Мать ингушской девочки, которая лишилась руки, рассказала “Ъ” ее историю

Из московского НИИ неотложной детской хирургии и травматологии в четверг выписали семилетнюю девочку Айшу из Ингушетии: в июле ее доставили в детскую больницу Назрани со множественными ушибами, травмами и застарелыми переломами. По подозрению в избиении была задержана тетя девочки Макка Ганиева, в отношении которой возбуждено дело об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Как выяснилось, девочка в течение года жила у тети, которая забрала ее у матери. В Москве Айше ампутировали часть руки. Корреспондент “Ъ” Валерия Мишина поговорила с матерью девочки Лидией Ажиговой о том, в чем она видит причины трагедии и как семья будет жить дальше.

— Давайте начнем сначала. Как получилось, что Айша жила отдельно от вас?

— Как это у нас бывает, ее родственники мужа у меня забрали. У нас так. Это традиция. Такой обычай, что мать не может забрать своих детей с собой при разводе и не может взять с собой детей, когда вновь выходит замуж. Меня мама так же оставила, когда снова выходила замуж. Но я детей не оставила родственникам, забрала с собой. Ну а кому они нужны были? Они и сейчас никому не нужны — ни отцу, ни родственникам с его стороны. Никакой поддержки с той стороны нам не было: там и не было такой возможности. Я в 2013 году рассталась с мужем, его посадили за то, что он сбил на машине трехлетнего ребенка.

И в какой-то момент он позвонил и сказал, что я свободна, могу жить как хочу, а детей он у меня заберет, когда вернется.

Я тогда была беременной, четыре месяца. И его родственники ко мне не приходили, потом появилась тетя. И я рада была, что она появилась, что у моих детей появилась хотя бы одна родственная душа. Хотя, оказывается, никакая она не родственная была, раз такое с девочкой сделала.

— В какой момент пришла тетя и сказала, что заберет Айшу?

— Все получилось случайно. Мака, сестра моего мужа, купила земельный участок в Сунже, через дом от меня, и начала там строительство. Она увидела меня, узнала, стала спрашивать, как я живу. Потом она два раза к нам приходила, нормально общалась с девочкой. Потом что-то на нее нашло, у нас начались неполадки, и однажды она пришла, накричала на меня и забрала всех троих детей. Но у меня мысли были, что она их у себя оставит. Я думала, она от обиды так сделала. Я в тот вечер ждала детей домой, но мальчики вернулись, а девочка осталась. И Айша год прожила у тети. Я думала, что Макка беспокоится за моего ребенка, потому что у нее муж тоже забрал детей. Я думала, она скучает по своей девочке. Сейчас я бы спросила у нее, почему она так сделала.

— Вы пытались в течение года девочку вернуть?

— Я видела свою девочку два раза, наблюдала, как тетя за ней смотрит. У девочки был красивый белый костюмчик. Но меня к ней тетя не подпускала, я девочку издалека видела, в гости нас не звали.

У Макки была машина, и когда она меня видела, например, когда я детей в школу вела, она меняла путь, объезжала через улицу, не хотела со мной сталкиваться.

Но у нее была поддержка — ее муж в органах работал, его отец уважаемый человек. Я молилась, чтобы и его Аллах наказал. Он заходил в тот дом, все это видел и, я уверена, участвовал в издевательствах, про него никто ничего не пишет, только меня обвиняют и маму мою. Мать-кукушка, а он ни в чем не виноват. И про отца Айши никто не пишет.

Перед тем как Макка забрала девочку, у меня сгорел щитовой вагончик, в котором мы жили, со всеми бумагами, вещами. По сути, мы на улице остались.

— Местные власти не помогли восстановить жилье — хотя бы как многодетной матери?

— Когда у меня вагончик сгорел, пришли ко мне эти самые власти, администрация Сунженского района. Они сказали, что вагончик сгорел по моей вине, так как был нелегально проведен газ. Но иначе я провести не могла, а у меня дети, за ними нужно ухаживать. Мне помогли местные жители, собрали для меня некоторую сумму, 170 тыс. руб., я отстроила половину дома, но закончить не смогла.

Пришлось снова ставить временный вагончик, за него пришлось отдать 47 тыс. руб., а у меня не было этих денег уже.

Куда я только не обращалась за помощью, за этими ерундовыми деньгами. Но пришлось продавать земельный участок, ведь я еще должна была за стройматериалы. Так девочка и осталась у тети. Но с ней не было договоренностей никаких. Если бы была речь о том, что мне сейчас плохо и нужна поддержка, я бы всех троих ей оставила или только младшего сына. И тогда я бы ходила туда, помогала. Но я туда не ходила.

— На какие средства вы жили?

— Я всегда была домохозяйкой, дома сидела, но немного иногда подрабатывала: белила, красила. Но официальной работы у меня никогда не было. Я получаю пенсию по инвалидности, с детства. 13 тыс. руб. Сейчас тоже мне работать нельзя — девочка живая осталась, но ей нужно внимание, лекарства, психолог нужен. Ее нельзя сейчас одну оставлять. Она много всего пережила. Взрослый мужик не смог бы пережить такое, что она пережила.

