Исследователь архивов требует снять секретность с фамилий сотрудников НКВД в деле 1937 года

Известный исследователь архивов Сергей Прудовский в суде требует от ФСБ раскрытия фамилий сотрудников НКВД, которые вели личное дело Татьяны Кулик, репрессированной в рамках так называемой харбинской операции. По его мнению, ведомство нарушило закон, отправив незасекреченное дело на процедуру рассекречивания, по итогам которой было решено не раскрывать фамилии, должности и подписи сотрудников НКВД. В Московском УФСБ ссылаются на ведомственную инструкцию, а также на указ президента РФ, по которому гостайной является кадровый состав спецслужб. Эксперты же указывают, что данные о сотрудниках НКВД находятся в открытом доступе.

«Харбинскую операцию» НКВД Сергей Прудовский, автор книги о сталинских репрессиях «Спасская красавица», сотрудничающий с международным обществом «Мемориал», начал изучать 10 лет назад из-за своего дедушки. Агроном, он работал в китайском Харбине в начале прошлого века, а затем был репрессирован. В 1935 году, когда Япония оккупировала Манчжурию, советские власти провели эвакуацию специалистов, работавших на Китайско-Восточной железной дороге, а также жителей Харбина. Но в сентябре 1937 года руководство НКВД с одобрения Политбюро ЦК ВКП(б) выпустило приказ №00593, потребовав в течение трех месяцев арестовать харбинцев, подозреваемых в шпионаже и терроризме. В документе говорилось, что в СССР зарегистрировано более 25 тыс. харбинцев. Однако НКВД превысил план: по 570 протоколам были рассмотрены дела 32,7 тыс. человек. Из них свыше 21 тыс. были расстреляны.

Сергей Прудовский запрашивал в архивах дела харбинцев, очередным стало дело Татьяны Кулик, еврейки, родившейся в Харбине в начале прошлого века. Она была арестована в Москве в ноябре 1937 года, обвинена в шпионаже в пользу Японии и расстреляна на Бутовском полигоне в Подмосковье.

УФСБ по Москве и Московской области, где хранилось уголовное дело Татьяны Кулик, сообщило исследователю, что документ все еще находится на секретном хранении. По просьбе исследователя бумаги были частично рассекречены.

Но на предоставленных копиях оказались вымаранными фамилии и должности сотрудников НКВД, которые вели дело и составили эти документы, а также их подписи. Изучив дело, исследователь пришел к выводу, что документы никогда не были засекреченными, а ведомство самовольно решило скрыть информацию о сотрудниках НКВД. По словам господина Прудовского, на выданных ему документах (подлинниках и их копиях) не было грифа секретности. При этом на трех документах, содержавших фамилии сотрудников НКВД,— постановлении об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения, обвинительном заключении и выписке из акта о расстреле — был поставлен штамп «Рассекречено частично».

«Так как остальная информация в предоставленных документах доступна для ознакомления, то можно сделать вывод, что именно эти сведения — должности и фамилии сотрудников УНКВД по Московской области и даже личная подпись — составляют государственную тайну»,— отметил “Ъ” господин Прудовский.

Исследователь снова обратился в Московское УФСБ с уточнением, как незасекреченные документы могли быть рассекречены. Ведомство в ответе не объяснило механизм, но сослалось на решение Межведомственной комиссии по защите гостайны за 2014 год о продлении на 30 лет срока засекречивания документов, созданных ВЧК-КГБ СССР в 1917–1991 годах. В итоге в конце прошлого года господин Прудовский подал иск в Московский городской суд, указав на необоснованное засекречивание интересующих его документов и подчеркнув, что невозможно продлить срок секретности или частично рассекретить документ, который не обладал таким грифом. Также исследователь отметил, что фамилии и должности сотрудников НКВД и их подписи не попадают под определения гостайны, содержащиеся в ФЗ «О гостайне».

“Ъ” направил запрос на имя председателя Межведомственной комиссии по защите гостайны с вопросом, могут ли быть рассекречены или частично рассекречены документы, не имеющие при создании грифа секретности, однако ответа не последовало.

УФСБ по Москве и Московской области составило для суда и истца возражения, в которых сослалось на ст. 12 закона «О гостайне»: «Этой статьей законодатель не исключает случаев, когда обязательный реквизит — гриф секретности — на носителях сведений (составляющих гостайну.— “Ъ”) отсутствует». Также ведомство указало на решение Магаданского городского суда за 2002 год, который признал, что отсутствия грифа на документах с гостайной недостаточно для признания их несекретными.

И еще одним аргументом стала ссылка на Инструкцию о порядке приема, учета, обеспечения сохранности и использования архивных документов в органах ФСБ, утвержденную приказом ФСБ России. Пункт 205 инструкции позволяет рассекречивать документы вне зависимости от того, стоит на них гриф или нет.

Что же касается фамилий, должностей и подписи сотрудников НКВД, то тут ведомство напомнило о Перечне сведений, отнесенных к гостайне, утвержденных указом президента РФ за 30 ноября 1995 года №1203. Пункт 91 этого перечня гласит: «Сведения, раскрывающие принадлежность конкретных лиц к кадровому составу органов контрразведки».

