Дмитрий Бутрин тревожится об исчезающей профессии публичного экономиста

Вероятно, в последние десятилетия не было года, в котором людям этой профессии приходилось бы столь кисло. Говорить о «профессии» в данном случае вроде бы нет оснований, большинство «публичных экономистов» еще десятилетие назад рассматривали эту деятельность — телеинтервью, колонки газетных синдикатов, открытые лекции и дебаты, написание популярных книг, ведение блогов — как дополнение (трудоемкое, но приятное) к основной работе. Впрочем, к середине десятилетия медиа в мире стало столько, что некогда основное место работы для многих экономистов начало превращаться в нечто второстепенное, хотя и по-прежнему необходимое — как пропуск в волшебный мир внимания, который всякому экономисту с хорошо подвешенным языком открывался с лучшей стороны. Пропуск, конечно, нужно периодически обновлять. Но вообще действует он в развитых экономиках годами, а в живущих менее быстро развивающихся экономиках (парадокс? публичный экономист знает, как сделать из такого парадокса тему, на которой можно кормиться вниманием полгода) — десятилетиями.

Медийность мира за 2019 год никуда не исчезла — напротив. Популяризаторы от социологии, политологии и вообще социальных наук в этом году жили и работали на ниве шоу-бизнеса (а, безусловно, к индустрии развлечений вся отрасль «говорящих голов» в последние годы не только подошла, а стала ее автономной, но, безусловно, неотъемлемой частью, формируя соответствующие теоретические конструкции — ведь в светлом будущем всего этого бу-бу-бу не будет, непрерывное обучение и непрерывное развлечение сольются в едином геймифицированном соревновательном эмоционально-окрашенном процессе) по крайней мере столь же успешно, что и ранее. Но куда-то делись стендап-экономисты. Как в воду канули.

Поначалу мне казалось, что речь идет о чисто российском и просто объяснимом феномене. По счетам, образовавшимся в итоге громких, уверенных и основанных на твердом научном знании предсказаний будущих неизбежных катастроф (всякий публичный экономист в России знает, что публика готова слышать от него лишь подробное и аргументированное описание грядущей катастрофы, иначе перед вами экономист, продавшийся на корню правительству, а этого добра у нас и так в телевизоре, который мы не смотрим, достаточно), когда-то все равно придется платить. 2018 год, кстати, в этом смысле был освоен российскими публичными экономистами, чьи ряды уже сильно редели, очень эффектно. Публике объяснялось, что катастрофа уже свершилась, экономика России разорена, беднее быть невозможно, а еще более бедные регионы не идут с вилами на Москву только по той причине, что от голодной слабости не способны удержать в руках вилы. Но несколько лет подряд смущать публику, которая давно уже научилась пересекать МКАД в поисках объектов внутреннего туризма, доезжает в выходные даже до Вологды и поэтому не совсем согласна с таким описанием реальности, было бы сложно. Поэтому в 2019 году взяли паузу. Добавьте к этому эмиграцию за пределы РФ, демографический сдвиг (новые публичные экономисты должны появляться из менее численных возрастных групп), профессиональное выгорание, инкапсулирование правительства в собственных проектных офисах, не требующих фоновых рассказов об экономике,— и все более или менее понятно.

Но, посмотрев, что происходит с этим ремеслом за пределами России, невозможно отказаться от более широкого вывода: оно в 2019 году тихо и спокойно умирало во всем мире.

Нобелевские лауреаты этого года в экономической сфере (Майкл Кремер, Абхиджит Банерджи, Эстер Дюфло, кто-нибудь слышал?) в другое время вызвали бы фурор — ведь речь идет об экономических работах на стыке с социальным активизмом в борьбе с бедностью. Сложно точнее прицелиться в ожидания политизированных групп в развитых экономиках, но эти работы более никого не волнуют. Нассим Талеб продолжает мировое турне, не удивлюсь, если в Хабаровске. Молчит старый боец Джозеф Стиглиц. Тома Пикетти, герой прошлой пятилетки, в 2019 году выпустил книгу «Капитал и идеология», она толще второго тома «Капитала» Карла Маркса, которого, как уверяет Пикетти, он не осилил,— и я не думаю, что в 2020 году ее издадут по-русски.

Книга Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона «Узкий коридор: государства, общества и судьба свободы» несколько лучше предыдущей их работы объясняет то, как они объясняют истинные причины богатства одних народов и бедность других (хотя полной ясности не достигает по-прежнему) — об этом вообще мало кто слышал, а в России я знаю трех человек, которые эту книгу читали или хотя бы держали в руках. Оставалась надежда на Кристин Лагард, покинувшую в этом году Международный валютный фонд ради Европейского центрального банка, но и она была напрасной.

И ладно было бы, если бы старых певцов макроэкономического равновесия, кривой Филлипса и институционального строительства вытеснило с освещенных трибун молодое и бойкое племя инфоцыган от маркетинговых штудий — дескать, молодежи неинтересна более вся эта гетероскедастичность, ей подавай правила практического успеха, рецепты стартапов, на худой конец, TED про сингулярность. Но нет: никто никого не скидывал с парохода современности, у этих тоже дела шли ни шатко ни валко — снижение темпов экономического роста, знаете ли, едва ли не рецессия.

И это странно. Именно в нынешней ситуации публичные экономисты должны быть на коне и уже скакать с шашками наголо.

Снижение темпов роста в Китае! Искусственный интеллект уже вытесняет естественную глупость в промышленности и даже превосходит ее! Безусловный базовый доход испробован в десятках городов — результаты неоднозначны, нужно пробовать четырехдневную нерабочую неделю! Трамп ведет мировую экономику в пропасть — в чем он ошибается? Поколение S, которое придет за поколением Z (это я его придумал, такое поколение — непонятно же, какую букву ставить после Z, поэтому поставил любую, приоритет мой), готово вести семейную жизнь, совмещенную с офисной креативностью, исключительно в бюджетных путешествиях, совмещенных с волонтерством! Темы-то, честное слово, есть, аж руки чешутся писать, а язык — говорить.

И на фоне всего этого ресурсного изобилия, которое привело бы публичного экономиста в восторг пять лет назад,— Грета Тунберг: «Плевать на вашу экономику, слишком жарко, сейчас я буду визжать от гнева». Борьба с мусорными залежами — это прекрасно, но где же волшебник-экономист, который сейчас все объяснит? И если с экономикой как наукой происходит то же самое, что лет 40 назад в странах Европы произошло с историей — «публичная» история де-факто отделилась от академической и стала развиваться параллельно, лишь через 20 лет осознав необходимость обратного сближения,— то где тогда могучая традиция фолк-экономики, презрительно взирающая на всю эту эконометрику и теорию игр? Ее не создает даже мировое феминистическое движение, в радикальной части склоняющееся в этом аспекте к экономфилософии Льва Троцкого.

Нет ответа. Возможно, мы ее теряем — эту удивительную профессию, которая готова была мудро трактовать все на свете, от стагфляции до футбольных чемпионатов, в любое время суток, и предсказывать нам на ночь утреннюю экономическую трагедию без конца. Не знаю, хорошо это или плохо. Знаю лишь, что свято место пусто не бывает — и заранее поеживаюсь от того неведомого, что заменит нам покинувших нас в этом году публичных экономистов.

Дмитрий Бутрин