его пьют, но и торгуют им. С 1863 по 1890 год кумышку опять разрешили. Но с условием, чтоб она была только первой перегонки и чтобы посуда для ее приготовления была старая, без всяких улучшений.

Этнограф Г. Е. Верещагин в 1884 году дал подробное описание «завода» для кумышкокурения:

«Посредине шалаша, на подставках, кадца вышиной около полутора аршина и шириной около аршина, а в расстоянии трех четвертей аршина от кадцы — чугунный котел, вмещающий ведер пять или более жидкости; котел этот закрывается двумя деревянными полукружиями… На полукружии, лежащем в той стороне, где стоит кадца, проделано круглое отверстие с четверть аршина в поперечнике; отверстие это закрывается глиняным горшком, опрокинутым на края отверстия; в середине опрокинутого горшка опять небольшое круглое отверстие; в это отверстие вкладывается деревянная трубка, другой конец которой соединяется с медной трубой, проведенной через отверстия кадцы наклонно».

В котел наливали брагу и варили до тех пор, пока из трубы не шла одна кисловатая вода. Перегнав всю брагу, в котел наливали эту кисловатую воду, перегоняли один раз и получали кумышку, не крепче пива. Если же хотели получить напиток более высокого градуса, перегоняли кумышку еще несколько раз. Но за приготовление такой кумышки вотяков наказывали.

«Желая часто приготовить кумышку покрепче,— сообщала писательница А. Г. Шиле,— в особенности к какому-нибудь большому празднику, вотяки обыкновенно удалялись для того в глухие места вятских лесов, чтобы скрыть недозволенное курение от преследования корчемных сыщиков. И тут-то для вотяков начинается целая эпопея приключений из-за кумышки. Обыкновенно робкий и до скупости бережливый, вотяк становился тут отчаянно храбрым, непокорным и вдобавок расточительным до безрассудства. Из-за кумышки он ополчался всею деревнею, чтобы отнять у корчемных сыщиков найденную у него заветную флягу; готов открыто напасть на своего заклятого врага — корчемного сыщика и до смерти избить его; готов свою голову положить в этой борьбе. Из-за нее же он разорялся, платя штрафы за противозаконную выкурку».

После очередного запрещения в 1890 году варить кумышку, вотяки продолжали ее гнать. Так, в 1893 году против нарушителей новых правил было возбуждено 1765 дел, через год — на 800 дел больше. Вятский губернатор объяснял это «высокою ценою на вино и дешевизною приготовления кумышки».

«Своеделка» обходилась в пять раз дешевле казенного хлебного вина.

В 1913 году о варении кумышки возбуждено 5537 дел.

Ничего удивительного не было в том, что после введения запрета на продажу водки в 1914 году в связи с начавшейся Первой мировой войной, кумышка мгновенно появилась в продаже в восточных губерниях и почти открыто продавалась на сельских базарах — по 2–2,5 руб. за четверть.

«К сожалению,— писала в 1915 году Вятская казенная палата,— …варение бражки и особенно кумышки, изготовлявшейся ранее, главным образом, вотяцким населением… начало проникать и в обиход русского населения».

Неудовлетворенный спрос на главную составляющую веселья умельцы начали удовлетворять и в других губерниях России. Вернувшиеся в деревни с закрывшихся винокуренных заводов мужики быстро наладили тайную гонку вина, и в употребление вошло и слово «самогонка», и сам напиток.

Тульская казенная палата докладывала:

«К сожалению, необходимо отметить, что некоторая часть населения не могла добровольно перейти сразу к отрезвлению, вследствие чего в губернии развилось в значительных размерах тайное винокурение и сбыт так называемой “самогонки”».

Именно тогда появилось это название самодельных спиртных напитков, ставшее затем таким же общеупотребительным, как и сам самогон.

«В 1913 году,— писал журналист А. В. Гертопан,— обнаружено было около шести тысяч случаев тайного винокурения. В 1914 году эта цифра увеличилась на одну тысячу… в 1915 году — больше девяти тысяч, а в 1916, 17 и 18 г.г. до десяти тысяч случаев, причем это цифры только пойманных винокурщиков, а непойманных было, наверно, не меньше, если не больше. Россия пила и продолжала пить, только делала уже это втайне».

Светлана Кузнецова