Кабала терпимости
Екатерина Шульман об актуальной записке политконсультанта XVII века
Кабала терпимости
Екатерина Шульман об актуальной записке политконсультанта XVII века
Годфри Неллер. Портрет Джона Локка, 1697
Фото: Государственный Эрмитаж
Осенью 2019 года в выпускаемом Кембриджским университетом The Historical Journal был опубликован неизвестный ранее текст Джона Локка — великого британского философа, педагога и политического мыслителя. Обнаруживший документ ученый-историк Джонатан Крейг Уолмсли, занимающийся Локком и опубликовавший о нем множество научных статей, был удивлен заголовком: «Причины терпеть папистов наравне с остальными». Чтоб было понятно, это примерно как увидеть неизвестную статью позднего Льва Толстого под названием «Причины ежедневно есть мясо и применять смертную казнь»
Карл I
Фото: Sir Anthony Van Dyck / National Portrait Gallery
Уолмсли обнаружил неизвестную рукопись там, где обычно обнаруживаются такие вещи — в университетской библиотеке. Судя по всему, колледж St. John’s в Аннаполисе, штат Мэриленд, приобрел бумагу на аукционе в 1928 году, ее внесли в каталог, а потом забыли. Обнаружив рукопись, представляющую собой скорее набор нумерованных тезисов, чем связное сочинение, Уолмсли не вывесил ее фотографию в социальных сетях, как сделал бы каждый из нас, а опубликовал (совместно с кембриджским историком Феликсом Уолдманом) статью о своем открытии. Статья состоит из краткого предуведомления двух исследователей и включает полный текст рукописи Локка.
Фото: St. John’s College
Reasons for tolerateing Papists equally with others
Преследования раздражают лучших среди папистов, так же как и среди других. Если свобода совести день за днем все сильнее укрепляет всеобщую ненависть к папству, папистов можно терпеть так же, как и других.
Если свобода совести воспитывает в людях непримиримость ко всякому навязыванию веры, папистов без опасений можно терпеть. Если свобода совести объединяет протестантов против папистов, папистов можно терпеть без опасений.
Если терпимость — есть способ обращения папистов так же, как и других, их равно можно терпеть. Если папистов можно считать такими же хорошими подданными, как и других, их равно можно терпеть.
Если все подданные имеют право на снисхождение государя и быть принятым на его службу, папист имеет на это равное право.
Если при приеме на службу важны только способности, и Король не должен лишаться пользы от любых своих подданных, то папистов можно терпеть.
Если свобода совести подчиняет всех государю и делает их полностью зависимыми от него, то папистов можно терпеть.
Если навязывание несогласным чьего-либо мнения противоречит принципам религии и бессмысленно, значит, папистов следует терпеть.
Если страдание за любые взгляды будет способствовать их распространению, значит, папистов должно терпеть.
Терпимость способна так же мало удовлетворить папистов или примирить их с правительством, как и гонения. Свобода совести здесь предназначена для того, чтобы объединить протестантов одним общим интересом и под одним защитником против них, поэтому она не может угодить им.
Преследования папистов сами по себе могут так же мало заставить их объединиться с другими сектами, как и терпимость — посеять рознь между ними. Те же последствия имеет и терпимость или преследование для других еретиков.
Карая папистов за их веру, вы не настолько ошибаетесь, преследуя их как клику за их убеждения. Потому что те, кто пребывает в полном распоряжении власти, почитаемой непогрешимой, чьи устремления прямо противоположны вашим, неизбежно будут нелояльны, даже если некоторые из них могут быть искренне верующими.
Хотя гонения обычно делают другие убеждения востребованными и почитаемыми, это меньше относится к папизму, чем к любой другой религии.
Во-первых, потому что преследование является их собственным обычаем и поэтому вызывает меньше сочувствия.
