Василий Бровко о новых схемах технологического развития в нацпроекте «Цифровая экономика»

5–7 декабря в Сочи проходил «стресс-тест» «дорожных карт» в рамках соглашений крупных госкомпаний по девяти направлениям технологического развития в рамках нацпроекта «Цифровая экономика». Госкорпорация «Ростех» участвует в четырех соглашениях. Директор «Ростеха» по особым поручениям Василий Бровко рассказал “Ъ” о том, какой предполагается новая схема скоординированного крупными госкомпаниями инновационно-технологического развития.

— В чем суть соглашений крупных компаний, в том числе «Ростеха», с правительством, зачем они нужны?

— Суть в том, чтобы компании взяли на себя лидерство в той или иной технологи. Идея соглашений предусматривает как развитие самой технологии, так и развитие рынка вокруг нее — в нашей модели экосистемы и так называемого кипящего котла инноваций. Напомню, что у нас в России, несмотря на долгие и порой удачные усилия, все же, по существу, нет венчурного финансирования инноваций. Причин этому много, но сейчас важно то, что наши рынки капитала так устроены: в России обеспечить инвестору выход из вложения в венчурный актив может, по сути, только несколько крупных компаний, которым этот актив может быть нужен. Среди них, конечно, и мы. Не удивительно, что в такой модели венчурный рынок не работает.

Поэтому задача этих соглашений — по каждому конкретному направлению, будь то искусственный интеллект, 5G, блокчейн, интернет вещей или квантовые технологии, создать экосистему и организовать все живые, здравые силы на то, чтобы мобилизоваться для решения конкретной задачи. Логика такова: компания, которая лидирует в этом направлении, несет полноту ответственности за развитие рынка и технологии, но сама к деньгам, которые государство выделяет на стимулирование развития в этом секторе, отношения не имеет. Вообще к ним не прикасается! Все деньги распределяются через институты развития. Для каждого уровня развития технологий (TRL) у институтов есть разные инструменты: от грантов и прямых субсидий до субсидирования процентной ставки или инструментов из линейки поддержки экспорта. Соответственно, роль компании-лидера в направлении — координировать работу институтов развития и тех, кого они поддерживают, так, чтобы, с ее точки зрения, экосистема росла, технология развивалась в соответствии с «дорожной картой», а целевые показатели были достигнуты.

— Как бы вы описали преимущества и недостатки этой схемы в сравнении со схемой прошлых лет, в рамках которой государство создавало и субсидировало «инфраструктурные» организации, которые, в свою очередь, пытались создать классический рынок инноваций?

— Сколько бы скепсиса к этой модели ни было, она довольно очевидна. Крупная компания может реально обеспечить создание рынка для конкретной технологии в том числе за счет протекционизма и интеграции в крупные нацпроекты. Второй плюс: она может покупать компании внутри экосистемы, если считает это необходимым для развития технологии. Третий: компания-лидер может кооперироваться с кем-то из больших международных разработчиков технологии. В какой-то мере это похоже на «чеболи» из Юго-Восточной Азии, но скорее на современном этапе их развития. Да, у этой модели есть недостатки, но ее дизайн довольно очевиден. Технологии-то нам нужны сейчас, а не тогда, когда у нас сможет появиться классический, по учебникам рынок инноваций.

Это первый аргумент. Второй аргумент в пользу этой модели: у компании-лидера заведомо есть мотивация к развитию экосистем. У всех организаций, подписавших соглашения с правительством, «их» технологии лежат в основе стратегий собственного развития. Нельзя представить себе, что у «Ростеха» не будет собственного производства телекоммуникационного оборудования — если мы не будем заниматься рынком 5G, мы потеряем будущую выручку, рынок.

То же самое касается условно ситуации с квантовыми технологиями и «Росатомом», который максимально замотивирован получить квантовые компьютеры как технологию и вести вычисления на них. Для Сбербанка критически важна технология искусственного интеллекта, как никому другому.

Смысл соглашений еще и в том, чтобы избежать конкуренции на «верхнем» уровне, конкуренции между крупными компаниями. Она не нужна. То, что конкуренция в технологическом развитии будет движущей силой в российских инновациях,— это иллюзия. Ни в одной стране нет одновременно Samsung, Huawei и Ericsson. Конкуренция должна происходить внизу, в экосистеме — там, где формируются венчурные идеи и возникают стартапы.

