«Занос» Юрия Квятковского в театре «Практика»

Пока в социальных сетях еще обсуждают номинантов на «Золотую маску-2020», Юрий Квятковский, чья «Зарница» претендует на награду по нескольким пунктам, сделал в «Практике» новый спектакль на ту же тему: о России, застрявшей между прошлым и будущим. Алле Шендеровой показалось, что он еще лучше, чем прежние.

У «Зарницы» и «Заноса» разные авторы и вроде бы разные сюжеты. В первом случае драматурги Екатерина Троепольская и Андрей Родионов рассказывают о влюбленных пионерах, которые бродят по волшебному лесу, где «жучки» — не насекомые, а метод прослушки. Сюжетной основой второго стала пьеса Владимира Сорокина, написанная автором в 2009-м и адаптированная шеф-драматургом спектакля Михаилом Дегтяревым. «Все-таки время изменилось»,— соглашается с режиссером сам писатель. Их беседу транслирует один из трех каналов в наушниках, которые раздают перед началом в особой комнате. Там сидят двое мужчин такого вида, что даже те, кто не знает выражения «искусствовед в штатском», сразу понимают, где они служат. А те, показывая портрет Дмитрия Пригова, говорят, что это подозреваемый, но что слушать и смотреть надо будет за всеми, например за соседями в зале: кто какой канал переключает. Каналов три: интервью с Сорокиным, интервью с Приговым (ему Сорокин посвятил свою пьесу) и озвучка того, что происходит на сцене.

Совпадет ли звук с изображением, зависит от зрителя. Дело в том, что художник Полина Бахтина сумела вписать в крошечное пространство и уютную гостиную обитателей поселка «Светлые ручьи», что по Успенскому шоссе; и пост охранника, оборудованный сразу шестью экранами видеонаблюдения (работа с видео Ксении Рощиной); и присыпанный опилками газон с завязанными на зиму саженцами и чьими-то ногами в желтых брюках, неподвижно свисающими из темноты. Можно слушать разговоры бизнесмена Миши, из которых мы узнаем, что он еще недавно был очень богатым, а теперь просто богатый (Николай Фоменко играет его в очередь с Андреем Фоминым и Максимом Виторганом), с его женой Натой (Мила Кертеш), пьяным скульптором Борей (Денис Ясик) и другими. А в это время смотреть, как на экране юная Таня, инструктор Миши по пинг-понгу, принимает душ после тренировки. Или, глядя, как беззвучное чаепитие необратимо скатывается в пьянку, слушать в наушниках Сорокина: «Мне давно хотелось из читателя сделать зрителя — набоковская визуальность мне близка».

Вероятно, вооружившись этими словами, режиссер не пошел по пути прямой иллюстрации, а придумал вместе с художницами лихой и многослойный визуальный ряд, тождественный пьесе Сорокина, в которой лингвистическая игра со всеми значениями слова «занос» соседствует со зловещей пародией на интеллигентские культурные мифы.

Нет смысла дословно описывать, как Квятковский переводит пьесу Сорокина на язык сегодняшнего театра; почему, например, в прологе вместо поклонения таинственному Медопуту, которому надо «занести» сундук золотого песка, перед зрителями, униженно сипя что-то в телефон, ползает хоккеист, выронивший все золото в опилки. Все это придумано, но придумано в духе Сорокина.

В «Заносе» Квятковскому удается то, чего, кажется, не было раньше: на смысл работают не только свет, звук, декорации, запах «Доширака», который поедает у ног первого ряда охранник, пока «баре» пируют за стеклом, текст, игра актеров, но даже, кажется, их человеческие биографии. И вот уже не разобрать, кто так нелепо и не к месту вспоминает очередной интеллигентский миф — Высоцкого в роли Гамлета: сам шоумен и музыкант Николай Фоменко или его герой Миша? Пирующие люди на сцене все больше напоминают чеховских персонажей, а уж загадочная Мила Кертеш с почти мужским голосом прямо кажется пришедшей из Серебряного века. Трудно сказать, вспоминал ли режиссер знаменитую фразу Мейерхольда о «Вишневом саде»: «В третьем акте, на фоне глупого топотанья, входит ужас», но ужас в его тотальную инсталляцию, по-воландовски раздвигающую пространство «Практики», входит сразу.

В финале, когда желтые ноги в углу оказываются подвешенным в попугайской клетке поэтом Приговым, рассуждающим о Малевиче (актер Андрей Минеев), ужас сгущается почти до крика. Только что пировавшая элита сидит с окровавленными и заклеенными ртами, а на сцену вываливается еще один архетипический кошмар — веселый немец, раздающий зрителям картошку и поющий кабаретные куплеты (роскошная работа Анастасии Великородной). Что это и почему, мы уже не узнаем. И тут «попугай» Пригов не выдержит и заорет: «Супрематизм». Ну да, это он. Новый русский супрематизм.