Как Америка боролась с геями и комиксами

Жрецы и жертвы маккартистской сексуальной контрреволюции

14.02.2020, 0:00

Семьдесят лет тому назад над США взошла звезда Джозефа Маккарти. Ничем не приметный сенатор 9 февраля 1950-го ошеломил участниц Республиканского женского клуба в городке Уилинг, штат Западная Виргиния, сообщив, что в Госдеп проникли 205 коммунистов. Речь Маккарти — символ «красной паники», антикоммунистической охоты на ведьм, эпохи черных списков. Но мало кто помнит, что в том же 1950-м роль главного борца за американизм у Маккарти попытался перехватить Джон Перифуа, заместитель госсекретаря по административным вопросам, типа начальника отдела кадров Госдепа. Перифуа раскрыл в своем ведомстве «гомосексуальное подполье» и уже вычистил со службы 91 «извращенца». Политическая реакция вышла на войну за нравственность своих граждан

Текст: Михаил Трофименков

Две паники — «красная» и «лавандовая», обязанная своим именем сенатору Дирксену, именовавшему геев «лавандовыми парнями»,— шли рука об руку. Неважно, что компартия считала гомосексуальность буржуазным декадентством: для «ястребов» каждый «пидор» был безусловным «комми». Глава национального комитета Республиканской партии Гай Габриэльсон заявлял: «Извращенцы столь же опасны, как коммунисты». И вот уже подкомитет Сената в марте 1950-го расследует обстоятельства приема гомосексуалов на госслужбу. Инструкции Госдепа и указ президента Эйзенхауэра (1953) объявляют «сексуальных извращенцев» наряду с «пьяницами, морально неустойчивыми и финансово безответственными лицами» угрозой национальной безопасности. Множество госслужащих — предположительно до 6 тысяч — теряют работу и репутацию. Частный сектор не отстает в охоте на «лавандовых».

Гомофобия оправдывалась двумя резонами. Один вполне рационален. В стране, где гомосексуальность криминализована, гомосексуал, допущенный к государственным секретам,— легкий объект для шантажа и вербовки. Бывает. Маккартисты любили поминать знаменитого двойного агента — австро-венгерского полковника Редля, но вот примеры посвежее привести затруднялись. Да и шантажировали гомосексуалов, как покажет практика, агенты не столько КГБ, сколько ФБР.

Второй резон безумен: коммунисты распространяют извращения среди молодежи, превращая ее в свою пятую колонну. В чем тут дело? У американского антикоммунизма — мощная религиозная основа. «Красные» — прежде всего, безбожники, сатанисты. Те, кто побывал в СССР в 1920–1930-х, рассказывали — кто с восторгом, кто с ужасом — о плодах сексуальной революции. От гражданских браков до уникальной в мировой практике декриминализации гомосексуальности. «Ястребам» 1950-х было плевать на то, что с тех пор сексуальная революция сменилась контрреволюцией и гомосексуальность с 1934-го в Советском Союзе вновь криминальна.

Не смущало их и то, что — теоретически — не просто вмешательство в интимную жизнь граждан, а ее государственное регламентирование вопиюще противоречит принципу индивидуализма, лежащего в основе как раз той версии американизма, которую исповедовали антикоммунисты. Гремучая смесь пуританизма, мобилизационного пафоса Холодной войны и ненависти консерваторов, как правило, представлявших глубинную Америку, к вашингтонским умникам, не могла не рвануть. Рузвельтовская либеральная «революция» сменилась «контрреволюцией», а логика любого террора предполагает, что круг жертв должен неумолимо расширяться. И любой террор не стоит персонифицировать, отождествляя его хоть с Ежовым, хоть с Маккарти. Не подай голос Перифуа, кто-то другой, подобный ему, обязательно бы объявил гомосексуальности священную войну, которая к тому моменту уже исподтишка велась в Госдепе на протяжении минимум двух лет.

Правой рукой Маккарти в 1953-м стал журналист Ховард Рашмор, которого сенатор назвал «одним из величайших американцев»: талантливый, яркий и страшный человек. Пылкий комсомолец и профсоюзник, выросший в нищете, в 22 года выбился в золотые перья компартии, писал о кино в партийном органе «Дэйли Уоркер». А в 26 лет разошелся с партией в оценке «Унесенных ветром» (1939), радикально сменил убеждения и мгновенно стал звездой ультраправой журналистики. В 1947-м он — ключевой свидетель на слушаниях Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, где авторитетно называет коммунистами Чарли Чаплина, Эдварда Робинсона, Клиффорда Одетса и Дальтона Трамбо. На его совести — самоубийства двух человек, названных им тайными коммунистами.

Поссорившись с Маккарти по сугубо личным причинам, он продолжил крестовый поход Перифуа, перенеся его на территорию шоу-бизнеса. В том же 1953-м он — главный редактор только что основанного Робертом Харрисоном таблоида Confidential, который быстро превратил жизнь Голливуда в кошмар.

Газета базировалась в Нью-Йорке, но Голливуд был опутан плотной сетью ее осведомителей: проституток, частных сыщиков, полицейских, коридорных. С Confidential сотрудничали и актеры — причем не только неудачники, но и вполне знаменитости, мстившие конкурентам. Информацию сливали даже столпы общества: колумнистка Флорабель Мьюр, продюсер Гарри Кон. В январе 1955-го Confidential обзавелся в Лос-Анджелесе сыскным агентством Hollywood Research Ink во главе с 26-летней рыжей красавицей Марджори Мид — племянницей Харрисона, которую называли «самым страшным человеком в Голливуде».

