О радикальной административной реформе, которая не состоялась

Незадолго до своей смерти (официально она была объявлена 5 марта 1953 года) Сталин затеял радикальную реформу всей административной системы. Но система реформе не далась…

Леонид Максименков, историк

26 января 1952 года в Москве в Кремлевской больнице от рака почки умер «выдающийся вождь монгольского народа», «великий друг Советского Союза» премьер-министр МНР маршал Чойболсан. Тело перевезли самолетом в Улан-Батор, откуда запросили Кремль: «Следует ли его захоронить или бальзамировать с целью постоянного сохранения?» Друзья и родные, в том числе супруга, просили о бальзамировании, мнение монгольского правительства было неясно, в Кремле решили: бальзамировать не нужно. Прождав положенное время, монгольские товарищи вновь запросили мнение Москвы, на этот раз о процедуре выбора преемника маршала. Политбюро (читай, Сталин) ответило шифровкой на имя посла СССР в Монголии Георгия Иванникова:

«Вне очереди. Улан-Батор. Совпосол. Передайте т. Цеденбалу следующий ответ ЦК ВКП(б) в связи с его запросом о назначении нового премьера: "У нас у русских такой порядок, что премьера выдвигает ЦК партии. Нам кажется, что у Вас тоже такой порядок. Поэтому кого выдвигает ЦК Вашей Народно-революционной партии на пост премьера, того мы и поддержим". Исполнение телеграфьте».

Улан-Батор понял правильно: ЦК МНРП выдвигает, а ЦК ВКП(б) в Москве поддерживает того, кому предназначалась шифровка,— Юмжагийна Цеденбала (выдвиженца снимут с должности только через 32 года, также после консультаций с Кремлем). Рецепт механизма трансфера власти предлагался несложный: Сталин давал понять, что при престолонаследии будет действовать правило двух ключей. Премьер — главный, но все решит ЦК. Он — инструмент и гарант. Значит, нужно беречь как зеницу ока единство ЦК, укреплять и совершенствовать статус его президиума (политбюро). При этом лелеять главный принцип руководства — единоначалие. Не допускать никаких тандемов и тем более хунт латиноамериканского типа…

Cам генералиссимус, впрочем, в реальной жизни действовал с точностью наоборот. Поощрял, например, среди соратников соперничество, вникал в склоки, стимулировал доносительство. Обожал «подвешивать» в неопределенности ситуацию и вовлеченных в нее людей, подмечая самые мелкие нюансы в реакциях и поведении даже самых доверенных лиц.

Последняя административная интрига, закрученная Сталиным, пришлась на последние месяцы его жизни. О ней и пойдет речь…

Интрига для высшего эшелона

На XIX съезде КПСС в октябре 1952 года (последнем при жизни Сталина) был избран президиум ЦК (по-старому — политбюро). С отчетным докладом ЦК выступил, однако, не Сталин, а Георгий Маленков. Аппарат среагировал моментально: «в узком кругу появился наследник». Но Сталин такую уверенность номенклатуры быстро поколебал, переформатировав сам «узкий круг»: он, по сути, девальвировал высший партийный орган, увеличив количество допущенных в него руководителей в три раза — до 25 человек, да еще плюсом к ним 11 кандидатов в члены. Это изначально сделало новый расширенный орган… неработоспособным. Подлинники протоколов президиума ЦК и материалы к ним тому подтверждение — за пять месяцев существования президиум в полном составе собрался всего лишь два раза.

Затем Сталин лично наметил узкий состав бюро президиума ЦК (9 человек). Это более работоспособный формат, хотя уставом (Конституцией) партии он предусмотрен не был. (Руководящая деятельность вне конституционного поля — обычная советская практика. Например, название высшей должности в партии — генеральный секретарь ЦК КПСС, которая существовала с 1922 года,— появилось в партийном уставе только накануне 50-й годовщины Октябрьской революции, в 1966 году. 44 года формально жили без главной должности в штатном расписании.) Существование бюро президиума сразу засекретили от страны и даже от номенклатуры. Оно прозаседало раз 7–8, причем разбавленное секретарями ЦК. Эти совместные посиделки — еще одна новаторская штука вождя. При этом ни председателя президиума ЦК, ни первого секретаря не назначали — позиция как бы вакантна. Для интриги.

В то же время председателем Совмина продолжал числиться Сталин. Здесь также были свои президиум и бюро при нем (также не предусмотренные Конституцией СССР). Протоколы, повестки дня, любые решения президиума и бюро по сей день засекречены.