Во-вторых, принципы и доктрины этой веры выглядят менее способными увлечь пытливые умы или колеблющиеся души. Люди обычно в своем добровольном выборе скорее стремятся к свободе и религиозному экстазу, в которых они сами собой распоряжаются, чем предают себя во власть и распоряжение других. Кроме того, папизм, внедрявшийся и сохранявшийся силой и принуждением, соединенными с искусностью и старанием их духовенства, разрушится скорее, чем любая другая вера, с коей светская власть обходится сурово или кою она, по крайней мере, лишает поддержки и опоры, исходящей от собственного их духовенства.
Спрашивается: паписты или протестанты обрели больше новообращенных в результате гонений, от которых они страдали во время преобразований в начале Реформации?
Суровость в отношении паписта вызовет меньше недовольства обывателей, чем в отношении других, поскольку таков закон возмездия (lex talionis). К тому же нельзя думать, что его карают исключительно за его веру, так как он признает себя подданным и приверженцем враждебного государя.
То, что государю следует поощрять знания, откуда проистекает разнообразие мнений в религии, ничего не значит для папистов, которые признают безоговорочную веру, коснеют в невежестве и могли бы так же подчиняться требованиям своего законного государя, как и иностранца. Непогрешимость с обеих сторон одинакова.
Все остальное, что сказано на странице 8, терпимости к папистам благоприятствует меньше, чем терпимости к другим.
Недовольство папистов будет менее опасно, когда другие стороны будут больше удовлетворены, чем сейчас. Особенно когда снисхождение способствует их верности правительству меньше, чем в случае со всеми другими. Каждый подданный заинтересован в своем естественном государе, а никакой другой державе он верностью не обязан.
Свобода в меньшей степени разрушит надежды и притязания папистов, чем других, потому что они желают общественного вреда. Поскольку за ними стоит иностранная держава и они вынуждены распространять свою веру насилием. Я думаю, паписты руководят малой частью английской торговли. И если навязывание религии уменьшит их торговлю, возможно, это причина, почему их не следует терпеть.
Если в интересах короля быть главой протестантов, то о снисхождении к папистам не может быть речи. Если только гонения на них здесь не приведут к такому же или худшему обхождению с протестантами на континенте. Но насколько это может быть выгодно для нас при нынешнем положении вещей, могут сказать только те, кто может оценить, гугеноты ли во Франции или паписты в Англии скорее способны объединится и поколебать свои правительства.
Я сомневаюсь, что принципы протестантизма могут оправдать наказание папистов за их умозрительные верования в чистилище или пресуществление и пр. Но, вероятно, ни разум, ни религия не обязывают нас терпеть тех, чьи практические принципы неизбежно ведут их к фанатичному преследованию любых мнений и полному уничтожению любого общества, кроме их собственного. Так что речь идет не об отличиях в их религиозных убеждениях или богослужебных обрядах, но об их опасных и раскольнических помыслах в отношении государства, которые неотделимы от их религии и составляют ее часть, что лишает их благ веротерпимости. Кто бы согласился, что должно терпеть пресвитериан или индепендентов, если бы частью их веры было прямое подчинение чужеземной непогрешимой власти?
Ни жестокость только к папистам не может их заставить объединиться с какой-либо другой группой, ни терпимость к ним не может разъединить их.
(перевод выполнен группой 1-го курса магистратуры Политического управления ИОН РАНХиГС под руководством Екатерины Шульман)
Фото: St. John’s College
Джон Локк, один из отцов современной либеральной мысли, первым сформулировавший те политические представления, которые позже стали ассоциироваться с другими (в довершение несправедливости — по преимуществу французскими) авторами,— теорию правового государства, общественного договора, теоретические основания разделения властей, право народа на восстание — во всех известных своих трудах постулировал толерантность и равные гражданские права для представителей всех религий и толков — кроме «папистов», то есть католиков.
