Александр Васильев о своей коллекции, путешествиях и словах Максима Галкина

Историк моды и ведущий «Модного приговора» в начале этого декабря в Северной столице мелькнул звездой: прочел лекцию — и умчался дальше. Это то, что Васильев называет «собачьей жизнью»: вечные сборы, постоянные разъезды, путешествия каждые два-три дня способны утомить кого угодно. Но не искусствоведа и коллекционера, вступившего в седьмой десяток.

—Тема встречи — «Мода и Голливуд». А у вас есть любимые актрисы и актеры?

— У всех людей есть любимые актрисы и актеры. Если говорить о голливудских звездах, то мне нравятся гениальные Грета Гарбо, Бетт Дэвис, Кэтрин Хепберн — самые великие актрисы XX века, которые смогли создать незабываемые образы мирового кино. И из более современных я бы назвал Мэрил Стрип.

— Должен ли талант быть хорошо одетым?

— Безусловно. Талант на то и талант, чтобы получать вознаграждение. Финансовая независимость дарит нам возможность хорошо одеваться.

— Существуют примеры сумасшедших гениев, которые могут себе позволить…

— Не на экране. Есть такие гении, но не на экране. К плохо одетым людям, особенно голым, доверия мало в обществе.

— Вы недавно в «Инстаграме» опубликовали пост об одной из ваших любимиц — российской эмигрантке, которая под занавес жизни, выжив из ума, выходила в свой сад голой.

— Вы имеете в виду Ларису Андерсон? Да, она была потрясающая. Но когда человек выживает из ума, он вообще много чего делает удивительного. Ирина Юсупова чертиков рисовала, Феликс Юсупов лепил их из хлеба, Татьяна Самойлова пила горькую. А актрису Анастасию Георгиевскую вообще загрызли ее собачки, потому что она скончалась от инфаркта, а собачки были голодные, обгрызли уши и нос. Всякое может случиться с артистами, это всё не считается.

«К старости надо готовиться заранее»

— Последнее обновление вашей коллекции костюма — платья Юлии Началовой. Сколько вообще экспонатов в ней?

— У меня приблизительно полмиллиона экспонатов, это одна из самых знаменитых, самых богатых в мире частных коллекций. Я ее частично не так давно выставлял в Петербурге на Витебском вокзале — 24 часа в сутки на протяжении хороших трех месяцев. Все это было спонсировано Российскими железными дорогами, которые сейчас показывают аналогичную выставку на вокзале Екатеринбурга — пятую по счету вместе с РЖД.

— А вы лично что всегда берете с собой в путь?

— Я путешествую не налегке. Я один из тех, кто всегда берет много одежды с запасом, иногда, может, не такой даже и нужной. Но стараюсь, потому что у меня бывает много съемок, много интервью, и надо всё предусмотреть. Удобную обувь беру, украшения, шарфики, головные уборы. Не беру еды, потому что она везде продается, кроме России,— я имею в виду качественная. Поэтому в Россию я много привожу, не скрою: сыров, фруктов, ветчин, прошутто. Для меня каждое путешествие — а это уже такая рутина, я путешествую каждые два-три дня,— означает сборы. Я называю это собачья жизнь, потому что собираюсь до двух ночи и встаю в 5 утра, чтобы успеть в аэропорт. Три часа поспал, потом вздремнул в самолете, сейчас в «Сапсане».

— Как вы думаете, как долго вы сможете протянуть в таком режиме, с моей точки зрения, совершенно нечеловеческом?

— Надеюсь, лет до ста.

— Не боитесь физической, умственной дряхлости?

— Нет. Ну что до умственной, то мы все забываем, правда? Я вот сегодня смотрел на диапозитивы и упорно не мог вспомнить Миа Фэрроу и Грегори Пека, мне так было стыдно. Потом, конечно, вспомнил.

— Есть какой-то рецепт, как достойно встретить старость?

— Во-первых, к ней надо готовиться заранее. Я бы сказал, со зрелых лет. Когда вы прилично зарабатываете, у вас пик физических возможностей, можете себе купить достаточно недвижимости, отложить денег, сделать нужные инвестиции и сбережения. И не думать о том, что зима пришла нежданно, как часто бывает в Петербурге или в Москве: ой, снег выпал! Ой, старость пришла! Ну ясно, что она придет когда-нибудь. Когда вы вооружены, она вам даже в милость.

Я совершенно не хотел бы перестать работать. Я не чувствую себя старым человеком, и, надеюсь, у меня впереди еще лет двадцать активной работы. А дальше — красивая пенсия, тоже лет двадцать.

— Именно с этой целью был куплен дом во Франции?