Не говоря уже о материалах к ним. Неизвестно даже, в каких архивах они хранятся и под какими шифрами. Вопрос напрашивается сам собой: не здесь ли был реальный генеральный штаб управления сверхдержавой? Возможно. Хотя персональные составы двух бюро (партии и правительства) почти полностью совпадали. Этот дубляж запутывал головоломку о престолонаследии еще больше: семь человек оказывались в одинаковой предстартовой позиции. Кто из членов двух бюро главнее?

Дальше — больше. 18 октября при президиуме ЦК после последнего сталинского съезда появились так называемые комиссии по основным направлениям деятельности и с неограниченными полномочиями. По внешним делам (во главе с В. Молотовым), по вопросам обороны (маршал Н. Булганин) и по вопросам идеологии (Д. Шепилов). По сути, на пустом месте созданы какие-то мини-политбюро. Им выделили бюджеты, кадры, кабинеты с вертушками, спецпайки, добавки к денежному довольствию. Возникает новый вопрос: а эта параллельная система высших органов власти и управления одновременно к чему? Ответа также нет.

10 ноября — новый поворот. Сталин резко меняет курс кремлевского ледокола:

«Признать необходимым, чтобы т. Маленков Г.М. сосредоточился на работе в ЦК КПСС и в Постоянной Комиссии по внешним делам при Президиуме ЦК КПСС, освободив его в связи с этим от обязанностей заместителя председателя Совмина СССР, члена Бюро Президиума и Президиума Совмина СССР». То же самое с маршалом Булганиным (его — на полную ставку в комиссию по вопросам обороны) и Хрущевым (его — на руководство московской партийной организацией).

Три вице-премьера, получается, «урезаны» в части полномочного присутствия. Кто выиграл в итоге рокировки? Ответ неожиданный, и об этом в том же документе: «Председательствование на заседаниях Бюро Президиума Совета Министров СССР и Президиума Совета Министров СССР в случае отсутствия тов. Сталина возложить поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР т.т. Берия, Первухина и Сабурова. Поручить им также рассмотрение и решение текущих вопросов».

Первым в списке оказался маршал Берия. Поди пойми, по алфавиту первенство или с особым смыслом? А если он — наследник?.. Можно себе представить морально-психологическое состояние ближайших учеников и соратников — старых членов политбюро. Сначала их делали участниками самого элитного клуба в мире — бюро президиума Совета министров СССР. А потом в одночасье лишали членства и должностей, предложив вместо этого рулить бюро президиума ЦК по принципу русской народной сказки: «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».

Аппаратные маневры

В туманных погодных условиях осени и еще менее предсказуемой последней сталинской зимы лихорадило не только высшие номенклатурные этажи, но и цековский аппарат, на который свалились перемены, не объяснимые с точки зрения логики партийно-государственного строительства.

Например, вместо одного Отдела науки ЦК Сталин создает целых три, а именно: а) естественных и технических наук и вузов, б) философских и правовых наук, в) наук экономических и исторических. Это дробление целого, в данном случае отрасли науки, на мелкие части. До сих пор не понятно, зачем. А аппарат гадал: неужели и культуру так же раздробят на руководство операми, балетом, живописью, скульптурой?

С другой стороны, на заседании президиума ЦК 27 октября решают: «<…> 6. Объединить Отделы тяжелой промышленности, легкой промышленности, машиностроения и транспортный в единый Промышленно-транспортный отдел ЦК КПСС с соответствующими подотделами, подобрав в качестве заведующего этим отделом опытного квалифицированного работника».

А это уже дело посерьезнее. Оно било в сердце мощи великой державы. Если бы подобный партийный указ вышел в свет не по инициативе и с санкции Сталина, то любой предложивший его функционер, лектор, преподаватель политической экономии или читатель газеты как минимум потерял бы свою работу, а скорее всего, был бы исключен из партии за «ревизионизм» с немедленной передачей дела для рассмотрения по существу в органы госбезопасности.

В чем суть такой беспрецедентной реформы управления?

На всем протяжении советской власти размежевание тяжелой промышленности («группа А») от легкой («группа Б») было основой командно-административной экономики. Тяжелая промышленность — это прежде всего оборонка. Всевластие ВПК объяснялось необходимостью постоянного повышения обороноспособности окруженной бесчисленными и коварными врагами крепости социализма. Доказывали, что без вынужденного перекоса в пользу «группы А» мы никогда бы не выиграли великую войну, не выстояли бы в послевоенном атомном шантаже, проиграли бы в гонке вооружений и в идеологическом противостоянии с империализмом.

