В чем россияне находили почву для оптимизма в уходящем году

Весь прошедший год мы находили поводы для оптимизма — так успешно, что почти поверили в себя.

Ольга Филина

— Мне всегда интересно, какие события запоминаются людям в течение года: это и есть картина нами пережитого,— рассуждает Лариса Паутова, ведущий специалист ФОМ.— В прошлом году все выглядело просто: пики внимания пришлись на выборы президента и пенсионную реформу. А сейчас я сижу, окруженная десятками графиков «Какие события прошедшей недели привлекли ваше внимание?» за весь 2019 год, и наблюдаю очень человеческую, что ли, картину — больше всего мы переживали о трагедиях и несчастьях других. 2019-й начался со взрыва жилого дома в Магнитогорске и продолжился пожарами, наводнениями и авиакатастрофами. И на фоне этих тревог даже не за материальное благополучие, а просто за наши жизни очень сильный эмоциональный отклик получали все истории о чудесном спасении — будь то младенец в том же Магнитогорске или самолет, севший на поле кукурузы под Жуковским.

Простая фраза бортпроводника спасенного самолета: «Идем правее, на солнце, вдоль рядов кукурузы», судя по всему, претендует на звание символа года. Оптимизм уцелевших — наш заметный социологический фон.

Этот оптимизм можно зафиксировать не только в образах, но и в цифрах: скажем, по данным «Левада-центра», индексы потребительских и социальных настроений к ноябрю выросли на 15 и 13 процентов соответственно по сравнению с началом года. Помогло прежде всего то, что не стало хуже, а еще и выработалась новая оптика оценки себя и страны. Как заметили социологи, индекс социальных настроений еще в 2018 году крайне зависел от индекса власти: от оценки ее способностей решать наши проблемы, а в 2019-м индекс власти оказался потеснен индексом семьи. Иными словами, на градус и знак социальных настроений респондентов в минувшем году больше влияли их личные семейные связи, повседневные радости и заботы, нежели конъюнктура большой федеральной политики. Это вовсе не значит, что политикой отныне все довольны, просто ее, как некий погодный фактор, почему-то вынесли за скобки. Ставка делается все больше на себя и «своих».

Получившуюся в итоге картину гендиректор ВЦИОМа Валерий Федоров называет «нормализацией».

— В 2018 году нас постигли американские горки: максимумы ожиданий к максимумам разочарований, а в 2019-м наступило примирение с реальностью,— полагает социолог.— Понятно, что все у нас будет идти медленным шагом, робким зигзагом, экономических прорывов не случится, докризисного роста зарплат не жди… Ну что ж. Зато, во-первых, кругом затишье: новых санкций нет, на Украине — Зеленский, на Западе — робкие попытки к диалогу, во-вторых, какие-то вековые проблемы все-таки решаются. Для меня, например, было большим удивлением узнать, что нацпроект «Безопасные и качественные автодороги» стал рекордсменом среди 12 других по положительным оценкам респондентов. Представляете? Россияне говорят, что у них правда лучше стало с дорогами. Ну как не порадоваться такому перед новым годом?

Ни одна из разношерстных групп интересов в нашем обществе, по-видимому, не понесла в минувшем году серьезных потерь — таких, чтобы не надеяться взять реванш или отстоять свою правоту в следующем. Каждая может чему-то порадоваться и, полагаясь на себя и «своих», поднять бокалы, чтобы шагнуть в 2020-й.

Нас поровну

Каких конфликтов в итоге ждать за порогом 2019-го, даже не придумаешь. Их у нас теперь стабильно много: митинги и пикеты в Екатеринбурге, Архангельске, Москве… Центр социально-трудовых прав (ЦСТП) за первые три квартала текущего года насчитал 1443 выступления протестного толка в разных регионах страны, причем Анна Очкина, руководитель группы мониторинга и анализа социально-трудовых протестов ЦСТП, считает итогом года в России формирование «культуры солидарного протеста».

— Я бы выразился несколько иначе: мы наблюдаем перерастание разовых акций по разным поводам в перманентную публичную активность,— считает Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований ФНИСЦ РАН.— Это не значит, что у нас каждый второй готов выйти на улицу, чтобы отстаивать свои права, но это несомненно значит, что протест перестал быть чем-то маргинальным. С 2016 года мы видим устойчивый рост числа тех, кто не осуждает людей, участвующих в протестных акциях, с 33 до 43 и более процентов (а однозначно не одобряющих их действия осталось менее 15 процентов). Началась переоценка роли государства: почти для половины россиян его ценность как ключевого инструмента достижения «общего блага» неочевидна. Итогом длительного российского кризиса-стагнации, как нам видится, стало появление внушительной когорты «самодостаточных россиян».

Летний опрос ФНИСЦ РАН показал, что отношение к гражданской активности и личной инициативе делит россиян практически поровну: 52 процента опрошенных, например, считают, что «нужно активно бороться за свои интересы и права», а 48 процентов — что «нужно уметь приспосабливаться к реальности, а не тратить силы на борьбу с ней». Однако чаша весов, по мысли социологов, склоняется в сторону первых, так как за ними — молодежь, а также мощное разочарование в «социальном государстве», случившееся после пенсионной реформы и всерьез ничем не залеченное.Попытки государства предстать в медийном поле вечно обновляющимся и активным, защитником бедных и гарантом безопасности, выглядят чуть менее убедительно при погружении в толщу жизни.

