Равные среди первых
Дейнека и Самохвалов в петербургском Манеже
В петербургском Центральном выставочном зале «Манеж» открылась выставка «Дейнека/Самохвалов»: 300 работ Александра Дейнеки (1899–1969) и Александра Самохвалова (1894–1971) из 46 музеев и частных коллекций. Внутренняя драматургия выставки Михаила Трофименкова заинтриговала, а драматургия экспозиции погрузила в депрессию.
Дейнека и Самохвалов, Самохвалов и Дейнека: эти два имени мгновенно приходят на ум, если заходит речь о гремучей, кипучей, грозовой юности Страны Советов. Не столько выдающиеся художники — Дейнека всю жизнь строил динамические, с экзальтированными ракурсами композиции так, словно продолжал рисовать для журналов «Прожектор» и «Даешь!»,— сколько демиурги, они не отражали пресловутый «дух эпохи», а творили его. А сотворив, сами же этому духу и подчинялись: перечеркивали «левачество» 1920-х, впадая то в барочное головокружение, то в духоту соцреализма конца 1940-х. «Девушка в футболке» (1930) и «Метростроевки» (1933–1934) Самохвалова, «Текстильщицы» (1927) и «Будущие летчики» (1937) Дейнеки кажутся нам реальнее самой реальности.
Алексей Герман рассказывал о нежданной печали, настигшей его при работе над фильмом «Мой друг Иван Лапшин»: на тысячах фотографий 1930-х он не обнаружил ни одной девушки в полосатой футболке.
А ведь благодаря Самохвалову эта футболка кажется униформой эпохи.
Дух эпохи победил и исходную идею выставки: о ней напоминают натуральное футбольное поле, занявшее изрядную часть Манежа, и оформление афиши как объявления о футбольном «первенстве». За Москву «играет» курянин Дейнека, адепт учения Фаворского о миропонимании как пространствопонимании, выбившийся в академики, герои соцтруда и лауреаты Ленинской премии. За Ленинград — Самохвалов, родом из Бежецка, ученик так же склонного к сухому мистицизму Петрова-Водкина, скромный заслуженный деятель искусств РСФСР, почитаемый как один из отцов негромкой, чуть ли не латентно оппозиционной, ленинградской школы живописи.
Несколько искусственная идея «первенства» интриговала. Но за два года работы над выставкой сами авторы от нее отказались. Работы Дейнеки и Самохвалова перетасованы между собой и разделены на тематические блоки: «Спорт», «Труд», «Герои», «Тело и дети», «Война» и «Мир». О каком соперничестве может идти речь, если зачастую опознать, кто из «соперников» какой работы автор, можно, только прочитав этикетку. Общие у них и темы, и культ брутальной женской красоты, и пафос. Начинает казаться, что попал на выставку художника с чудной фамилией «Дейнека-Самохвалов».
Другое дело, что эксперимент хочется продолжить. И нет никакой уверенности в том, что, если добавить на выставку, так же перетасовав, работы еще пары десятков художников 1920–1930-х, они не сольются с работами Дейнеки и Самохвалова в персональную экспозицию классика с еще более странным именем «Художник первых пятилеток». Малевича или Филонова с Дейнекой и Самохваловым, конечно, не спутаешь. А вот Екатерину Зернову и Петра Шухмина с их танкистами на маневрах, Марию Бри-Бейн с ее радистками, Кузьму Николаева с его строителями железных дорог или Виктора Прошкина с его парашютистами — запросто. Не говоря уже о соратнике Дейнеки по «Обществу станковистов» 1920-х Юрии Пименове с «Инвалидами войны» и «Новой Москвой».
Дело, боже упаси, не в безликости художников, а опять-таки в уникальном соавторстве художников и эпохи, слиянии личного и коллективного, самой «музыке времени».
Вместо отмененного конфликта Дейнеки с Самохваловым в Манеже разыгрался другой, гораздо более драматический конфликт: между искусством и его презентацией. Дейнека работает с силуэтами и светом, Самохвалов растворяет героинь в цветовой среде, но эксперименты с подсветкой и фоном, на котором размещены работы, лишают их глубины и любых нюансов. Живопись и графика словно выдыхают: «Эх, хорошо в стране советской жить!» А над Манежем неумолчно плывет скорбная музыка: словно присутствуешь в крематории при отпевании советской эпохи. Спортсмены на картинах вот-вот взмоют в небо, вслед за краснозвездными эскадрильями, а нон-стоп-видеоряд превращает хронику соревнований и праздников в закольцованный, замедленный кошмар.
Все это не иначе как должно навевать скорбные раздумья о противоречиях между нашим поздним знанием о жестоких реалиях эпохи и ее светлыми образами. Но образы обречены победить любое знание: Дейнека и Самохвалов по определению правы, ведь эпоха принадлежит им и только им.