Григорий Ревзин о городе будущего

Сейчас город — это прежде всего его центр, центром он опознается и остается в голове. Город будущего требует деконструкции центра настоящего. Вопрос: а будет ли у него другой центр?

Есть успешные примеры новых центров — как в Сингапуре, Гонконге, Шанхае. Центров из небоскребов, созданных по образцу Манхэттена. Но все они — на месте центров старых, уничтоженных тотальной реконструкцией. Пока, насколько я понимаю, ни одному «городу будущего» создать «центр будущего» не удалось, что примечательно само по себе.

Неспособность создать новый дополняется желанием уничтожить старый.

С точки зрения функционирования города как организма центр образуется пересечением потоков людей, что впрямую связано с транспортом. В городах концентрической формы, как в Москве, это определяется пространством, актуальной физической структурой (все дороги ведут через центр), в городах с регулярной прямоугольной планировкой — временем, историей места (пересадочные узлы в центре образовались раньше других и стянули на себя потоки). Если все сосуды ведут к сердцу города, то от сердца избавиться трудно.

Однако же все сегодняшние концепции транспортного развития будущего уводят потоки из центра, стремятся пустить их где-то в другом месте или хотя бы в тоннелях под центром (как скоростное метро) или над ним, на гипермостах, как в Токио или Шанхае,— лишь бы поток в центре не задерживался. Идея в том, чтобы в центр человек попадал не случайно, а только если ему там что-то нужно — как в Бирюлево-товарное.

Пока в центр все же нужно куда большему числу людей, чем в Бирюлево, но их, если можно так выразиться, мягко разгоняют. Это кажется абсурдной идеей, но посмотрите на стратегии городского развития.

Центр, например — это образование, по крайней мере в европейской модели, где университеты появились давно. Воля выселить из центра университет — навязчивая идея, которая мигрирует от мэров и министров к ректорам и обратно, как вирус гриппа. Сейчас горячка по поводу выселения МГУ из старого здания находится в состоянии ремиссии, но переселение Петербургского университета в пространство от Петергофа до Шушар — в острой фазе. Таких планов по России десятки, один глупей другого.

Возможно, конечно, это связано с желанием избавиться от студентов в центре. Американский и азиатский тип построения университета в изолированном кампусе срифмовался с картиной будущего, нарисованного в серо-голубой гамме благонадежности. Опыт Парижа, разбросавшего Сорбонну по отдаленным пригородам после революции 1968 года, привлекателен в нынешних обстоятельствах. Но вряд ли дело только в политической конъюнктуре. Скорее она соединяется с вполне прогрессивной мечтой о новом, прекрасном, устремленном в будущее университете, который, конечно, не помещается в исторический центр. Надо его подальше, в Сколково.

Есть доказательство этого тезиса — чиновники. Люди другого умонастроения, у которых вид Кремля, храма Христа Спасителя и сталинских высоток вызывает теплый ток щемящей нежности к державной мощи. Они тоже горожане, имеют все права на эти специфические чувства, и они населяют центр. В Москве их с семьями больше 4 млн человек — это основа устойчивости города и государства. И что же? Регулярно вскипает из глубин градостроительства мысль о том, чтобы их куда-то переселить. Перенести центр управления в Новую Москву, сменить столицу и выстроить новую, как в Казахстане, хотя бы выселить из Кремля, чтобы через него можно было свободно проходить в любое время дня и ночи. А то ведь это сущее средневековье, когда власть сидит в центре города в крепости, а на стенах снайперы. Любым путем избавить центр от функций политического управления.

А ведь чиновник на митинги не выходит. Его не надо переселять в рассуждении грядущих беспорядков, наоборот, его нужно пестовать на месте в рассуждении грядущих порядков. Нет, здесь именно мысль о будущем, о новой прекрасной России, управляемой из нового прекрасного центра.

Впрочем, власть умеет этим инициативам сопротивляться, начиная с саботажа хрущевской идеи выселить из Москвы министерства и кончая медведевской утопией Новой Москвы. Власть как раз была бы не против выселить, скажем, студентов, а также бизнес. Большие финансовые корпорации — тоже власть, однако же не национальная, без нужного умонастроения, без социальных обязательств — им тесно рядом с традиционными центрами управления. Так что им тоже надо куда-нибудь от центра.

И кстати, о социальных обязательствах. В центре концентрируется разнообразная культурная жизнь, это традиционно, это престижно, это манифестирует собой уровень города, качество жизни в нем, но это социально несправедливо. Почему, например, Большой театр находится в центре — разве жители Бирюлево не оценят Джузеппе Верди? Это не демагогия — это реальные стратегии развития. Посмотрите на стратегии распространения филиалов всех центральных культурных институций — театра, оперы, балета, музеев — по периферии, это про что? Это про то, чтобы, как это называется, «разгрузить центр от культурных функций». И это вовсе не московская идея. Левые европейские муниципалитеты периодически демонстрируют те же устремления.

Если вывести из центра и образование, и бизнес, и культуру, и власть, если отключить его от всех потоков, то мы можем достичь посещаемости, как в Бирюлево. Это, правда, противоречит сегодняшней экономике центра, прежде всего торговле. Сегодня центр — это торговля и услуги, они занимают до 40% площадей, их концентрация создает качество жизни в центре, где у человека оказывается 200 функций — от курсов японского до пункта продажи урюка — в шаговой доступности. Что будет со всем этим?

А оно должно отмереть, торговля уйдет в сеть. Не вся, конечно, процентов девяносто. Останется люксовая торговля, когда вам необходимо глазами и руками попробовать уникальный, не вполне знакомый и представимый предмет. Но это немного магазинов, которые работают как шоурумы.

