Директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова — о новых приобретениях, новых музеях-филиалах и эндаументе

Третьяковская галерея стала вторым крупным российским музеем (после Государственного Эрмитажа), который создал фонд целевого капитала, или эндаумент, и привлек в него крупную сумму. Этот способ привлечения внебюджетных средств, передаваемых затем управляющим компаниям для получения прибыли, которой в итоге свободно распоряжается учредитель эндаумента, на Западе является одним из главных источников финансирования музеев и образовательных учреждений. У нас же создание эндаументов музеями — пока что редкая практика. Директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова рассказала Игорю Гребельникову о том, что ее убедило создать сразу два фонда целевых капиталов, и о том, на что музей потратил первую полученную прибыль.

— Что повлияло на ваше решение создать эндаумент?

— Я долго об этом думала: уровень инфляции был достаточно высокий, и я соизмеряла риски, ведь привлеченные в эндаумент деньги передаешь в управляющую компанию, а распоряжаться можно только полученными процентами. Но зато это те деньги, которые можно свободно потратить на музейные нужды. Конечно, свободно только до определенной степени: мы заботимся о том, чтобы все, связанное с нашим Фондом содействия Третьяковской галерее и эндаументом, было абсолютно прозрачным и никто не мог бросить в нас камень. После того, как уровень инфляции снизился, и после консультаций со специалистами в этой области, я стала менять свою точку зрения. Последней каплей для принятия решения о создании эндаумента стал круглый стол, организованный Фондом Владимира Потанина в рамках Санкт-Петербургского культурного форума в ноябре 2018 года. Там опытом работы эндаументов делились представители крупных мировых музеев, а также наших учреждений культуры, в частности, выступал бывший директор Омского музея изобразительных искусств. И уже в июне следующего года на Санкт-Петербургском экономическом форуме мы объявили о создании нашего эндаумента, в основание которого Фонд Потанина передал 100 млн руб. Эту сумму мы разделили пополам для создания двух фондов целевых капиталов: один — для поддержки малых музеев Третьяковской галереи, а другой — на пополнение коллекции современного искусства.

— А сколько у вас малых музеев? И как вы их планируете развивать?

— Когда я пришла в музей, было пять объектов, включая дом, в котором родились братья Третьяковы, но музея в нем не было. Сейчас их семь: добавилась мастерская Ильи Кабакова и особняк Рябушинских. Меня уговаривали отказаться от малых музеев, потому что доход приносили только Дом-мастерская Виктора Васнецова и Музей-квартира Аполлинария Васнецова, а остальные (Дом-мастерская Анны Голубкиной и Дом-музей Павла Корина.— “Ъ”) — это только инвестиции, висящие на шее музея. Но, скажем, Дом-музей Павла Корина — это совершенно невероятный музей, который типологически близок одному из моих самых любимых музеев — Музею Джона Соуна в Лондоне. И там была критическая ситуация: стены практически обваливались, он был закрыт, а экспонаты находились в запасниках Третьяковской галереи. Еще был Дом Третьяковых в 1-м Голутвинском переулке, где родились Павел и Сергей Третьяковы и прожили соответственно 14 и 12 лет. В этом особняке последние лет тридцать обитали бомжи, здание было практически разрушено.

Надо сказать, что фигура Павла Третьякова для многих отступила на задний план по сравнению c именами Щукина и Морозова, хотя то, что он сделал,— гораздо важнее для нашей страны.

Будучи частным лицом, он поставил своей задачей создать музей национального искусства: он покупал даже то, что не любил, понимая, что эти произведения важны. Причем, собирал системно, а не просто для себя, и еще при жизни передал свою коллекцию Москве. В этом особняке мы хотим создать Музей Павла и Сергея Третьяковых. Мы долго прорабатывали формат этого музея, который рассказал бы публике о них и о том, что они сделали для русского искусства. Конечно, это не просто, учитывая небольшую площадь дома — всего 469 кв. м, но там будет много живописи из нашего собрания и мемориальных предметов, документов.

— То есть это не будет имитацией частного жилого дома?