Когда я продала землю, негде было жить. Я думала, что обустроюсь и поеду, заберу свою девочку, но не успела. Получилось так, как получилось. Я тогда уехала, оплатила квартиру на три месяца, но эти три месяца быстро прошли. Потом жили где как, то там, то здесь, на квартирах. Несколько месяцев жили у моей мамы, но у мамы в трех комнатах уже четыре человека живут и плюс мы. Не думаю, что я могу вмешиваться в жизнь мамы, у нее своя семья, а я взрослый человек, нельзя все вешать на маму. Она четверых детей воспитывала без мужа больше 20 лет. Но и отец Айши ни разу о ней не побеспокоился. Я не знаю, есть ли вообще мужчины, которые помогают. Я таких не встречала.

— Но органы опеки видели, что ребенок живет не с вами. Какова была их реакция?

— Органы опеки ко мне часто приходили, потому что у меня не было условий — вагончик-то сгорел. Они знали, что девочка находится у тети. Один из них зашел ко мне и говорит: «Зачем тебе нужны эти дети? У тебя ничего нет, отдавай и этих двоих детей тоже». Такие наглые, знали бы они, как я их ненавижу. Если бы эти органы опеки тогда засуетились или родственники помогли бы, этого всего не было.

— Как вы узнали о случившемся?

— Это было около девяти вечера, я собиралась детей кормить. Мне постучали в дверь, я думала, что это соседские дети со двора пришли. Они часто стучатся. Я подошла к двери, а там стоят три человека и говорят, что сегодня я избила девочку и оставила ее в больнице. Я им говорю, что никуда не выходила, плачу, кричу. Соседи по подъезду вышли. Я объясняю, что меня с кем-то спутали. Они показывают мне копию моего паспорта с телефона и видео с Айшей. Я сознание потеряла. Я попросила отвезти меня к ней, но мне сказали, что сначала надо ехать в Следственный комитет России, а там уже разбирались, с кем жила девочка. Так и выяснилось: когда тетя девочку в больницу привела, то назвалась моим именем. Но ее камеры засняли. Если бы этого не было, думали бы на меня. А потом Айшу отправили в больницу в Назрань. Оказалось, Макка уже приводила девочку в больницу, говорила, что та руки сломала, и ей сказали в Назрань везти ребенка, но она не поехала. Потом Макка поняла, что девочка не выживет, и снова отвела ее в больницу.

В первый день тогда в больницу ездила моя мама. А какой-то придурок все это снимал и выложил в интернет. И про нее писали плохо.

— Сколько вы сейчас с Айшей?

— Я неделю назад приехала, а Айша здесь полгода провела. Со мной еще был старший сын. До этого я с девочкой не виделась год и два-три месяца.

Айша меня узнала издалека, побежала ко мне с другого конца коридора. Я спрашиваю, как она меня узнала, а она говорит, что по лицу.

Конечно, за год ничего не изменилось, я же все помню, я же шесть лет ее воспитывала. И она все помнит, и как ее забирали, тоже помнит.

— Сейчас вам удалось получить какую-то социальную поддержку?

— У нас такого нет. У нас есть в Ингушетии мусульманская организация, которая помогает продуктами, вещами, но так, чтобы материально и официально, нет. Я уже рассказала, что, когда вагончик сгорел, никто не помог. У меня лежало заявление на помощь нам как малоимущим. Но тоже ничего не дали.

Сейчас нам в Ингушетии один хороший человек оплатил квартиру, все там обустроил.

Он нанял няню для девочки, пока она лежала в больнице, больше полугода няню оплачивал, с лекарствами помогал, с билетами помогает. И уполномоченный по правам ребенка Анна Кузнецова мне помогла, вызвала сюда, приехала со мной в больницу. И адвокаты у меня хорошие, мне их Аллах послал, чтобы меня поддержать. Они сами вышли на меня. Позвонили мне, а я еще не верила, что они не журналисты. Мне не хотелось, чтобы меня снимали.

Комментирует адвокат правозащитного проекта «Правовая инициатива» Ольга Гнездилова:

Мы в проекте «Правовая инициатива» узнали о трагедии, происшедшей с Айшей из СМИ. Как только она попала в больницу, чиновники стали говорить, что к ответственности необходимо привлечь мать. Поскольку мы давно работаем на Северном Кавказе, знаем, что после развода родителей, детей забирает семья их отца, таковы традиции. Матери не только теряют право жить со своими детьми, но им запрещают видеться с ними. Мы выиграли уже два дела в ЕСПЧ, где было признано нарушение прав матерей, но только одно решение было исполнено на местном уровне, ребенок другой женщины продолжает жить в доме родственников, без родителей. Когда мы разыскали Лидию Ажигову, так и оказалось — детей забрала тетя со стороны отца. Спустя несколько дней она не смогла справиться с поведением мальчиков и вернула их матери, а девочку оставила себе. После того как Айша попала в больницу, глава Ингушетии Махмуд-Али Калиматов выступил в СМИ с обращением к местным органам опеки, что они должны проверить, с кем в республике проживают дети. К сожалению, эта работа так и не была проведена. Так как дети многих наших доверительниц до сих пор живут с дальними родственниками, матерям запрещают с ними видеться. Это системная проблема, которую необходимо решать, чтобы предотвратить очередную трагедию.

Сейчас благодаря усилиям адвокатов Едены Мисаловой и Малики Абубакаровой Айша находится со своей матерью. Сейчас это главный результат.

Что касается уголовного дела, мы планируем подать ходатайство о квалификации преступления, совершенного в отношении Айши, по статье 111 (причинение тяжкого вреда здоровью) и 117 (истязание с применением пытки). Сейчас мы ждем результаты экспертизы, на которые мы могли бы опереться.