«Дар Марата» в Новой Третьяковке

В Западном крыле Новой Третьяковки открылась выставка «Дар Марата» — подборка произведений современных российских и ближнезарубежных художников, подаренных музею галеристом и культуртрегером Маратом Гельманом. Игорь Гребельников считает, что это лучшая возможность познакомиться с искусством девяностых и нулевых, заряженным надеждой, свободой и страстью.

Марат Гельман передал в дар Третьяковке 44 произведения, а если учесть, что некоторые из них представляют собой серии работ, то общее число поступивших единиц хранения переваливает за семьдесят, включая огромную инсталляцию Ильи и Эмилии Кабаковых «Игра в теннис» (1996). Под нее готовят специальный зал, который откроется только в июне: иначе некуда вместить теннисный корт в натуральную величину с установленными по его периметру видеомониторами, на которых обмениваются подачами Кабаков и философ Борис Гройс. На самом деле это поединок интеллектуалов, рассуждающих о роли животных в истории цивилизации,— фрагменты их беседы выведены мелом на черных досках, висящих рядом с мониторами.

Но и в отсутствие этой инсталляции, впервые показанной в год президентских выборов, на которых победил заядлый теннисист Борис Ельцин, выставка производит неожиданно сильное впечатление. Оказывается, то, что происходило в искусстве в девяностые и даже нулевые годы (большинство выставленных произведений создано в это время),— это было очень, очень давно.

Ну мыслимо ли сейчас художнику явиться на Красную площадь с огромным банером «Суета сует», похожим на светящееся электронное табло, которое бы полностью прикрывало имя Ленина на Мавзолее? Или с шимпанзе из Московского зоопарка, которого обучили обращению с фотокамерой и теперь науськивают снимать кремлевские башни? (Тут бы не только сбежались сотрудники ФСО, но и защитники животных подняли бы стон.) Эти проекты были осуществлены галереей Марата Гельмана и художниками Виталием Комаром и Александром Меламидом соответственно в 1992 и 1998 годах.

А перенести действо росписей Джотто из падуанской Капеллы дель Арена — сцены жития святых, Богородицы и Христа — в санаторий для больных туберкулезом, уподобив стерильное больничное пространство сакральному, как в серии фотоколлажей Арсена Савадова «Underground 1–7» (2000)? А явиться на светскую вечеринку в образе Валентины Матвиенко, тогда еще губернатора Санкт-Петербурга, и важно позировать на фоне туалетных кабинок? Владиславу Мамышеву-Монро в 2005 году это вполне сошло с рук.

В 90-е годы Марат Гельман создал своей галерее скандальную репутацию: не только тем, что продвигаемое им искусство получало медийный резонанс, но и вообще тем, что искусством объявлялось, казалось бы, заведомое хулиганство. Вспомнить хотя бы первый «собачий» перформанс Олега Кулика, который голым, в ошейнике лаял, бросался на посетителей, кусал их, охраняя вход в галерею (1994). Или Александра Бренера в трусах и боксерских перчатках, который, подпрыгивая на Лобном месте, вызывал Ельцина на поединок (1995).

Этой раскованности галеристов и художников в их порыве отстаивать автономность искусства и свободу самовыражения ох как не хватает нынешнему времени, когда, скажем, даже внесение поправок в Конституцию остается без художественной реакции.

То есть спустя положенные годы музеям об этом периоде российской истории просто нечего будет вспомнить: не выставлять же в витринах открытые письма ученых и учителей и фейсбучные посты?

Но далеко не только скандальностью или политической ангажированностью исчерпывалась деятельность галереи Гельмана. Его стараниями московская арт-сцена, где доминировало концептуальное искусство, дополнилась выставками художников так называемой южнорусской волны (с юга России и Украины), а также из стран Средней Азии. Опять-таки другие времена — сейчас украинские художники предпочитают выставляться у себя, а страны Средней Азии в основном ассоциируются у нас с дешевой рабочей силой.

Удивительно, но благодаря работам этих художников «с периферии» нынешняя выставка смотрится не просто заполнением лакун в коллекции Третьяковки, а заявкой на кураторский поход, откликающийся на глобальную проблематику. Стопка матрасов, изображающих флаги разных стран, сшитые в технике печворк (узбекский художник Саид Атабеков),— чем не монумент эпохе мигрантского кризиса? Чучело орлана с государственной эмблемы США, будто выпорхнувшее из ниши в форме нашего двуглавого орла (Юрий Шабельников),— чем не символ новой холодной войны?

Фотография двух азиатов, целящихся друг в друга зажатыми во ртах пистолетами (казах Ербол Мельдибеков),— чем не образ «азиатской угрозы», который эксплуатирует Запад? Словом, не одной ностальгией выставка сильна, и проживающий последние годы в Черногории Марат Гельман напомнил Москве о себе, кажется, в подходящий момент.