Куда деваться?
Полигамия по бедности
Многоженство в русской деревне
Московские пенсионеры во владимирских деревнях — явление такое же обычное, как и заход солнца в 16:00 в декабре. Многие селятся в домах, доставшихся им по наследству, кто-то приобретает дачу на лето — небольшую избушку можно купить за несколько сотен тысяч, а некоторые самостоятельно возводят капитальное жилье.
«А чего б им не строиться! — еще прошлым летом комментировали мне соседи-аборигены заливку фундамента под дом очередных москвичей.— Детей нет, помогать некому, продали двушку в Текстильщиках, вот и строят хоромы. Сашка этот — бывший начальник в снабжении, копейка на старость есть. Ленка — ленивая, ни дня в жизни не работала, но у вас в столице даже минимальную пенсию платят о-го-го какую, тут на эти деньги шиковать можно!»
Сашка и Ленка действительно могли шиковать на одну московскую минималку: они быстро посадили огород, завели козу, кур, наделали заготовок на зиму. Активничал, правда, в основном один мужчина, но у него все так удачно получалось, что деревенские приходили опыт перенимать. «Ты смотри! — удивлялись, оценивая в его новом курятнике подогрев поилок, вентиляцию, инфракрасные лампы и "ванну" с печной золой, в которой куры радостно чистили перышки.— Ты все по правилам, по интернетам делаешь, а мы люди темные». Сашка вообще быстро приобрел в деревне статус самого авторитетного мужика: непьющий, работящий, умный, обеспеченный... Короче, увела его разведенка Наташка.
У 30-летней Наташки трое детей. Но она вдвое младше — и пенсионер не устоял. В Москве такие женщины его в упор не замечали, а тут он стал настоящим принцем для этой многодетной красавицы. Ах, как она на него смотрела, как была благодарна за колбасу и сладости! Раз зашел он к Наташке на чай в ее покосившуюся избу, другой. А потом просто не явился ночевать в свой большой и красивый дом.
«Иди, облай ее,— уговаривали бабы обманутую Ленку.— Повыдергивай ей кудри». Та не решилась, и они сами к Наташке ходили, ругались: «Дать бы тебе по бестолковке твоей!», но больше интересовались: «И что дальше?» Ни Наташка, ни Сашка, ни Ленка, ни даже сами местные бабы не знали — что дальше. В советские и царские времена, когда деревня была монолитна, состояла из кланов родственников, такую ситуацию и представить было нельзя: разведенка не оказалась бы без помощи, да и вряд ли бы кто допустил развод, а мужик не бросил бы свое хозяйство и род, не прибился бы не пойми к кому — это означало бы социальную смерть. Но сейчас, когда все крепкие уехали отсюда на заработки, когда пустеющие дома заняли пришлые, городские, когда деревня осталась без ориентиров и правил, выработанных веками,— сейчас что делать?
Ленивая Ленка все время плакала и, встречая мужа у магазина, просила его зайти, чтоб хотя бы подоить козу: «Я ее боюсь!» Она не знала, как справиться с котлом, и зимой у нее чуть не померзли трубы. Сашке жить на два двора тоже было трудно: даже большой пенсии не хватало, чтоб перекрыть протекающую крышу в одном доме и достроить баню в другом... «Съехались они,— сообщили мне недавно судьбу этой троицы знакомые из той деревни.— Наташкина халупа уже на один бок заваливалась, придавило б их там всех. Куда деваться? Так и живут». Так и живут: в двухэтажном доме хватает места для всех, Наташка доит уже пять коз — хозяйство растет, Ленка учит с детьми буквы, Сашка достроил баню. Устраивает ли такая ситуация женщин — неизвестно. Но Сашка, говорят, высадил саженцы яблонь и посреди будущего сада установил деревянную беседку с двумя именами под крышей: «Лена» и «Ната»