— В наших открытиях за минувший год, например, мало утешительного,— сообщает Кирилл Титаев, директор по исследованиям Института проблем правоприменения.— Контрольно-надзорная деятельность чиновников и силовиков разных рангов крайне неэффективна: как показывает статистика, постоянные проверки не спасают от тех же пожаров; правосудие замыкается само на себе: рекрутинг новых судей теперь почти полностью обеспечивается аппаратами судов; наконец, последнее исследование для проекта Российского научного фонда продемонстрировало, что 2/3 населения страны (100 млн человек) имеют в своем населенном пункте хотя бы один онлайн-магазин наркотиков...

Да и уровень личной «нормализации» отдельных людей оказался далеко не таким, на котором хотелось бы останавливаться.

Если уж говорить о символах года, то вот один из зловещих: в декабрьские дни, занятые подготовкой к праздничному столу, тысячи просмотров в кулинарных пабликах соцсетей набрал подробный пост краснодарского фотографа Натальи о том, как прокормить себя на 1000 рублей в месяц, отдавая все прочие деньги на ипотеку-кредиты-выплаты.

«Мой личный самый жесткий вариант экономии пришелся на 1996–2000 годы,— резюмирует Наталья.— Иногда мне кажется, что сейчас страшнее, чем в тот период, и я начинаю анализировать, почему. Поднимаю старые записи. Нет, тогда было хуже». Что сказать, оказывается, и таким бывает повод для оптимизма.

Учтите, головотяпы

Новое отношение граждан к публичной активности, как кажется, всерьез не повлияло на бюрократическую машину: каждый идет своей дорогой, подстраиваясь разве что на уровне риторики, которая становится все более критической «снизу» и все более популистской — «наверху».

— Честно, сегодня выборную кампанию в каком-нибудь среднем российском городе будет легче выиграть человеку, который выберет лозунг «я продал свою машину и живу в однушке на окраине, чтобы быть ближе к народу», чем умелому функционеру, обещающему реформы,— рассуждает Денис Волков, заместитель директора «Левада-центра».— Потому что запрос на перемены, конечно, есть, но популистские действия способны его в значительной степени удовлетворить. Не только оппозиционные, но вполне системные партии — вроде КПРФ и ЛДПР — этим уже пользуются.

Конфликты в России, с одной стороны, чрезвычайно сложные и затяжные, а с другой стороны, способны к опасному и быстрому упрощению по принципу «мы — они», где «мы» — все обиженные, а «они» — все власти предержащие, потому что так сконструирована система: любой социальный запрос проходит через госмашину и, будучи нереализованным, ударяет по ней.

— Понятно, что государство — это точка, в которой сходятся все требования,— считает Валерий Федоров.— И оно рассматривается людьми как инструмент согласования общих интересов, хотя минувший год продемонстрировал болезненность этого процесса. Не очень понятно, насколько успешно он будет осуществляться в следующем. Так что делать прогнозы пока поостерегусь.

В пессимистичном варианте будущего просыпающаяся инициативность общества окажется воспринята как угроза «нормализации», как попытка пойти на таран с государством, а значит, по сказочной поговорке, принесет с собою «много, много непокою»: взаимное озлобление и, как водится, способность объединяться только против — в идеале против всех. Если это случится, по мысли Владимира Петухова, можно будет только сожалеть: потому что сегодня, на излете 2019-го, «самодостаточные россияне» не выглядят и не считают себя разрушителями — ни систем, ни ценностей, они вполне готовы встроиться, если будет куда и как.

— И проблема заключается как раз в том, что наша политическая культура очень мало пригодна для такого встраивания,— полагает Игорь Задорин, руководитель Исследовательской группы ЦИРКОН.— Повсюду культивируется конкуренция, а не сотрудничество, умение жить и работать вместе принципиально не ценится. Сохранение и даже усугубление этой тенденции я считаю главным риском уходящего года.

Взрывообразный рост социальных конфликтов, случившийся в 2019-м, в конечном итоге имеет одну причину — некоррективные, головотяпские управленческие решения в городской и окологородской среде. Почему такие решения возможны и реализуются? Да потому, что это принятый шаблон действия системы: «решить вопрос», демонстрируя свою власть и волю, несмотря ни на что. В управленческих решениях зачастую изначально отсутствует сама возможность компромисса, они ценятся за то, что они — негибкие, внезапные для населения (никто не успеет подготовиться к сопротивлению), силовые. С другой стороны, именно здесь есть ресурс изменений: через практику социальной медиации показывать разнообразие конфликтующих позиций и учиться делать взаимные уступки, избегая ситуаций «стенка на стенку».

Исследование социологов по горячим следам конфликта вокруг строительства храма в екатеринбургском сквере показало, что разумному разрешению сложной проблемы как раз противостоит ее «примитивизация», описание сути конфликта как спора «двух сторон». А спасение — в нюансировке, демонстрации, что позиций не две, а десять, «уничтожать оппонента» бесполезно и лучше-таки договариваться. Российское общество все больше дробится, усложняется, пробует свои силы — и взаимная гибкость его акторов была бы, возможно, нам лучшим подарком в новом году: чтобы после всех жестких приземлений и кукурузных полей выйти правее — к солнцу.