Я обрисовал план демонтажа центра, который никто специально не формулировал — он складывается из разных устремлений разных обращенных в будущее воль. Архитекторов, реформаторов, власти, бизнеса, горожан — всех, кто так или иначе связан с парадигмой модернизации. Будущее — деконструкция иерархий настоящего, кто был ничем, тот станет всем или хотя бы чем-нибудь. Город будущего требует деконструкции центра настоящего. Вопрос — а будет ли у него другой центр?

Здесь есть сомнения мировоззренческого свойства. Либеральное сознание полагает устойчивой и жизнеспособной структурой сеть, а сеть центра не имеет. Централизованные же иерархические структуры полагаются ломкими: вертикаль, как ни строй, все равно впереди облом. Это общее умонастроение, оно распространяется на все — на устройство образования, медицины, бизнеса, на социум как констелляцию сообществ. И в том числе на город. Консервативное сознание устроено иначе, но оно не контролирует образ будущего. Там у них ничего нет, кроме сохранения настоящего путем реанимации прошлого. Откуда взяться центру в городе будущего? Это можно переформулировать: что центрирует будущее?

Позволю себе замечание, в котором не уверен до конца. Для нас привычно представление о самотождественности центра. Однако на самом деле, по крайней мере на глазах моего поколения, центр той же Москвы полностью переродился. У него сегодня принципиально иное наполнение. Это вообще больше не административная, не деловая, не торговая, не культурная территория. Это рекреационно-досуговое пространство, и собянинское благоустройство проявило этот статус в зримых физических формах. И ровно в то же рекреационно-досуговое пространство переродились центры всех мегаполисов первого мира. Они больше не центры финансового капитализма, они центры свободного времени горожан и туристов.

Мне кажется, это не очень осознаваемый факт, но он принципиально важен. Далее — два тезиса.

Во-первых, это рекреационное пространство, принципиально отличающееся от того, к какому мы привыкли в рамках, так сказать, индустриального города. Это не место отдыха горожанина от города, не одинокая медитация на пригорке, позволяющая сбросить с себя груз урбанистического давления. Нет, это удовольствие от социальности, пространство одобрения социальных практик, в которых ты участвуешь, театр, где ты зритель и актер одновременно. Иначе — это пространство смешения работы и нет, та новая парадигма труда, которая свойственна нынешнему креативному классу,— я описывал ее в связи с идеей города-курорта. В этом рекреационном пространстве остальные функции не просто располагаются, но приобретают новое качество. Для прояснения — вы осуществляете функции управления из парка, подобно Петру I, правящему из Летнего сада. Такой центр обладает неоспоримым конкурентным преимуществом — он уже управляет периферией из будущего, поскольку такая модель труда будущему и принадлежит.

Во-вторых, есть один важный аспект экономики будущего. Ярче всего об этом пишет Жак Аттали: он доказывает, что главным направлением здесь окажется экономика свободного времени. Если на заводах работают роботы, если машины без водителей, магазины без продавцов, а офисы без планктона, то чем заняты люди? Не сказать чтобы мы очень понимали, как ответить на этот вопрос, и это большая проблема футурологии. Но вот что ясно. Центр как рекреационно-досуговая зона — это место людей, занятых досугом, перерабатывающих свое свободное время, оно как раз вбирает в себя этот тип деятельности. Это длинный тренд, как минимум на полвека вперед.

Полагаю, такой центр и окажется центром будущего. Проблема вот в чем. Процитирую того же Аттали: «К 2025 году население четырех агломераций составит более 20 млн человек, Токио и Мумбаи — по 30 млн. Девять из двенадцати самых густонаселенных городов мира будут располагаться на южных территориях (исключения: Токио, Нью-Йорк и Лос-Анджелес). В период с 2006 по 2025 год население китайских городов сравняется по численности с населением Восточной Европы. К 2035 году число жителей южных городов, увеличившись вдвое, достигнет отметки в 4 млрд. К 2050 году в 50 азиатских городах будет 1 млрд обитателей; население каждого из них превысит 20 млн, а некоторых — 30 млн. Таким образом, за 30 лет нужно в три и даже в четыре раза увеличить городскую инфраструктуру».

Мы знаем, как создавать новые центры из старых, но урбанизация требует создания новых центров, а как их делать? Из чего? То есть мы знаем, конечно, как создавать рекреационно-досуговые зоны. В свое время это исследовал Роберт Вентури в книге «Уроки Лас-Вегаса» — великая книга, ставшая одним из манифестов постмодернизма. Замечу, что она начинается с эпатажного сравнения Лас-Вегаса с центром Рима (казино устроены как храмы, затягивающие в себя потоки людей). Принципы Вентури воплотились в курортах Египта, Турции, Гоа в 1990–2000-е годы. Которым, кстати, основатель российской урбанистики Вячеслав Глазычев пророчил судьбу новых центров «нового номадизма» — креаклов, мигрирующих по миру в поисках лучшей жизни и лучших проектных задач. Но можно ли из этого сделать новый центр? Скажем, в Макао, буквально воплотившем принципы Вентури в огромной игровой зоне, это не отменило статус старого колониального центра, прелестного португальского барочного городка. Конечное преимущество центра определяется тем, сколько горожан считает его центром, а как заставить считать центром Стрип Лас-Вегаса, если рядом — старый город? Значение в голове жителей — разница между Красной площадью и Бирюлево, у последнего оно исчезающе мало. Это значение копится долго, длинной историей наложения разных смыслов, людей, функций. Что может противопоставить этому город будущего, пока не понятно. Физической структуры нет, все в сети, но сеть не привязана ни к какому месту.