Безудержным развитием «группы А» оправдывалось все и вся. Постоянное «затягивание поясов» нищавшего населения, десятилетиями стагнирующие зарплаты, хронический жилищный кризис с его бараками, коммуналками и подвалами, разваленное ЖКХ без водопровода и канализации. А главное, сознательное и десятилетиями недофинансирование «группы Б». Как результат — рахитичная легкая и пищевая промышленности, кризис в сфере торговли и снабжении с их фактической карточной системой, бесконечными многочасовыми очередями, постоянным дефицитом, пустыми прилавками, спекуляцией и беготней за «импортом».

Ради всего этого в аппарате ЦК и существовали разные отделы. Тяжелой промышленности — направо, целый этаж. Легкой — налево, пара комнатенок без окон. Кесарю кесарево, а все другим — по остаточному принципу.

С точки зрения политэкономии социализма объединять две несоединимые области в одну, да еще довеском к ним приклеить машиностроение и транспорт было абсурдом и нонсенсом, который перечеркивал все законы строительства «планового народного хозяйства». Почему Сталин в конце жизни пошел на этот рискованный шаг? Может быть, не следует исключать тайного умысла и мы чего-то до сих пор не знаем?

Не знаем, конечно. Но можем о многом догадываться. Вот, например, 24 октября 1952 года перед новой комиссией президиума ЦК по вопросам обороны была поставлена первоочередная задача: рассмотреть вопросы мобилизационного плана. И уже 4 ноября Булганин сообщает Сталину о том, что рассмотрены не только вопросы мобплана Военного и Военно-морского министерств, но также их мобилизационные потребности, а заодно и заявки МГБ и МВД. Последнее уточнение тонко намекает на вероятность сопроводительных к мобилизации мероприятий, например чисток, арестов и депортаций. 29 декабря сюжет мобплана получает развитие: решением президиума ЦК рассмотрен и утвержден «Государственный план развития народного хозяйства СССР на 1953 год по военным и специальным отраслям промышленности» («специальными» на советском новоязе назывались отрасли атомной промышленности). Отмечаются движения и на кадровом фронте. Например, работал некто Б.Н. Савельев директором НИИ № 10 Министерства судостроительной промышленности. Вдруг его назначают заместителем министра сельскохозяйственного машиностроения по… радиолокационным и электрическим взрывателям.

И что же получается, если свести все это вместе? А получается, что, создавая внутри аппарата ЦК мегаштаб командной экономики, Сталин фактически организовывал экономический Государственный комитет обороны 2.0. — для мобилизации на случай войны и подготовки к «времени Ч». Теперь понятнее становится существование постоянных комиссий и прочих структур — во время Великой Отечественной также было достаточно пересекающихся конструкций (ЦК с политбюро, оргбюро и секретариат, Совнарком, ГКО, Ставка верховного главнокомандования, Совет по эвакуации и т.д.).

Исключений нет

Перенастройка управленческих структур, затеянная Сталиным осенью 1952-го с неясными как для царедворцев из внутреннего круга, так и для посторонних наблюдателей целями, была тотальной. Это стало очевидным, когда инициативы коснулись несущих конструкций режима — силовых ведомств.

Первый (по времени) такой шок получили вооруженные силы. По традиции на главный праздник страны — 7 ноября — на трибуне Мавзолея с программной речью выступает нарком обороны. Военным министром СССР в ту пору был маршал Советского Союза Александр Василевский, и к ноябрьскому параду Сталин лично редактирует речь министра (его правка в архивах сохранилась). Но каково же было изумление номенклатуры и населения, когда к микрофону в Москве подошел и зачитал текст не министр, а… командующий Белорусским военными округом со штаб-квартирой в Минске маршал Советского Союза Тимошенко. Сразу поползли слухи и домыслы (что-то не так с Василевским), сразу возникли еще живые в памяти людей параллели: именно Тимошенко был наркомом обороны 22 июня 1941 года и он же выступал на последнем мирном параде 1 мая. На что намекает генералиссимус, меняя спикера у микрофона на параде? Что хочет этим сказать? Не только советская общественность, но и аналитики из ЦРУ и британской разведки пришли в недоумение. А недоумение перерастало в тревогу…

Но дальше — больше: спустя несколько недель ударная волна сталинских административных новаций докатилась и до Лубянки. 20 ноября 1952 года президиум ЦК решает:

«1. Назначить первыми заместителями Министра Госбезопасности т. Огольцова (по разведывательным делам) и т. Гоглидзе (по остальным делам).

2. Поручить т. Гоглидзе наблюдение за работой следователей по особо важным делам, имея в виду в первую очередь разоблачение вредительства врачей Лечсанупра.

Обязать также т. Гоглидзе обновить состав следователей по особо важным делам, исключив из него негодных и заменив их новыми, свежими следовательскими силами из провинции».

