Как меняется отношение к людям с особенностями и разговор о них с экрана

На прошлой неделе мир отмечал День людей с синдромом Дауна (21 марта). На «Первом канале» к этой дате был приурочен показ лирической документальной комедии «Съесть слона». Обозреватель «Огонька» отмечает, как меняется отношение к людям с особенностями и как меняется разговор о них в кино.

Андрей Архангельский

Люди с особенностями — так их принято называть сегодня. Также их называют «солнечными людьми», «детьми солнца» или «людьми с лишней хромосомой». Русский язык способен на тончайшую лиричность, и он же хорошо приспособлен для того, чтобы бить наотмашь, но нейтральных слов в нем не так уж и много. Если вы думаете, что положение можно исправить с помощью приторных или трогательных эпитетов, то ошибаетесь: вы неизбежно сфальшивите. Это может показаться надуманной проблемой, но для разговора о людях с особенностями авторам приходится каждый раз искать новую интонацию.

Один из первых российских документальных фильмов на эту тему («Лишняя хромосома любви», 2012, режиссер Елена Подроманцева) начинался так: «По статистике ВОЗ, 1 из 700 новорожденных в мире появляется с синдромом Дауна. Это соотношение одинаково в разных странах, климатических зонах, социальных слоях. Оно не зависит от образа жизни родителей, их здоровья, вредных привычек, образования или национальности… Синдром Дауна — это генетическая аномалия, когда у человека, помимо положенных 46 хромосом появляется 47-я, лишняя». Тон фильма немного напоминал статью из энциклопедии, а нейтральность изложения словно подчеркивала просветительский тон.

Это было объяснимо: главная трудность, с которой сталкиваются на протяжении всей жизни «особенные люди»,— это дикие предрассудки, а главная цель фильмов о таких людях — сделать мир чуть менее агрессивным по отношению к ним.

«Съесть слона» делает следующий шаг: это не «лекция о проблеме», а фильм о труппе инклюзивного театра «ВзаимоДействие», в котором играют актеры с синдромом Дауна, снятый авторами с соблюдением тонкого баланса между сочувствием и «нормальностью разговора». Как им это удалось?

…Главная героиня фильма — Мария Быстрова — хочет стать актрисой. На репетициях у Маши все получается, но она никак не может заставить себя выйти на сцену во время спектакля, не может сделать этот единственный шаг. А еще — она влюблена во Влада, который любит другую актрису. И Маша подумывает уйти из театра. Ее уговаривают остаться и вроде бы получилось уговорить. «Знаешь, как съесть слона? По кусочкам! У тебя все получится». И вот спектакль, и Маша готовится выйти и, наконец, делает шаг, но только за сцену, куда-то вниз, сломя голову, сбегает по лестнице — подальше от всех, и плачет…

«Она борется с обычным человеческим страхом: боязнью первого шага. Не страшно, если ошибешься. Страшно вообще ничего не сделать»,— говорит основатель и руководитель инклюзивного мультимедийного проекта «ВзаимоДействие», режиссер и хореограф Маргарита Ребецкая. Конечно, это фильм не только об актерах, но и о тех, кто занимается людьми с особенностями. Всегда в таких случаях важно понять, какая мотивация у режиссера, который в общем-то не может рассчитывать на успех, на славу. Конечно, Ребецкая — подвижница; но если бы она с горящими глазами произносила что-то вроде «нужно протянуть руку помощи» и напоминала о том, какое наше общество черствое и безжалостное по отношению к «особенным»,— это звучало бы справедливо, конечно, однако слишком предсказуемо. Когда ее спрашивают, почему она, выпускница ГИТИСа, артистка ансамбля имени Игоря Моисеева, решила создать инклюзивный проект, ее ответ выглядит гораздо сложнее, чем можно было бы ожидать. Естественно, поначалу она просто хотела быть причастной к какому-то хорошему, доброму делу. Однако у Ребецкой есть еще одно, довольно странное объяснение, именно оно и вызывает доверие: «Если ты, допустим, балерина, то в искусстве — если ты не достиг совершенства — тебе нет смысла продолжать. А здесь все по-другому. Ты заранее знаешь, что совершенства не будет. Но будет по-другому».