— Почему к этой идее шли так долго и так мало обсуждали?

— Соглашения госкомпаний с правительством в целях развития цифровых технологий в самом деле прошли особо незамеченными. Несмотря на множество обсуждений технологических направлений и отдельных инициатив, работа над общим дизайном и концепцией технологического развития была сконцентрирована на самом высоком уровне в рамках новых центров компетенций.

— Насколько велика конкуренция между крупными компаниями за девять направлений? Скажем так, если бы этой конкуренции не было, по скольким направлениям из девяти «Ростех» был бы готов работать — по всем девяти?

— Если бы у нас не было конкурентов, «Ростех» бы взялся, видимо, только за два направления. Или вообще одно.

— И какими были бы эти одно-два направления?

— 5G, очевидно. Второе направление — квантовые технологии. Потому что у нас накоплено много компетенций в этой сфере, есть большой консорциум с участием МГУ и научными организациями, здесь есть большой задел. Шаг в эру квантовых вычислений имеет такой же эффект для человечества, как переход от огня к электрическому току.

В рамках интернета вещей сегодня на рынке есть много компаний с достаточным набором компетенций — это Mail.ru, «МегаФон», «Ростелеком», Waviot, «Элвис», Baikal Electronics, конечно же, «Росэлектроника» и другие. Перспектива этого рынка феноменальна и оценивается свыше 500 млрд руб. к 2024 году.

Что касается технологии блокчейн, мы системно занимались этим вопросом еще с 2016 года на примере целой отрасли — промышленности, почему и стали лидерами в этой области.

Стоит отметить, что сейчас также речь идет о новых производственных технологиях и программном обеспечении для них — о новом соглашении с правительством совместно с «Росатомом». Смысл нашей работы в этой сфере — импортозамещение в области «тяжелого» инженерного ПО. Это критическая тема для России.

То есть мы бы, конечно, не взяли на себя ответственность за все девять направлений. Это слишком. Да и нужно, чтобы все яйца были в разных корзинах. Очевидно же, что где-то может не получиться. Это будет проблемой не только для компании, но в первую очередь для страны.

— На рынке инноваций обычно предполагается, что в национальном масштабе крупные технологические задачи ни одна юрисдикция не решает. Если и создается направление развития, то с расчетом на будущую глобальную экспансию. Как в «Ростехе» видят реализацию этой задачи на уровне экосистемы, что должно на корпоративном уровне стать удачной реализацией проекта развития?

— Я думаю, что в этом аспекте задача соглашений — получить технологических «единорогов» в конкретных областях там, где получится их создать. Например, в случае 5G должен появиться вендор мирового уровня, который будет способен внедрять технологии на российском и международном рынках и стать платформой для развития и производства оборудования новых поколений мобильной связи, начиная с шестого поколения — 6G.

В случае с блокчейном, например, чисто технологических проблем осталось не так много. Ключевой вызов сегодня — внедрение. Нет примеров успешного использования с ярковыраженными экономическими эффектами. Так, задача «единорога» здесь заключается в обеспечении экспоненциального роста количества отраслевых внедрений именно за счет тиражирования готового решения и формирования успешных интеграционных кейсов с дискретными экономическими эффектами.

В случае с интернетом вещей цель разделяется на три ключевые составляющие. Во-первых, обеспечение безопасности. В данном случае основной задачей является разработка отечественных элементов компонентной базы, разумеется совместимых с существующими решениями на сетевом уровне. Во-вторых, наличие эффективных и максимально интероперабельных протоколов передачи данных. Это решается за счет стимулирования развития конкуренции на уровне интеграции решений. В-третьих, совершенствование качества сервиса и приложений. Ключевая задача здесь — развитие пользовательского уровня за счет создания экосистемы разработки отечественных приложений и программного обеспечения, обеспечивающей синергии за счет принципов коллективной разработки, совместного пользования, открытых библиотек.

— Многими принято считать, что проблемой российского рынка технологических инноваций является конкуренция господдержки и ее централизация, в силу которой в инновациях мало частных денег. Как новая схема соотносится с этим мнением?

— Именно поэтому есть «дорожная карта», которая является приложением к отношениям в рамках соглашений с правительством РФ. «Дорожные карты» есть по всем цифровым технологиям — именно к ним будут привязаны инструменты поддержки. Это без малого 280 млрд руб., плюс с рынка нужно привлечь такую же сумму собственных, заемных и частных денег. Получается порядка $10 млрд, что для страны цифра крайне существенная. Думаю, что за четыре года отрасли должны почувствовать приток денег.