Формулировки особых пояснений не требовали: поиск внутренних врагов получал дополнительный импульс, а сомнений в перспективах не оставалось — анонсирована новая чистка в органах в целях повышения эффективности в борьбе с вредителями. Дальше мелочи: Сергей Гоглидзе фактически становится ключевой фигурой на Лубянке, министр госбезопасности Семен Игнатьев отодвинут в сторону.

Потом это решение президиума ЦК сохранит Игнатьеву жизнь (в отличие от Гоглидзе, которого расстреляют в составе «бериевского взвода»). Но осенью 1952-го директивное перераспределение полномочий и смещение административных акцентов в руководящем эшелоне госбезопасности «подвесило» целое ведомство. Точнее, очередное ведомство — в воронке турбулентности оказалась в итоге вся властная вертикаль без изъятий, «островков стабильности» не было.

Византия в советском изводе

В результате череды тонких и не очень «настроек», стартовавших осенью 1952-го и продолжавшихся вплоть до начала 1953-го (то есть до той поры, пока документы с резолюциями Сталина продолжали поступать в оборот), возникла неприятная ситуация: новые институты власти с непонятными повестками дня и запутанными полномочиями «нависали» над действующими, часть высшей номенклатуры оказалась деморализованной. Впрочем, все разрешилось «само собой» в марте 1953-го — со смертью Сталина.

После объявления о его кончине соратники и наследники определили ключевой задачей «обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны». Ее и принялись налаживать.

Может ли бесперебойно руководить поделенный на три части Отдел науки? Или укрупненный до абсурда Отдел тяжелой и легкой промышленности? Или президиум с не предусмотренным регламентом бюро, вдобавок разбавленный секретарями ЦК и который в полном составе собирался пару раз? Или тот же секретариат, где попеременно председательствует даже не тандем, а кто-то из тройки разновекторных и несовместимых по политическому весу аппаратчиков? Ответы на эти и другие подобные вопросы были очевидны: запутанная вождем конструкция сдержек и противовесов превратила систему в неработоспособную.

Так что грандиозная перестройка, задуманная Сталиным на склоне жизни, не пережила своего организатора и вдохновителя: не успели ближайшие ученики и соратники внести гроб с его телом в Мавзолей, как началось исправление допущенных перегибов в партийном и государственном строительстве.

Борьба за высшую власть развернулась внутри узкого круга сталинского руководства, которое пришло к власти на волне Большого террора, прошло горнило войны и не собиралось делиться полномочиями со сталинской молодежью.

Действовали быстро: немедленно был разогнан большой президиум ЦК. Ликвидировано бюро президиума (только тогда ошарашенный народ впервые узнал о его существовании). Заодно ликвидировали бюро президиума Совмина. Потом пришел черед «постоянным» комиссиям: они просуществовали пять месяцев и канули в вечность. Три отдела науки вновь слили в один. Внутри аппарата ЦК никогда не материализовался ГКО 2.0…

Возник вопрос: а что делать с тысячами документов, постановлений и резолюций, утвержденных этими органами за октябрь — февраль? Эту головоломку решили просто: начиная с протокола третьего заседания бюро президиума ЦК в тексте сброшюрованных решений появится необычная приписка: «Постановления, принятые на заседании Бюро 22.XI.1952 г., в подписной протокол (арх. 2) не включены. См. подлинники протоколов». А на восьмом протоколе еще более сенсационная помета: «Справка: заседания не было (не рассылался)». Подписи автора и даты нет. Ничего подобного в секретном советском делопроизводстве прежде не встречалось, но важен не прецедент, а последствия: если заседаний не было и ничего никому не рассылалось, то и решений никаких в природе не существовало. А раз не было решений, то какие могут быть проблемы?

Почему Хрущев?

После всей описанной выше чехарды по-прежнему самой большой загадкой остается одна: почему в результате пятилетней борьбы за престол после смерти Сталина победил именно Хрущев? Ведь Сталин не включал его в руководящие тройки в партии и в правительстве. Он не курировал ни одну из комиссий мини-политбюро. Не кокетничал особо с руководством госбезопасности и армии…

Скорее всего, именно по этим причинам — по совокупности «не». А еще, наверное, потому, что его позиция руководителя партийной организации Москвы — фактического хозяина города — обеспечивала ему стратегическое превосходство в момент не планируемого хитроумным начальником, а реального транзита власти.

Система управления, которую перед смертью пытался жестко перестроить сам ее создатель, предписанным переменам так и не поддалась. Хрущев этого обстоятельства не учел и тоже потом напоролся на сопротивление системы. Но это случилось уже позже — пару пятилеток спустя…