«Находить красоту в несовершенстве» — вот что, кажется, хочет сказать Ребецкая. Это внезапно открывает перед нами какое-то иное измерение, отменяет все прежние конвенции. А что, если наше общее представление о красоте — ошибка? И изучать несовершенство — гораздо более интересная задача? Попутно ты понимаешь, что российское искусство разучилось в последние годы говорить о неудаче — творческой и человеческой,— которая не менее важна. Неудачу нужно лелеять, любить, потому что она в каком-то смысле интереснее.

…Все же, понимаешь ты, общество прошло большой путь в отношении к «особенным людям». Сегодня мы имеем дело с психологами и волонтерами, которые обладают для этого достаточным культурным и этическим опытом. В России уже прижилось понятие «особый театр», есть даже фестиваль «особых театров» (фестиваль «Протеатр. Международные встречи», проект театрального центра им. Вс. Мейерхольда).

Конечно, все эти театры и фильмы выполняют прежде всего социальную миссию, не стоит по этому поводу заблуждаться. Маргарита Ребецкая говорит, что ее цель — гуманизация общества: «Мы боремся не с плесенью, а с сыростью». Кроме того, театр для особенных выполняет и сугубо практическую задачу — социальной адаптации.

Людям с синдромом Дауна редко удается найти работу, и театр для них, пожалуй, идеальная форма трудоустройства: благодаря ему они развивают физические навыки и навыки речи.

Кроме того, им, привыкшим к тому, что их все вокруг опекают, крайне необходимо почувствовать себя самостоятельными. Театр все это дает — в самой естественной, ненавязчивой форме. «Мы не называем их профессиональными актерами, но это не мешает обучать их профессиональным навыкам. У нас нет задачи сделать из них актеров. Но это не отменяет того, что спектакль может быть сделан профессионально. Чем они берут? Искренностью, естественностью, с которой несут себя»,— говорит Ребецкая.

Разговор об особенных людях нельзя превращать в плакат, в агитку. Кино уже прошло несколько этапов разговора об особенных: вначале это было просто сочувствие, затем, постепенно, язык кинематографа становился все более «нормальным», он перестал заигрывать. За что хвалят, например, недавнего «Арахисового сокола» (2019, режиссеры Тайлер Нилсон и Майк Шварц; художественный фильм о юноше с синдромом Дауна, который совершает побег из интерната, чтобы стать рестлером). За то, что это не «социальное кино про людей с ограниченными возможностями». Это просто доброе, человеческое кино, чем и подкупает. И всегда в таких случаях возникает еще одна дилемма: какой аспект разговора важнее — благотворительный, социальный или именно человеческий?

«В первый раз, когда мне предложили снять видео для проекта "ВзаимоДействие", у меня был благотворительный мотив по отношению к людям с синдромом. Но как только я с ними познакомилась, я моментально избавилась от этого взгляда "сверху", который всегда сопровождает сочувствие»,— говорит Юлия Сапонова, выпускница Московской школы кино, режиссер фильма «Съесть слона».

Самое важное в этом фильме — что он именно комедия, хотя и лирическая. Вовсе не запрещено кое-где и посмеиваться над героями, мало того: они сами подают потрясающий пример самоиронии. Они умеют смеяться над своими ошибками. И именно через смех, через самоиронию мы вдруг получаем доступ к «нормальному» разговору, обнаруживаем ту самую верную интонацию. Не обидно-сочувственную, но и не пафосно-лозунговую.

Кто-то сказал — они создают «гипертрофированную атмосферу добра». Поразительно, что даже с экрана тебе передается это ощущение и появляются странные, удивительные мысли: например, о том, что наш мир — при иных представлениях о «нормальности» — мог бы быть намного, намного лучше…