— У меня там три домика. Я не останавливаюсь. Недавно в Турции приобрел еще одну квартирку, в Анталье. Это был бартер, оплата за конференции, которые я проводил на тему рекламы меховой фирмы. И около Калининграда, у подножия Куршской косы, тоже недвижимость — скажем, полтора этажа дома. Я очень к этому хорошо отношусь. Конечно, это заберет и деньги, и время, и потребует подготовки. Но зато старость будет не страшна: есть где жить, на чем сидеть, спать, чем себя украшать. Я считаю, что жизнь нам дана для того, чтобы все это с умом подготовить. А не говорить: «Ой, как все это неожиданно! А я даже не была готова. Думала, что буду всегда маленькой девочкой (или маленьким мальчиком)».

Смерть мужьям

— Если вернуться к вопросу о коллекции костюма, какие ее экземпляры наиболее дороги для вас?

— Есть вещи, к которым я отношусь с большим пиететом, потому что знаю, что они очень редки в частных коллекциях. Скажем, недавно я приобрел манто государыни императрицы Александры Федоровны работы Бризака с грифом «Бризак». Это большая редкость, если такие вещи и есть, то находятся в государственных музейных коллекциях, и то их не масса. Это был Дом моды, который работал здесь, в Петербурге, одевал именно царскую семью. И найти экземпляр этого достоинства очень и очень сложно. Ну и, конечно, я пополняю свой фонд — это и костюмы знаменитостей, редких Домов моды, просто известных Домов: Dior и Yves Saint-Laurent, Elsa Schiaparelli и Balenciaga — всегда украшение любой коллекции, за них не стыдно. Как не стыдно за Мариано Фортуни, или Бризака, или Поля Пуаре — гордость любого собрания.

— У нас очень давно идут разговоры о создании музея моды, однако сроки сдачи фондохранилища Эрмитажа вновь переносятся.

— Петербург как культурная столица и действительно культурный центр Российской империи требует хорошего музея моды, просто требует. Я считаю, что самым знатным претекстом такого музея является коллекция Эрмитажа, потому что там очень много первоклассных вещей. С оговоркой — это вещи, которые в основном принадлежали одной семье, Романовым, из гардеробов Зимнего дворца. Хотя там есть костюмы и из семейства князей Юсуповых, и случайные поступления, как правило, одежды до 1917 года. Я не большой фанат советской моды, но тем не менее выкинуть ее из истории страны мы тоже не имеем никакого права, все-таки с тех пор прошло 103 года.

— Вы не думали выйти с предложением к Эрмитажу о создании совместного музея моды?

— А я выходил.

— Чем это закончилось?

— Пока ничем. Я не думаю, что это профиль Эрмитажа. Музей — это собрание очень высокой коллекции живописи и скульптуры, декоративно-прикладного искусства, драгоценностей, фарфора, но не текстиля как такового. Эрмитаж вполне может выделить помещение и базу своей коллекции как филиал, посвященный исключительно истории моды, что он, собственно, и делает. Это все должно быть в рамках большого Эрмитажа, но подразделением, как домик Петра, например, как коллекция нумизматики и медалей Вилинбахова, которая будет музеем геральдики в Бирже. И конечно, это не должно ограничиваться только семьей Романовых, которая была очень достойна и в смысле моды большой потребительницей, а в смысле драгоценностей — потрясающим клиентом многих Домов. (Чаще всего мы употребляем фамилию Фаберже, но ею дело не ограничивается.)

А если говорить о советской эпохе, здесь был и Ленинградский дом моделей, частные портнихи, много различных магазинов — «Гиндус», «Венгеров». До революции в Петербурге работало двести модных Домов и ателье. Двести! Конечно, ателье советской эпохи «Смерть мужьям» на Невском проспекте — более новое образование, но тоже веха истории, которая должна быть, на мой взгляд, зеркально отображена в музее.

Но здесь есть один мешающий фактор. В Петербурге крайне много мест, привлекательных для туристов. Я имею в виду загородные дворцы Петергоф, Петродворец, Царское Село, Гатчину, Павловск, Ораниенбаум, музеи — Русский, этнографии, театральный, литературный, Эрмитаж, Кунсткамеру и так далее,— и они все влекут отечественного и западного туриста. Поэтому естественно, что музей моды должен быть в Петербурге, но конкуренция будет сильная. Но идея очень хорошая и нужная, люди это очень любят. Я сужу по тем выставкам, которые провел (а я их провел около 220): народ ходит валом.

«Диванную критику я не воспринимаю»

— А среди ваших собственных костюмов — и кстати, сколько их?..

— Я не считал, ну, пару сотен.

