Василий Степанов о «Тайной жизни» Терренса Малика

«Тайная жизнь» — байопик Франца Егерштеттера, австрийского крестьянина, отказавшегося служить в нацистской армии и ставшего символом австрийского Сопротивления, а в 2007-м причисленного к лику блаженных католической церкви. Вооружившись эстетикой немецкого горного фильма и философией Хайдеггера, Терренс Малик возвращается к своему любимому сюжету: торжественным и холодным взглядом он смотрит на человека, попутно обозревая пустые и величественные небеса

Франц Егерштеттер, простой семьянин из австрийского Радегунда, косит свой альпийский луг. Позади — необъяснимая громадина горы и колокольня местной церкви. Широкоугольная оптика искривляет края кадра, и кажется, что луг вот-вот съедет в пропасть. Можно сказать, что это эталонный ландшафт для горного кино в духе Арнольда Фанка. Мир спокойно висит на волоске. На календаре 1939 год, и скоро Егерштеттеру, как и любому военнообязанному в его стране, предстоит пройти курс молодого бойца и принять присягу на верность фюреру. Пустяк для богобоязненного человека, привыкшего во всем подчиняться властям, но что-то гложет крестьянина. Как будто и луг, и ближайшая река, и гора, и облако, в котором теряется ее вершина, не то чтобы говорят «нет», но как-то слишком подозрительно молчат. Егерштеттер просит ответа у соседей и друзей, говорит с местным священником, но все тщетно. Мир молчит в страхе, хотя казалось, что беда никогда не доберется до их мирной долины. Остается только довериться внутреннему голосу. Как обычно у Малика, этот голос звучит за кадром. Их даже два: весь фильм — это диалог Франца и его жены Франциски.

К тому моменту, когда Адольф Гитлер триумфально въехал в Вену, и на Хельденплац его приветствовала разгоряченная толпа, Австрийская Республика успела истончиться до фикции, совершенной иллюзии. Аншлюс, против которого Егерштеттер голосовал в ходе референдума, не случился мгновенно, точно так же не случилось мгновенно и отречение главного героя от Гитлера, сформулированное как отказ от оружия и службы в армии и стоившее ему жизни. Истоки австрийского падения можно и нужно искать в 1933-м, когда канцлер Дольфус распустил парламент, запретил оппозицию и стал строить корпоративное католическое государство. Или позднее, когда после убийства Дольфуса канцлер Шушниг не нашел противоядия от энергичного давления с Севера и пустил нацистов в правительство. Терренс Малик в своем фильме о человеке, превратившемся после войны в символ неизбежного конфликта христианских ценностей с ценностями рейха, ставит точку невозврата до аншлюса. И начинает с запечатленного в 1934 году в «Триумфе воли» прилета Гитлера в Нюрнберг.

Символика «Триумфа воли» Лени Рифеншталь прозрачна: божество спускается с неба к своим почитателям. Но думается, что помимо этой метафоры Малику важна и чисто чувственная, визуальная сторона вопроса. Дело в том, что представления Рифеншталь о прекрасном в этом партийном фильме поразительным образом совпадают с его собственными. В «Тайной жизни» самолет фюрера мчит сквозь кучевые облака под ораторию Генделя «Израиль в Египте», мы смотрим на вечное сияние солнца и странные фигуры воздушных масс, глядим с неба на город. Надмирные, неестественные для человеческих глаз ракурсы Рифеншталь (камера расположена то по-детски низко, то чересчур высоко), органическая неточность освобожденного от штатива взгляда — все это предельно близко Малику. Эту съемку невозможно очистить от идеологии и памяти, но Малик именно ее делает началом фильма. Зачем? Смеется над собой? Подчеркивает, что истинная красота существует вне исторических смыслов? Или, напротив, подталкивает к мысли о неприемлемости эстетизации зла? Кажется, Малику важно превратить Гитлера из невидимой фигуры этого сюжета противостояния, из истерического голоса по радио в реального антигероя, точную антитезу Егерштеттера, живущего своей тайной, невидимой, хоббитской жизнью и выловленного на всеобщее обозрение безжалостным плугом большой истории (так крестьянин, перекапывая грунт, достает на свет божий червяка).

Усиливает этот эффект противопоставления знаменитая хроникальная съемка из альпийской резиденции Гитлера «Бергхоф»: соратники, дети, лужайки, улыбки, прогулки — все это существует на экране в невольном соревновании с пасторальными трудами и днями Егерштеттера. В жизни он, как и все люди, кажется, был не идеален, но беатификация 2007 года заставляет Малика посмотреть на своего героя соответствующим образом. Драматургически «Тайная жизнь» ближе всего к агиографии. Снятая в эстетике горного фильма замечательным немецким оператором Йоргом Видмером, эта картина встраивается в логику хайдеггеровских размышлений Малика (известно, что философ любил порассуждать о преимуществах крестьянского труда и уединения на лоне природы). Кому-то может показаться, что Видмеру не хватает легкости Эммануэля Любецки, но жанр, сюжет и суровое величие горного ландшафта действительно требуют более торжественного и холодного взгляда.

Можно сказать, что с «Тайной жизнью» Малик возвращается к условно нарративному кинематографу: после его современной трилогии любви, секса и музыки («К чуду», «Рыцарь кубков», «Между нами музыка»), после младенческих IMAX-абстракций «Путешествия времени» история Егерштеттера кажется предельно традиционной, во многом опирающейся на работу художественно-постановочного цеха. Хотя и у этой традиционности и исторической точности есть свои условности и пределы. Трудно объяснить, например, почему немецкая группа, собранная Маликом в австрийских горах, в кадре говорит в основном по-английски (видимо, дело в том, что «Тайной жизни» как агиографии подобает лингва франка). В следующем фильме режиссер, кажется, еще глубже погрузится в религиозные материи — его проект «Последняя планета», который он также снимает с тем же Йоргом Видмером, основан на евангельских сюжетах.

В прокате с 19 марта