Эксперт в эфире “Ъ FM” — о стоимости нефти и курсе рубля

Курс доллара превысил 79 руб. впервые с февраля 2016 года. Начало торгов на Мосбирже оказалось стрессовым для российской валюты. В моменте рубль торговался у отметки 79,22 за доллар, после опускался до 77 руб., что на 1,5 руб. больше, чем на закрытии. Курс евро увеличился почти на 2 руб. — до 85 руб. Стоимость нефти марки Brent утром продолжила падение. Она приближается к $28 за баррель. Ведущий Петр Косенко и экономический обозреватель “Ъ FM” Константин Максимов обсудили перспективы российской валюты с преподавателем факультета мировой экономики и политики Высшей школы экономики Николаем Корженевским.

Петр Косенко: Какие факторы сейчас влияют на рубль? Из-за чего он падает?

Николай Корженевский: Факторы все те же — это общий уход от рисков на глобальных рынках, который негативно влияет на все с повышенным аппетитом к риску. Рубль здесь, безусловно, один из главных кандидатов. И нефть на уровне $28 за баррель Brent — это нервный уровень для рынка, и чем дольше он сохраняется, тем больше появляется желающих выйти из рубля.

Константин Максимов: Самая ли сейчас плохая валюта — рубль? Какими темпами он падает по сравнению с потенциальными аналогами?

Н.К.: Я точно не согласен с этим тезисом. Может быть, конечно, если взять какую-то базу для сопоставления, мы действительно обнаружим, что конкретно к этой дате рубль упал сильнее, чем либо все, либо большинство валют. Но я бы обратил внимание вот на что: нефть уже $28, а рубль все еще на уровне 77–78 за доллар. Здесь скорее рубль оказывается достаточно крепким относительно того, что могло бы с ним происходить на таком внешнем фоне. Есть еще история с вирусом и с глобальными рынками. Но мне кажется, что этот вечный намек на следующую девальвацию в нынешнем эпизоде неактуален.

К.М.: Какой курс должны бы сейчас закладывать, опять же, с учетом внешних дополнительных факторов риска?

Н.К.: Это сильно зависит от некоторых других вводных, например, от нашего желания использовать резервы. Прямых заявлений на эту тему я не слышал, но, в моей интерпретации, Минфин готов использовать имеющиеся резервы. То есть часть выпадающих доходов в бюджет закрывать не с помощью дальнейших каких-то манипуляций с курсом рубля.

К.М.: В общем-то, продажу валюты на 5,5 млрд руб. мы увидели.

Н.К.: Безусловно. Но есть бюджетное правило, которое требует проводить продажу в соответствующем объеме. И об этом не следует забывать, оно всегда так и было прописано. Поэтому эти продажи производятся также программно, как производились покупки. Я думаю, что все-таки даже при нынешних ценах и на нефть, и на доллар, котировках на валютном рынке мы можем какое-то достаточно долгое время просуществовать. Если все так останется дольше, чем на год, например, тогда, наверное, имеет смысл вернуться к этой беседе уже в более негативном контексте.

К.М.: Мы понимаем, что Российская Федерация в рамках того же бюджетного правила при ценовых реалиях на рынке нефти получает определенное количество рублей за каждую бочку нефти. Сейчас мы получаем те же $28 с небольшим за баррель.

Н.К.: Около 2 тыс. руб. с небольшим за баррель.

К.М.: Не станет ли это дополнительным ударом по бюджету нашему?

Н.К.: Это не удар до тех пор, пока есть резервы, чтобы восполнять эти, скажем, не хватающие 1,3–1,5 тыс. руб. за баррель в доходах, которые мы не получили из-за сложившейся конъюнктуры. Но это предполагает существенные расходы, оценки были порядка 2 трлн руб. из резервов в год. Поэтому порог прочности есть.

Эти 2 тыс. руб. за баррель не являются триггером для сиюминутной и обязательной девальвации рубля, но, конечно, создают риск на горизонте одного года или двух лет.

П.К.:Вы говорите, о бюджетном правиле, об исполнении и так далее. А не меняются ли правила сейчас прямо у нас на глазах? Не происходит ли того, что в чрезвычайный режим уже входит экономика? И есть ли у российской экономики, скажем так, дно? Например, это нефть по $20, доллар по 100 руб.?

Н.К.: Что касается бюджетного правила, я думаю, что его бы поменяли очень быстро. Но дело в том, что оно сложилось таким образом изначально, что сейчас оно удобно в существующей своей версии. Оно просто определяет необходимость выхода на валютный рынок с продажами валюты. Это прекрасно подходит к ситуации, поэтому просто не нужно его менять.

Что касается дна, здесь можно только угадывать. Рынок нефти — штука неблагодарная. Мы понимаем, что мы где-то находимся уже на пороге операционных издержек по цене на нефть, то есть того уровня цен, после которого либо нефтяные компании становятся убыточными, либо резко падает рентабельность отдельных месторождений. В таком случае сама отрасль начнет задаваться вопросом о том, нужно ли производить при таких ценах.

К.М.: Я хочу все-таки вас спросить о тех шагах, которые может в очередной раз предпринять или не предпринять глобальный регулятор. Мы понимаем, что есть еще какой-то запас или пространство для маневра у Федерального резерва.

Н.К.: Федрезерв, я думаю, сделал достаточно много, но проблема не на финансовом рынке. Почему Федрезерв был намного успешнее, скажем, в 2008 году или в 2014–2016 годах? Регуляторы хорошо действовали, потому что все-таки проблемы были больше финансового толка. Но и в 2008 году после решительных действий Федрезерва рынок еще некоторое время попадал и только потом остановился и начал восстанавливаться. Меры приняты, с чем связан мой умеренный оптимизм. Необходимо время, чтобы они просочились, так сказать, в систему и начали действовать.

Потому что пока мы видим явно массовый психоз. При этом мы падаем с космических высот, поэтому падение, конечно, скажется очень быстро.

К.М.: А что можно сказать о российском ЦБ?

Н.К.: Думаю, что он не сделает ничего. Оставит ставку без изменений.