— ...есть тройка самых любимых?

— Нет. Я к ним отношусь абсолютно без всякого пиетета. Потому что они все — отражение моды. Пока в моде бирюзовый цвет, я буду в бирюзовом. Как только это пройдет, я тут же его разлюблю и надену сиреневый, или полосатый, или шотландку. Знаю, что не должен с ними расставаться, прекрасно знаю, как циклична мода. Я когда-то старался посчитать цветные рубашки и остановился на цифре 200 с чем-то. И подумал, что тоже не буду их ликвидировать, потому что сейчас цветочки не в тренде, а вот пройдет 5-10-15 лет, и все захотят их, и тогда я достану эти рубашки и с удовольствием надену. Так что из-за программы «Модный приговор» я очень подвержен изменениям и стараюсь соответствовать.

— Есть ощущение, что вы склонны окружать себя яркими цветами, это так?

— Нет, это абсолютно глупо. Я никогда в жизни ничего яркого не ношу вообще. Но на телевидении, которое не берет полутонов в силу технологии производства, только яркие цвета хорошо получаются на фоне нейтральной серой декорации. Если вы не хотите выглядеть аки собственное кресло, вы должны одеваться в то, что берет камера. Но в жизни я никогда не ношу ничего яркого, на мой взгляд. Когда я выезжаю в Марокко — да, на меня все смотрят, я надену фесочку, но постоянно так ходить не буду.

— Максим Галкин в Новосибирске назвал вас «одетым как турецкий диван»…

— Я уверен, что это был комплимент. Потому что Максим Галкин окружает себя сплошь турецкими диванами. Его лучшие друзья — Филипп Киркоров и Николай Басков. Все познается в сравнении.

— Где эта тонкая грань? Как оценить внешний вид человека, но остаться с ним в приятельских отношениях? Вы это делаете много лет подряд.

— Все зависит от самокритики и самоиронии человека. Есть люди, которые способны на самокритику, это умные люди. А есть глупые, считающие, что у них в жизни все прекрасно и критика к ним не имеет никакого отношения. Я считаю, что самоирония очень важна. Люблю слушать замечания в свой адрес, если они аргументированы и исходят из уст знающего человека. А если они написаны в интернете троллем под ником «Самая красивая», «Самая умная», «Натурально принцесса», то сразу ставишь под сомнение ум, такт человека и внешние данные. Если женщина говорит, что она, само собой, красавица, то в картинке на аватарке не должна быть чебурашка или фотография артистки Голливуда 1932 года с наклеенными ресницами. Такого рода критику я никак не воспринимаю, это диванная критика от человека, который в обществе не имеет никакого влияния и дальше собственного компьютера выйти в публику не может.

— Бренд «Лилии Александра Васильева», появившийся в 2011 году,— насколько это прибыльная история?

— Так как у меня в крови много предпринимателей и по фамилии Васильев я происхожу из купцов второй гильдии города Коломна, то у меня развита предпринимательская жилка. Практически все, до чего бы я ни дотронулся, превращаю в прибыль. Есть такой дар: я могу сделать прибыльным вот этот стаканчик, бутылочку, этот столик. Есть люди, которые не знают, где деньги взять, а я знаю, где и как это сделать.

Во-первых, нужно иметь какое-то название, создать бренд. Так как я долго работал над своим брендом, то он уже приносит прибыль. Поэтому я выпускаю и фарфор на Императорском фарфоровом заводе, и скатерти елецкого кружева, и подушки, вышитые золотошвеями Торжка, серебряную чернь в виде столовых приборов, и бокалы на заводе Гусь-Хрустального. Елочные игрушки, серебряные украшения, книжки, выездные школы — всем нужны деньги. Людям, которым не нужны деньги, мне кажется, и жизнь не интересна. У меня нет нефтяной вышки, газопровода, я не владею электростанцией, мне приходится работать 24 часа в сутки.

— Что касается вашей коллаборации с Императорским фарфоровым заводом…

— Я счастлив. Это очень успешное сотрудничество. Завтра в Москве мы представляем коллекцию, которая называется «Оттепель» и посвящена моде хрущевского времени. Это новинка, она будет продаваться в фирменных магазинах ИФЗ.

Сейчас у меня с «Лилиями» большой проект новогодних подарочных коробок. Мы туда включаем фарфор, хрусталь, столовое серебро, елочные игрушки и кружевные скатерти. И, что удивительно, как с билетами на лекции: лучше всего продаются либо самые недорогие (это елочные шары из стекла, расписанные по эскизам Александра Бенуа к «Петрушке», они идеальны), или самые дорогие, которые стоят 200 тысяч рублей, их покупают в Австралию, Сингапур, США, Израиль, Германию. Удивительно: либо 500 рублей, либо 200 тысяч, а между — не очень.