По Локку, люди в «естественном состоянии» свободны (в отличие от его старшего современника Гоббса, у которого они в естественном состоянии непрерывно едят друг друга); они вступают в социальные отношения, чтобы сохранить с их помощью свою свободу. Сохранение свободы составляет назначение общественного союза, его власть над жизнью и имуществом его членов не простирается далее, чем нужно для этой цели. Это основная мысль «Двух трактатов о правлении» — главного труда Локка по политической философии.
Взгляд Локка на государство, таким образом, довольно минималистический — в отличие от многих своих современников, поэтикой абсолютизма он не увлекался. В одном из его трудов вообще содержится фраза: «У государства нет иной цели, кроме охраны собственности». Его «Письма о терпимости», как считается, навели Джеймса Мэдисона на мысль ввести разделение церкви и государства в американскую конституцию. Сам Локк был автором конституции Каролины, будущего штата США, а тогда независимой территории.
Так почему же терпимость для всех («ни язычник, ни магометанин, ни еврей не должны лишаться гражданских прав из-за своей религии»), кроме католиков? Для того чтобы это понять, надо вспомнить, в каких историко-политических условиях писал Локк. Он был человеком бурного XVII века (интересно, возможен ли век, не заслуживающий этого эпитета): пережил казнь короля Карла I, гражданскую войну, Кромвеля, реставрацию и Славную революцию — изгнание Якова II Стюарта и призвание на престол Вильгельма Оранского.
Карл II
Фото: John Riley / The Weiss Gallery
Значительную часть своей активной публичной и политической жизни Локк провел в качестве приближенного — если не сказать фактотума (в ту эпоху употреблялся неприятный термин creature, по-русски более деликатно звучащий как «креатура») — одного из самых изумительных политических интриганов того красочного времени — лорда Эшли, графа Шефтсбери. Малорослый неутомимый заговорщик и хронический больной, имевший репутацию первого развратника при дворе Карла II, где этим свойством выделиться было крайне трудно, Шефтсбери был сторонником короля, когда тот не был еще королем, членом правительства, членом знаменитой Cabal, «кабалы» (названной по первым буквам имен пяти вельмож, считавшихся самыми влиятельными,— он там четвертая буква: A, Lord Ashley), лордом-канцлером, он интриговал против короля, поднимал восстание в поддержку альтернативного наследника престола, сидел в Тауэре, был изгнан за это из Англии, эмигрировал в Голландию, где и умер.
Энтони Эшли
Фото: John Greenhill / National Portrait Gallery
Джон Локк был вынужден уехать вслед за ним, что предоставило ему обширный досуг для написания своих важнейших произведений, но, в отличие от своего мятежного и слабого здоровьем покровителя, он дождался Славной революции и вернулся.
Основным мотивом разнообразной политической деятельности Шефтсбери была борьба с католическим влиянием. Страх перед зловещей властью папы римского, явленной в каждом католике, вообще доминировал в английской внутренней и внешней политике, начиная с королевы Елизаветы I. Невидимая сеть, нити которой тянутся через горы, проливы и связывают короля испанского и незаметного сельского патера в единую организацию, спящую до поры, но активизирующуюся по сигналу заморских руководителей,— вот картина, владевшая умами государей и граждан. Католическая интервенция (по образцу Армады), католический заговор, бунт католиков, а также сочетание всего этого разом — любимый материал популярных памфлетов, парламентских речей и погромных призывов (стилистически довольно схожих друг с другом).
При Карле II ситуация усугублялась проблемой престолонаследия: Стюартов вечно подозревали в том, что они криптокатолики, а наследник официально бездетного Карла, его брат Яков, был католик открытый. Шефтсбери считается одним из дирижеров «папистского заговора» — искуственно сконструированного политического процесса, движимого лжесвидетельством, судейским конформизмом и массовой истерией. Политический смысл предприятия был в том, чтобы заставить короля санкционировать преследование католиков, а заодно скомпрометировать католического наследника — будущего Якова II.
