Михаил Трофименков об «Опасной роли Джин Сиберг»

В прокат выходит байопик Джин Сиберг, звезды фильма «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара, ставшей символом французской новой волны. Перебирая и местами присочиняя детали ее биографии, режиссер Бенедикт Эндрюс и исполнительница главной роли Кристен Стюарт так и не нашли ключ к образу настоящей Джин Сиберг, чья жизнь была полна ужаса и чудес

За сорок лет никто из тех, кто воздавал долг памяти Джин Сиберг (1938–1979), не избежал ловушки эффектных параллелей между ослепительным дебютом девочки из Айовы в роли Жанны д’Арк («Святая Иоанна», Отто Преминджер, 1957) и страшным финалом. Завернутое в одеяло обнаженное тело актрисы, десять дней как пропавшей без вести, нашли на заднем сиденье белого «рено», припаркованного в 16-м округе Парижа: адская доза алкоголя в крови, прощальная записка. Дескать, взойдя в 17 лет на костер, она в конце концов сгорела на костре, хворост в который подбрасывали как ее ненавистники, так и она сама. Метафора тем более убедительная и ничтожная, что на съемках «Иоанны» — этот момент сохранился на пленке — Сиберг получила ожоги, оставившие на теле шрамы на всю ее короткую вечность.

От Бенедикта Эндрюса смешно было бы ожидать иного зачина: фильм, само собой, начинается с Жанны на костре, а происхождение шрама под грудью сама Сиберг (Кристен Стюарт) объяснит зрителям и своему любовнику, чернокожему радикалу Хакиму Джемалю (Энтони Маки).

Обвинять сценаристов в банальной и пошлой эффектности язык не повернется: как еще говорить о Сиберг? Нет в мире актрисы с более ирреальной судьбой, раскачивавшейся между волшебным сном и ледяным кошмаром. Провал «Иоанны» в США — и тут же триумф во Франции. В Сиберг буквально влюбляется поколение новой волны. Сняв ее в роли любовницы-предательницы героя Бельмондо («На последнем дыхании», 1960), Жан-Люк Годар превращает ее сразу в икону молодого кино, современного «гения чистой красоты» и символ смертельной опасности, которую несут в себе молодость и красота.

С тех пор ее карьера металась между быстро забытыми голливудскими постановками и фильмами на грани и за гранью «подпольного кино». Творческую нереализованность компенсировала огнеопасная личная жизнь. Четыре брака, включая страстный союз с удивительным писателем и рыцарем Роменом Гари. Множество связей — и с великими людьми вроде мексиканского романиста Карлоса Фуэнтеса, и с революционными мальчишками, и черт знает с кем.

Фильм Эндрюса — конспект двух роковых для Сиберг лет, с 1968-го по 1970-й. Прилетев в Калифорнию на съемки вестерна «Раскрась свой вагон», она спутывается с Джемалем. Именно роман девушки-янки из образцовой протестантской семьи с «ниггером» — а вовсе не то, что Сиберг финансировала «Черных пантер», — вызвал лютую ненависть у «американского Берии» Джона Эдгара Гувера. Никто не подвергался такой грязной и неотступной — даже после смерти Гувера — травле, как Сиберг. Гари, остававшийся ее лучшим другом после развода, был прав, обвинив ФБР в ее убийстве. Возможно, даже не «косвенном», но буквальном, исполненном руками ее последнего мужа, юного подонка Ахмеда Хасни, бесследно исчезнувшего после гибели Сиберг. На протяжении двух часов экранного времени ФБР методично доводит Сиберг до первой из многих попыток самоубийства: агенты проникают к ней в дом, убивают любимую собачку, прослушивают всю ее жизнь, вплоть до постельного трепа. И — главное — полощут в продажной прессе, сообщают о ее «позорной» беременности от Джемаля (на самом деле от какого-то юного мексиканца) — доводят до выкидыша и, чего на экране нет, страшных похорон ребенка в стеклянном гробу.

В общем, почти все детали первого акта трагедии Сиберг присутствуют. Но сценаристам их показалось мало, и они приправили трагедию гражданственным мелодраматизмом. Половина фильма отведена душевным терзаниям агента ФБР Джека Соломона (Джек О’Коннелл): в процессе разработки Сиберг он и влюбляется в нее, и как-то запоздало неожиданно осознает подлость своей профессии. Насквозь литературная линия, скопированная из немецкого фильма «Жизнь других», нужная разве лишь для того, чтобы отчасти снабдить ФБР человеческим лицом, снижает подлинную трагедию одиночества Сиберг.

В такой же мелодраматический манекен превращается у Эндрюса Ромен Гари (Иван Атталь) — благородный обманутый муж, ровным голосом утешающий жену. Отчасти фанфарон, компенсируя свою никчемность, призывает «пантер» к оружию, за что получает отлуп от пацифистки-жены. Кем-кем, а честным тюфяком Гари точно не был. На теле и сердце героя «Свободной Франции», летчика-орденоносца и дипломата-разведчика, еще в начале 1960-х ввязывавшегося в рисковые проделки спецслужб, шрамов было побольше, чем у Сиберг. Даже их свадьба на Корсике была спецоперацией: лучшие головорезы де Голля обеспечивали ее секретность. И в Калифорнию в 1969-м он прилетел не затем, чтобы нянчить Джин, а с намерением вызвать на дуэль — конечно же, из-за Джин — не кого иного, как Клинта Иствуда. Естественно, в фильме этого нет. Странно, кстати, что никто не задавался вопросом: почему Гари не использовал свои связи, чтобы защитить жену от травли. Впрочем, вскоре после ее гибели он сам застрелился. Джин вообще несла смерть: Джемаля в 1973-м убьют при не вполне невыясненных обстоятельствах.

Но все это можно было бы перетерпеть, если бы Эндрюс и Стюарт смогли воскресить Джин. Да, это было бы чудо. Как можно перевоплотиться в ту, о которой будущий великий режиссер Жак Риветт благоговейно говорил: «Она — чистая благодать». Ту, чьи «короткие светлые волосы, пеплом осыпающие головку фараона, широко распахнутые голубые глаза и молнии мальчишеского лукавства» воспевал Трюффо. Ту, чье измученное лицо по-прежнему буквально светилось с экрана не столько в фильмах, сколько в объяснениях в любви, которые посвящал ей уже в 1970-х Филипп Гаррель.

Кристен Стюарт эта роль не по росту, не по чувствам. Ее Сиберг — жесткая, необаятельная кукла, старательно исполняющая все сценарные ремарки: старательно салютует «пантерам» поднятым кулаком, старательно курит, старательно сходит с ума. Решительно непонятно, как с таким приземленным, если не примитивным созданием, мающимся то звездной дурью, то революционной похотью, могли случиться все те чудеса и ужасы, что случились с радужной Джин. В ней, как и в экранном 1968-м, каким его видит Эндрюс, нет ни капли страсти, составлявшей тогда смысл и жизни, и революции: на таких, как Сиберг-Стюарт, благодать не нисходит и молнии в таких не бьют. Но нет худа без добра. Может быть, теперь кино откажется от попыток имитировать женщину, имитации не поддающуюся, и оставит в покое ее прах: она это заслужила.

В прокате с 27 февраля