Как слушали и смотрели «Садко» современники Римского-Корсакова

Первые постановки «Садко» на различных российских сценах в 1897–1906 годах вызывали пристальное внимание прессы и общественности. Некоторые отзывы первых очевидцев — в подборке “Ъ”.

«Поставлен “Садко” ни шатко, ни валко»

«Садка пел Секар-Рожанский, тенор которого, свежий, молодой, превосходно подходит к этой партии. Много таланта вложила в пение и г-жа Ростовцева, эта молодая, но уже с хорошим будущим певица; Любава Буслаевна вполне для нее. Морской царь г. Бедлевич во многом не удовлетворяет именно своей дикцией, хотя голос его, что называется, на месте. Сопрано г-жи Негрин-Шмидт, удовлетворяющее здесь колоратурой, слишком малосильно. Остальные певцы и певицы довольно сносно поддерживали ансамбль, и только сносно. Я думаю, оперу можно было бы, со стороны движения народных масс и драматических ситуаций, выполнить куда лучше! Хор, например, не только уж топорно, аляповато, а местами пел и детонируя, жил вяло, слишком условно и размеренно. Г-ну Эспозито можно посоветовать поглубже вдуматься и в музыку, и в темпы — сей дирижер лишь способен больше махать, как мельница крыльями во время ветра, нежели подавать вступления оркестрантам и вдохновляться хоть немножко и музыкой, и происходящим на сцене. В декорациях видна опытная, художественная рука г. Коровина; в костюмах есть промахи. В общем, поставлен “Садко” ни шатко, ни валко, ни на сторону и требовал более внимательного к себе отношения дирекции частной оперы театра Солодовникова. Ведь это было первое представление “Садка” в России!.. Прибывший ко второму представлению композитор был тепло, радушно приветствован москвичами».

(И. Липаев. Музыкальная жизнь Москвы / Русская музыкальная газета. 1898. №1)

«Современная музыка может и звенеть, и журчать»

«…Подобно тому, как мелкие зернышки опиума таят в себе краски и формы и атласистый блеск больших видений, так эти мелкие темы разрастаются пленительной симфонией, волшебным ноктюрном, в котором лучи месяца и истомная, теплая влажность водяных туманов сделались звуками. Только уяснив себе существенный характер и сродство отдельных мотивов, можно обратиться к страницам клавираусцуга и, освоившись с замечательной красотой технического вдохновения, понять, почему современная музыка может и звенеть, и журчать, и всплескиваться золотыми струйками, почему прихотливый и пестрый рисунок не дробит перед вами единства мысли и какими средствами достигается это странное обаяние над чувством слушателя… С точки зрения музыкальных приемов “Садко” не представляет собой ничего нового в творчестве Римского-Корсакова. Он только подтверждал особый тип его опер, установившийся начиная с «Млады». Дело в том, что в противоположность Вагнеру, у которого иногда (очень редко, впрочем) не хватает музыки на драму, в опере Римского-Корсакова очень заметно не хватает драмы на музыку».

(Е. П-ский. Тематический анализ оперы «Садко» / Русская музыкальная газета. 1900. №9)

«Тряпка, об которую обтирали кисти»

«Сюда собрались не наслаждаться, а судить и критиковать, и не столько посмотреть искусство, сколько прежде всего “себя показать” по этому поводу. И для довершения путаницы это “самопоказывание” парализуется страхом мнения других — не об опере, конечно, а все о том же предмете первого значения: о себе самом… Таким образом, в опровержение вагнеровского принципа об искусстве “освобождающем” химеры житейские подавляют собой химеры искусства — и 1-е представление в Мариинском театре дает лишь очень слабые намеки на дальнейшую судьбу оперы.

…Г. Давыдов (Садко) заслуживает большой похвалы, если принять во внимание относительную слабость его голосовых средств; он спел партию бойко, законченно, с требуемым простодушием в выражении. Образ гусляра вышел не особенно ярким, но зато не оказался и “оперным тенором”, что немалая заслуга исполнителя… Лучшим гостем (индеец) оказался г. Чупрынников, приятным — г. Смирнов (венецианец), г. Антоновский (варяг) дал нечто среднее между Фафнером и соборным протопопом, возглашающим многолетие. Оглушительно, но толку немного. Волхова-Больска пела с обычным изяществом и мягкостью; в качестве новорожденной реки она взяла высокое re, которое только тем нехорошо, что после него публика аплодирует, а в оркестре в это время происходит нечто волшебное и несравненно более музыкальное, чем новорожденное re и аплодисменты зрителей.

…Подводное царство хорошо подвижностью декораций, но в общем — это тряпка, об которую обтирали кисти. Вместо переливчатой прозрачности — непроницаемо-радужная размалеванность, громадная карикатура на перламутр».

(Мариинский театр: «Садко» / Русская музыкальная газета. 1901. №5)

«Подпадаешь под обаяние чего-то свежего, яркого, мощного»

«Что за опера “Садко”! Каждый раз, когда слушаешь ее, заново подпадаешь под обаяние чего-то свежего, яркого, мощного, красивого. И это несмотря на очевидные уступки требованиям “толпы”, кое-где сделанные здесь композитором, несмотря на длинноты, “божественные”, пожалуй, не меньше шубертовских, но требующие от человеческой природы слушателя сверхчеловеческого напряжения музыкальной восприимчивости…

Большой театр в “Садко” дал, конечно, много такого, чего частные театры дать не могут,— главным образом по части оркестра и постановки. Партитура “Садка” требует не только огромного, но и тщательно уравновешенного, тонкого оркестра, да и подобного же хора. Такими и выказали себя оркестровые силы Большого театра под управлением г. Сука.

…Очень хороша в “Садке” обстановочная часть. Декорации, с одной стороны, также стремятся стилизовать при помощи современных художественных средств русский народный орнамент и народный рисунок, как Римский-Корсаков стилизует народную музыку; с другой стороны (именно в подводном царстве), они создают причудливо-волшебные картины вне народности и эпохи».

(Ю.Энгель. «Садко» Римского-Корсакова (Большой театр) / Русские ведомости. 1906. №268)

«Из жены Садко делают надоедливо ноющую даму»

«…Укажем на успех другой партии… едва ли не пропадавшей в передаче исполнительниц ее на казенной и частных сценах. Эта партия — Любава Буслаевна, бодро и жизненно переданная г-жей Суровцевой. Обыкновенно из жены Садко делают надоедливо ноющую даму из породы московских затворниц, между тем и самый характер, и музыка этой партии только выиграли от новой передачи — разбитной и далеко не забитой бабенки».

(Хроника. Опера: «Садко» в Народном доме / Русская музыкальная газета. 1906. №39)