По мнению Ивана Павлова, руководителя правозащитного проекта «Команда 29», который ведет иски граждан против ФСБ, указ президента №1203 относится к нынешнему времени и нынешним сотрудникам спецслужб. «С точки зрения разглашения важных государственных сведений засекречивание фамилий чекистов в архивных документах 1930-х годов может показаться странным. Однако установка не называть фамилий в таких делах существует, потому что есть опасность, что разглашение одной фамилии повлечет за собой новые запросы в архивы, а это не приветствуется»,— говорит господин Павлов. Он отметил, что в ст. 6 закона «О гостайне» есть важный принцип засекречивания сведений — «обоснованность». Он означает, что сведения можно засекречивать только тогда, когда их распространение способно нанести ущерб безопасности государства.

В настоящее время суд по иску к ФСБ продолжается. Следующее заседание по делу назначено на 16 апреля. «Процесс проходит в закрытом режиме из-за наличия гостайны»,— пояснила “Ъ” юрист международного общества «Мемориал» Марина Агальцова, представляющая на суде интересы истца. Она отметила, что главным аргументом у них является ст. 7 закона «О гостайне», в которой говорится, что засекречиванию не подлежат «сведения, о фактах нарушения прав и свобод человека и гражданина», а также «о фактах нарушения законности органами государственной власти и их должностными лицами». «Мы точно не знаем, кто вел дело Кулик, но все сотрудники 3-го отдела УНКВД Московской области, которые могли им заниматься, были впоследствии осуждены, в том числе за превышение служебных полномочий и фальсификацию уголовных дел. А Татьяна Кулик была реабилитирована в 1989 году»,— добавила госпожа Агальцова.

«Сами фамилии сотрудников НКВД, которые вели дело Татьяны Кулик, мне не интересны — я их знаю. Возмущает, что тут произвольно трактуются законы и от общественности скрываются фамилии палачей, которые были признаны виновными»,— говорит господин Прудовский.

Между тем данные сотрудников НКВД можно найти в открытом доступе. На сайте «Мемориала» находится база с 41 тыс. фамилий людей, работавших в системе с 1935 по 1941 год. Архивные уголовные дела репрессированных также можно получить для ознакомления в Государственном архиве РФ (ГАРФ). «Московское УФСБ передало в ГАРФ более 94 тыс. дел на 133 тыс. человек, и эти документы также не засекречены. У меня есть копии документов из ГАРФ, в них фамилии сотрудников НКВД не закрыты»,— говорит господин Прудовский. Впрочем, даже региональные управления ФСБ выдают копии дел с открытыми фамилиями.

«В моей практике было и то и другое — как полностью открытые фамилии и подписи, так и закрытые. Что, на мой взгляд, говорит об отсутствии единого толкования закона и о принятии решения о "засекречивании" отдельным управлением»,— рассказал “Ъ” Александр Макеев, бывший руководитель Центра документации Музея истории ГУЛАГа и автор книги «Сиблаг НКВД. Последние письма пастора Вагнера». Он делал запросы в УФСБ, когда искал информацию о своих 27 репрессированных родственниках. «Например, Новосибирск мне прислал полностью открытые документы, а потом другим присылал закрытые. Полная неразбериха»,— добавил господин Макеев.

Говорить о полной секретности в отношении личностей сотрудников органов внутренних дел нельзя, соглашается старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Татьяна Полянская. Она приводит в пример Российский госархив социально-политической информации, где хранятся личные дела всех, кто служил в органах в годы сталинских репрессий.

«Эти дела выдаются исследователям, получившим пропуск в архив. В них только беспристрастные анкетные данные о сотруднике: ФИО, год и место рождения, национальность, партийность, начало службы в органах, должности, звания, награды, подвергался ли репрессиям, год и место смерти»,— рассказала “Ъ” госпожа Полянская.

Она отметила, что для ознакомления документы предоставляются в открытом виде, но при заказе на копирование материалов следственных дел, фамилии следователей и других участников процесса могут быть закрыты. Госпожа Полянская отметила, что так же действуют в Германии, где архивные законы хорошо проработаны: «В германских архивах я получала все материалы за период войны без всяких ограничений, просматривала их, делала выписки, но не ксерокопировала. А вот когда я заказала копии материалов из архива Штази (Министерство госбезопасности ГДР) про беглецов через берлинскую стену и про немецких диссидентов, то получила ксерокопии, где все фамилии были закрыты белой полоской. Закрыты не только фамилии солдат, стрелявших и убивавших беглецов, но и самих беглецов. Аргумент — мы не знаем, желает ли этот человек, чтобы все знали, что он бежал из ГДР или что он был диссидентом. Иногда оставляли открытыми только имена, так как из контекста было непонятно, о мужчине или о женщине идет речь».

В России же, когда речь заходит об обнародовании информации о сотрудниках НКВД, используется аргумент о том, что у потомков репрессированных может возникнуть желание свести личные счеты с потомками сотрудников органов.

«Однако таких случаев с 1991 года не было»,— отмечает господин Прудовский. Президент РФ Владимир Путин на встрече с членами СПЧ в декабре 2019 года также предостерег от беспрепятственного доступа к архивам: «Мы знаем, как работал НКВД в 1930-е годы, и не всегда родственникам, может быть, будет приятно открыть дела своих предков».

Анастасия Курилова