Эпоха мыслила в терминах заговоров, комплотов, политических убийств, отравлений и международного шпионажа: политика уже стала международной, у крупных европейских государств появились спецслужбы в современном смысле — как политическая полиция для внутренних целей, так и сети осведомителей у соседей. Автор интересной книги «Разведка и шпионаж в правление Карла II» Алан Маршалл задается вопросом: были ли все эти заговоры (с названиями одно краше другого — кроме «папистского» был еще Амбарный заговор, были и другие) исключительно плодом творчества спецслужб или была за ними какая-то политическая реальность? С одной стороны, идея папистского заговора с участием королевы, имеющего целью убить короля и перерезать всех протестантов в Англии, выглядит скорее материализацией страхов Павла Афанасьевича Фамусова: нет, в заговоре были ты сам и гости все! С другой, Пороховой заговор для подготовки взрыва парламента действительно существовал, а Амбарный предшествовал восстанию Монмаута — вполне реальной, хотя и неудачной попытке вооруженной смены наследника с непопулярного брата короля на популярного (хоть и незаконного) сына. Ну и Армада к британским берегам несколькими поколениями раньше и правда приплыла — так что антикатолические настроения, противопоставлявшие национальный суверенитет глобалистской сетевой структуре с неясными целями и отсутствующей подотчетностью, состояли не полностью из паранойи.
Яков II
Фото: National Portrait Gallery
Но это политика. А как с точки зрения политической философии оправдать ограничение гражданских прав своих соплеменников, придерживающихся той религии, которой несколько десятилетий назад придерживались все? Аргументация Локка, известная по его ранее публиковавшимся трудам и отраженная также в новообнаруженном манускрипте, следующая. Католики верят в непогрешимость папы, имеющего власть избавлять от клятв и присяг и издавать законы (буллы), обязательные к исполнению всеми верующими. Следовательно, их вера обязывает их к некритическому повиновению своему лидеру. Они не часть национального body politic, политического тела, а часть глобальной сети. Следовательно, они не будут лояльны своему государю и будут не его подданными, а своего заморского кукловода, по указанию которого однажды утром каждый еще вчера мирный католик встанет и зарежет своего соседа-протестанта. Кто отрекается от своей воли в пользу третьего лица, не может быть полноценным гражданином. Следовательно, он не может и иметь гражданских прав — избирать представителей в парламент и самому избираться, учиться в английских университетах, занимать государственные должности. Напомним, что полноценное гражданское равноправие для католиков было законодательно достигнуто в 20-х годах XX века.
Чтобы понять релевантность этой аргументации, предлагаем современному читателю заменить в тексте слово «паписты» на «исламисты»: сразу становится очень доходчиво.
Как же Локк подошел к опровержению этой железной цепи аргументов? Во всех энциклопедических статьях о нем вы прочитаете, что он до конца был против католической эмансипации. Новонайденный документ представляет собой набор пунктов, описывающих возможные основания для предоставления католикам гражданских прав. К финальному выводу текст не подводит: это живое размышление, в ходе которого автор сам себе задает вопросы, выдвигая аргументы и возражения. Чтение увлекательное, хотя и малоприятное: аргументы не основаны ни на гуманности, ни на понятии свободы совести, ни на идее неотъемлемых прав человека, как мы ее сегодня понимаем. Государь не должен лишаться услуг никого из своих подданных, преследуя папистов, мы делаем их популярными, а будучи наделены равными со всеми остальными правами, они быстрее ассимилируются в общей массе, преследования папистов могут привести к преследованию протестантов на континенте — вот рассуждения Локка.
Своеобразное обаяние новообретенного текста именно в том, что это скорее записка политконсультанта, чем рассуждение философа. В нем мало теоретизирования и много практической политики — не очень чистой, не очень честной и не очень нравственной.
Мыслители прошлого для нас слишком часто лишь ряд портретов трудноразличимых старцев в париках, авторов неудобочитаемых фолиантов. Этот негладкой, отрывистой прозой написанный текст (корявость которого постарался передать перевод) напоминает, из какого своеобразного сора выросли высокие идеи европейской терпимости, гуманности и верховенства права.