— Для государственного финансирования сейчас главный формат работы — нацпроекты. В какой мере схема соглашений с ними пересекается, а в какой автономна?

— Где-то они пересекаются, где-то — нет. Дизайн нацпроекта «Цифровые технологии» сильно отличается от остальных. В первую очередь финансирование здесь распределяется не министерствами, а через институты развития, которые, соответственно, докапитализируются государством. Именно институты развития на основании своих уже отработанных методик и практик будут «раздавать» средства нацпроекта — такого нет ни в одном другом. Речь идет о той части нацпрограммы «Цифровая экономика», которая относится к технологиям, пять других направления — а именно инфраструктура, кадры, регуляторика, информационная безопасность, цифровое госуправление — финансируются стандартно. Инфраструктура финансируется по классическому методу — через федеральные органы власти и регионы, организуются конкурсы, доводятся деньги до регионов с тем, чтобы они проводили региональные конкурсы. А вот в части цифровых технологий — инновационной отрасли — необходимы лидеры этих инноваций, которые выступают координаторами развития — они функционируют в рамках этих бюджетных инструментов и этого дизайна. Этот дизайн долго проектировался. Он получился, на мой взгляд, достаточно устойчивым, умным, кажется, достаточно прогрессивным, способным ответить на современные вызовы технологического развития.

Важно отметить, что такой дизайн мер поддержки, как и весь федеральный проект «Цифровые технологии», проектировался в тесной взаимосвязи с участниками рынка и научно-исследовательскими организациями на базе рабочих групп при АНО «Цифровая экономика».

— Принятая летом в качестве основы схема развития необычна тем, что в ней федеральные органы исполнительной власти (ФОИВ) не выглядят «главными», тогда как в российской практике министерство всегда претендует на место, которое в этой схеме занимают госкомпании. Вы ожидаете проблем при реализации описанной схемы с министерствами?

— Важный момент: именно в части технологии взаимодействие с федеральными министерствами и ведомствами в модели доведено до минимума. Фактически есть три территории — промышленность, медицина и образование — где «цифра» встречается с «отраслью». Там необходимо взаимодействие между министерствами, и там, я думаю, все будет нормально. Но есть и другие министерства, и они часто не понимают своего места и роли в «цифре». С другой стороны, «Ростеху», например, по линии цифровых технологий взаимодействовать с министерствами почти не нужно, по существу, главные ФОИВ, с которыми мы взаимодействуем,— Минкомсвязь и Минпромторг.

С ними конфликтов нет. А то, что важно, несомненно, будут разные взгляды с другими государственными компаниями из так называемого списка 91-р, крупными компаниями в госуправлении. Потому что разработать технологию можно, но ведь ее нужно внедрять в экономику. И тут мы упираемся в наших гигантов. Если у них появится запрос на созданные нами технологии, то, понятное дело, сразу появятся и экономика, и большой бизнес. Если же у них этого запроса не появится, то все эти технологии так и останутся в виде лабораторных образцов.

— А есть что-то важное, что можно потерять в такого рода конкуренции? У вас своя экосистема, у «Роснефти» и «Газпрома» — своя, кто-то выиграет в итоге, кто-то проиграет?

— Ну, несмотря на все разговоры об импортозамещении, мы понимаем, что на словах мы готовы к нему больше, чем на деле. Это почти общая позиция: вы сначала победите всех от Huawei до Siemens и SAP, а потом приходите к нам, и мы начнем внедрять ваши победившие технологии. Есть одна проблема: чтобы кого-нибудь победить, нужно создать кэптивный рынок. А кэптивный рынок создает государственная компания во всех странах мира. Сначала это государство, потом это государственная компания, а потом уже открытый рынок. И именно здесь мы теряем окна возможностей. По какому-то виду оборудования у нас, например, есть реальные заделы и решения, местами не уступающие иностранным решениям, но и на стороне поставщика, и на стороне заказчика есть большие проблемы. Никто не готов разделять с производителем риски, связанные с недостаточной испытанностью оборудования, невыстроенным сервисом и послепродажным обслуживанием, с ценами.

Но до тех пор пока этой готовности не будет, мы будем упускать возможности.

Интервью подготовил Дмитрий Бутрин