«Россия очень мало ценит свою материальную культуру»

— Речь зашла про Новый год — как вы обычно его встречаете? Есть какая-то традиция?

— Я много лет подряд встречал его у себя дома в Париже. Но в этом году мне придется изменить традиции. Мне назначили съемку для петербургского мехового магазина, я стал лицом марки, и рекламный ролик будут снимать в канун Нового года. Боюсь, что не успею долететь до Парижа.

Это не первое мое сотрудничество с мехами, я слышал много упреков от зеленых и никак их не воспринимаю. Очень люблю животных. Мне говорят: «Как же так, животные, их убивают, это дикость!» Я парирую: «Вы мясо едите? Курицу? А икру? Вы думаете, рыба добровольно мечет вам ее на стол? А вот этот козленочек молочный?»

— И тут вспоминается ваша недавняя фотография из Марокко с ягненком на руках...

— Вам понравилось? Вы знаете, животные же очень чувствительны к тем, кто их любит. Я смотрю на этого маленького ягненочка, понимаю, что это прелесть. Он был живой, очаровательный, целовался со мной и сидел на руках. А сколько раз мне в ресторане подавали ягнятину — и это тоже прелесть.

Марокко — одна из моих любимых стран для путешествий. Я рекомендую всем, кто любит Восток, тепло и яркие краски и не брезгует не слишком убранными улицами, но с невероятно красивыми интерьерами дворцов, риадов и ресторанов, съездить туда.

— Какая публика отправляется с вами в выездные школы? 34 человека поехали в Марокко.

— Состоятельная. Много из Петербурга, у меня здесь большое ядро любителей. Одна петербургская дама по имени Наталья ездила со мной 54 раза. Всего я провел 200 с чем-то выездных школ. Были недорогие поездки — в Стамбул, Прибалтику, Польшу. Дорогие всегда во Францию, особенно в Прованс, Венецию, Японию. В Марокко — средняя цена. Конечно, это путешествия не для всех, но очень многие — а у меня училось 2500 человек — смогли себе их позволить.

— Вопрос глобальный: можно ли привить вкус?

— В принципе, я считаю, нельзя. Но дополнить и развить — можно. Вкус, как и слух, — это генетика. Представьте человека, которому медведь на ухо наступил. Он не может ни одной ноты издать. К какому бы педагогу его ни привели — не получается. Со вкусом то же самое. Но развивать, показывая интересные музеи, выставки, демонстрации мод, живопись, наконец, природу,— можно. Знание пропорций, эстетика, цветовидение очень сильно развивают мозг.

Я вчера разговаривал о вкусе с моей коллегой Надеждой Бабкиной. Она родилась в деревне, в семье, далекой от всех проявлений культуры. Но с юных лет у нее была коллекция артистов в черно-белых открытках, которую кто-то из ее родственников помогал собирать. Всю свою детскую жизнь она смотрела на эти черно-белые фотографии, которые были развешены на стенке, и мечтала приблизиться к ним, познакомиться и стать артисткой. Вот пример того, как простая вещь, грошовая открытка может привести к творческой карьере.

И поэтому, если ваши дети живут в Петербурге, если у вас есть возможность отвести их в Русский музей, в Царское Село, в Александринку — отводите! И поселите зерно. А прорастет оно или нет — дело иное. Сколько людей стало петь, потому что они сходили на концерт хорового пения и увлеклись этим. Родители обязаны отвести детей в культурные места и показать им, как широк мир. Каждое путешествие в любой город, за границей или по стране, в любой дворец, храм — есть форма воспитания вкуса. Но если мы окружаем ребенка только пластмассовыми игрушками и поделками из синтетического меха, показываем только мультфильмы и даем играть лишь в компьютер — не ждите, что у человека будет развиваться вкус. Это исключено.

— Как вы думаете, кому вы передадите весь накопленный багаж?

— Моему фонду. В нем много учредителей, я не единоличник в этом смысле, есть и вице-президент, и директор фонда, и главный хранитель. Слава богу, большая часть фонда находится на территории Евросоюза, есть красивое музейное здание, отведенное под меня (в России нет, а за границей есть), я всегда знаю, что там это не пропадет. Есть нации, которые очень ценят историю своей культуры, а есть те, кто меньше. Например, Россия очень мало ценит свою материальную культуру: наше созидание последние сто лет основано только на разрушении. Нам надо снести город, «до основанья, а затем», и лишь потом создать новый. А это не лучший способ сохранения истории страны.

Беседовала Наталья Лавринович