— Ни в коем случае. Мои коллеги, работавшие над этим проектом, проехались по самым интересным домам-музеям Англии, которая знаменита подобными музеями художников, писателей, других творческих деятелей, также созданным фактически на пустом месте — там были только здания. Это будет очень интересный, современный музей, мы его откроем в ноябре-декабре этого года. Еще мы получили особняк Рябушинских в 3-м Голутвинском переулке, куда семья Третьяковых переехала после того, как тот дом стал для них мал, и они арендовали этот, в трехстах метрах от него. Там мы планируем открыть музей, посвященный частному собирательству в Москве, который расскажет о шести-семи московских коллекционерах помимо Третьяковых и истории коллекционирования в столице. Над этими музеями мы работаем исключительно на деньги частных жертвователей.

То, что получаем через эндаумент,— пока лишь малая часть в этом бюджете, и, конечно, мы работаем над тем, чтобы привлекать средства в фонд целевого капитала.

Основную сумму на малые музеи мы получили от частного лица: он не хочет раскрывать свое имя, но происхождение этих денег — прозрачное, информация об этом есть в открытом доступе.

— Вы как-то мотивировали ваших меценатов или они сами к этому пришли?

— Это взаимный процесс. Кстати, они нам очень помогают и в практической работе со сметами, с подрядчиками — по оптимизации этих смет. Ведь если люди создали большой бизнес, в котором есть строительство, то в этом они понимают точно лучше, чем мы. Этих людей — от Фонда Потанина и тех, кто поддерживает нас в создании малых музеев,— мы пригласили в Совет по распределению доходов от целевых капиталов.

— Для успешной работы эндаумента важно не только получить деньги, но и правильно выбрать управляющую компанию, которая обеспечит максимальную доходность от целевого капитала. Вы сами выбирали тех, кто им будет управлять?

— Мы провели конкурс, собрали предложения и вместе с нашими финансовыми консультантами выбрали те компании, у которых была подходящая нам стратегия управления средствами, опыт работы с эндаументами и, конечно, репутация на рынке. Мы не стали класть яйца в одну корзину: средствами наших эндаументов управляют две компании — «ВТБ. Капитал» и «Газпромбанк. Управление активами». Мы посмотрим, кто из них будет нас лучше обслуживать. Вообще, это побуждает их соревноваться, нам это выгодно.

— Вы разместили средства эндаументов в июне прошлого года. Первый доход они принесли по истечению финансового года. Сколько он составил? И как вы им распорядились?

— Мы получили примерно по 3 млн руб. Доходы от одного фонда пойдут на создание экспозиции Музея Павла и Сергея Третьяковых, а доходы от другого мы потратим на приобретение инсталляции Андрея Монастырского «Ветка» 1996 года (представляет собой ветку дерева, прикрепленную к доске с помощью четырех мотков скотча, и текста-комментария; идея работы в том, что потянув за ветку, можно получить звук разматывающегося скотча, но тем самым разрушить объект.— “Ъ”). Таково было решение Совета по распределению доходов от целевых капиталов, принятое 27 января. Пополнение коллекции современного искусства для нас очень важно: мы этим не занимались в 1990-е и нулевые годы и сейчас невероятными усилиями аккумулируем коллекцию десятых годов — спасибо Соне Троценко, Фонду Владимира Смирнова и Константина Сорокина, Маргарите Пушкиной, молодым художникам и всем, кто нам дарит произведения.

— Есть список того, что вы хотите приобрести?

— Список есть, там серьезные вещи, и доходов от эндаумента на них пока не хватает. Приобретенная нами «Ветка» Монастырского — достаточно дорогая вещь, хотя еще лет семь назад она оценивалась дороже процентов на 60%, чем там сумма, которую мы за нее заплатили. Замечательно, что члены Совета по распределению доходов одобрили эту покупку: возможно, это было самое необычное для них произведение из предложенного нами списка.

— Получается, что вы недостаточно самостоятельны в принятии решений о покупках?

— Во-первых, я вообще за то, чтобы не было волюнтаризма и субъективизма. А во-вторых, эти люди нам дают огромные деньги, и мне кажется справедливым, чтобы у них было право голоса. Но уже само обсуждение на совете работы Монастырского способствовало пониманию ее смысла. Так мы поворачиваем меценатов к современному искусству.