Мид поставила политико-сексуальный шпионаж на промышленную основу, используя многочисленные технические новинки в области подслушивания и подсматривания, а борьбу за моральные идеалы американизма — на коммерческую платформу. Confidential не довольствовался доходами от продаж, хотя тираж его достиг 5 млн экземпляров, а практиковал откровенный шантаж. Раздобыв компромат на знаменитость, представители журнала навещали жертву с предложением за вознаграждение воздержаться от публикации. Если объект шантажа оказывался несговорчив, он узнавал о том, что является одновременно коммунистом «лавандового цвета», эксгибиционистом, алкоголиком, а в придачу избивает жену. К этому моменту социально-политическая обстановка так удачно сложилась, что обычную страсть к скандалам из жизни звезд читатель вполне мог оправдывать гражданским негодованием.

Однако Рашмора не устраивало преобладание в Confidential сексуального контента над политическим. В отличие от Харрисона, разоблачения он рассматривал как путь в высшую лигу, а не способ увеличить тираж таблоида. Последней каплей стал отказ Харрисона публиковать текст о романе бывшей первой леди — 71-летней Элеоноры Рузвельт — с чернокожим шофером. Рашмор, широко известный в кругах коллекционеров порнографии, обозвал Харрисона «порнографом» и покинул журнал. Дальнейшие его попытки стать по-настоящему влиятельной персоной были и вовсе неразумны, и в результате он стал персоной нон грата и для шефа ФБР Гувера. 3 января 1958-го под комбинированным воздействием амфетаминов и алкоголя Рашмор пустил себе пулю в висок в салоне нью-йоркского такси, предварительно застрелив жену. Впрочем, звезда Харрисона и Confidential тоже вскоре закатилась, пусть и не так эффектно (подробнее).

Однако идея Confidential возникла не на пустом месте, поэтому и не пропала, а просто сменила поле реализации. Спецкомитет Сената по организованной преступности, который возглавил сенатор Эстес Кефовер, возник в 1950-м, и телетрансляции его заседаний стали национальным хитом. Прильнув к экранам, Америка с ужасом следила за показаниями актрисы Вирджинии Хилл, любовницы гангстера Багси Сигела. Так американцы узнали о всевластии мафии, криминализации профсоюзов, многолетней деятельности «Корпорации убийств».

Кефовер завидовал лаврам Маккарти и председателей Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Поэтому, разобравшись с мафией, он возглавил столь же сенсационную Комиссию по проблеме молодежной преступности, объявленной напастью Америки. И — хотя тема к этому не располагала — работа комиссии вписалась в морализаторско-фашизоидный тренд поисков врагов, развращающих и ослабляющих Америку.

Конечно, развратители молодежи нашлись в Голливуде — и тут все обстояло очень серьезно: кино — вселенская витрина США. Например, скандал вызвали «Школьные джунгли» Ричарда Брукса: влиятельная журналистка Хедда Хоппер, связанная с ФБР, сочла, что фильм, «показывая худшие стороны американской жизни», «принесет много вреда в мировом масштабе» (подробнее). Возникли проблемы и у других фильмов.

О том, кто больше всех виноват в нигилизме и жестокости юных правонарушителей, Кефовер узнал от главного эксперта своей комиссии психиатра Фредрика Вертама, автора бестселлера «Совращение невинных» (1954). Исследуя малолетних пациентов психиатрических клиник, он (как выяснится в наши дни) подтасовывал полученные данные ради сенсационного вывода: к садизму, мазохизму, мастурбации, гомоэротике, расизму, фашизму и сексизму подростков склоняют комиксы.

Именно на фантастических, криминальных и ужасных комиксах сосредоточилась комиссия в апреле 1954-го. Ярче спектакля Сенат не видел: в качестве вещественных доказательств в зале, где проходили слушания, были выставлены десятки аляповатых журнальчиков. В отличие от иных слушаний, обвиняемыми выступали не столько авторы и издатели комиксов — хотя и они допросов не избежали,— сколько их герои. Вертам уличил Зену и прочих «королев джунглей» в склонении «тяжело дышащих подростков» к распутству и грабежу. Объявил Супермена садистом, упивающимся безнаказанностью, и фашистом, узурпирующим монополию на насилие. Чудо-женщину — адепткой садомазохистского бондажа и лесбиянкой. А Бэтмена и Робина — «лавандовой» парочкой, воплощающей «влажную мечту двух гомосексуалистов о жизни вдвоем».

Суд над комиксами увенчался административными мерами. Ассоциация продавцов комиксов сформулировала свой кодекс, схожий с цензурным кинокодексом Хейса. Он табуировал «недозволенные сексуальные отношения, жестокие любовные сцены и сексуальные ненормальности», а традиционные отношения предписывал венчать прославлением святости брака.

И формально этот кодекс оставался в силе до 1989 года. Запрет на госслужбу для гомосексуалов — до 1991-го и сменился либеральным, но лицемерным принципом: «промолчи, и тебя не спросят». Тогда же началась и реабилитация жертв политических черных списков, восстановление их имен в титрах старых фильмов. «Красным» повезло меньше всех: в отличие от геев, организованные и влиятельные левые исчезли в США как класс.