Чего боятся и на что надеются российские театры

Как будет выглядеть мировой театральный ландшафт после битвы с коронавирусом? На первый взгляд, вопрос этот преждевременный. Но парадокс в том, что в культуре сегодня от сиюминутных оперативных решений зависят долгосрочные последствия. Однако скорость реакции никогда не была сильной стороной российской бюрократии, напоминает Ольга Федянина.

Обострение хронического

Внутри беды общей и всеобъемлющей не очень принято говорить о проблемах какой-то одной отрасли, одной группы, если это не группа, от которой сейчас, в данную секунду, зависит общее выживание и благополучие. Большинству остальных придется на неопределенное время приготовиться к тому, что «профсоюзные» жалобы и просьбы будут сталкиваться с более или менее внятным «не до вас».

Людям, работающим в сфере культуры и искусства в России, к сожалению, к «не до вас» заново привыкать не нужно — эту интонацию они отлично знали до и без всяких эпидемий.

На самом деле, что бы мы о культуре и искусстве ни думали, но это производство. Длящийся форс-мажор делает более насущными те проблемы этого производства, которые всегда существовали, просто эпидемия сейчас на наших глазах их критически обостряет. Проблемы эти можно условно поделить на общие мировые и специальные отечественные.

У всей культуры сейчас схожие проблемы; в данном случае речь будет идти про театр просто потому, что он как отрасль попал в эпицентр проблем, порожденных пандемией, одним из первых, и уже понятно, что выходить будет одним из последних: массовое и тесное скопление людей, проводящих рядом друг с другом все время спектакля,— прямая и понятная опасность.

Театры выглядят обманчиво автономно — дом на площади, у каждого свой репертуар и своя труппа. На самом деле автономия эта уже давно иллюзорна. Остановка репетиций практически любого спектакля обрушивает рабочий график не в одном отдельно взятом доме на площади. Актеры и режиссеры планировали не только эти репетиции, но и киносъемки, возможные проекты в других театрах, на телевидении. У оперных театров, у всех фестивалей расписания составлены и скоординированы на несколько лет вперед, и сегодня эти планы обнулены во всем мире. Причем координировались они годами, а обнулены за считаные дни. Сколько времени понадобится на то, чтобы этот всемирный график заново заработал, предсказать невозможно. Еще и потому, что входили в незапланированную паузу все страны и даже отдельные города в разное время — и выходить из нее тоже будут в разное. Так что сегодня сломано не только расписание на время самой эпидемии, но и надолго после нее. К тому же неизвестно, когда люди снова будут морально готовы два-три часа провести в тесной близости театрального зала и когда это станет по-настоящему безопасно.

Это, как уже было сказано, статус-кво для мирового театра в данный момент, и ситуация Московского художественного театра здесь мало чем отличается от ситуации, например, Финской национальной оперы.

Тест на скорость

Но есть, разумеется, локальные особенности, специфика отдельных стран. Наша специфика — это российская бюрократия. То есть не сама культура, а управление ею. Управление, которое сегодня состоит из огромных сложных схем распределения бюджета, контроля и отчетности. Ни к чему эти сложные схемы не приспособлены так мало, как к быстрой реакции на масштабную критическую ситуацию. То есть к настоящему моменту.

Средства, которые есть в распоряжении российского театра,— это бюджетное финансирование плюс заработанные самим театром деньги. На одни только бюджетные деньги театр существовать не может. Собственные заработки театров сейчас равны нулю, и неизвестно, сколько это «сейчас» продлится. Расходы при этом никуда не делись: театр — это здание и люди, то есть зарплаты и содержание помещения. Даже если вообще забыть («не до того») про цену творческого простоя, есть обычный простой, который должен быть оплачен. Неслучившиеся собственные доходы театра должны быть как-то компенсированы, и нужны эти деньги сейчас, оперативно. Но наша государственная бюрократия так не устроена: даже если она готова выплатить невольный убыток, ей нужно сначала посчитать, сколько он составил. Понятно, что посчитать это в полном объеме можно тогда, когда финал эпидемии будет виден. Только к этому моменту может так случиться, что театрам просто не с кем будет открываться заново: актеры уйдут в курьеры «Яндекса», а рабочие сцены — в грузчики «Утконоса». И никакая мобилизационная риторика — «надо потерпеть», «надо переждать» — здесь не поможет. У среднестатистического российского актера финансовые возможности примерно такие же, как у российского таксиста: до конца месяца как-нибудь дотянем, а дальше — тишина.

Пока что Министерство культуры собирает у театров сведения о потерях. Первый заместитель художественного руководителя—директора МХТ им. А. П. Чехова Марина Андрейкина подтверждает: «Мы с самого начала в контакте с министерством, они запрашивали у нас данные, они в курсе проблемы, и мы ждем, что Минкульт вместе с Министерством финансов найдут решение. Хотя пока неизвестно, когда и какое именно оно будет».

Регионы ждут сигнала из центра

Вторая проблема нашей культурной бюрократии в ее, как это ни странно, разрозненности. В подчинении федерального министерства находятся немногие театры, большая часть — в подчинении муниципальных, областных, региональных министерств и департаментов. А там денег тоже нет — и, что хуже, нет ни внятной перспективы, ни системы информирования. Если в западном мире представители соответствующих министерств и ведомств регулярно выходят на пресс-конференции, публично разъясняя и проблемы, и возможные пути их решения, то наша бюрократия традиционно молчалива. Это плохо не только потому, что каждый театр со своими местными властями общается «один на один», но и потому, что у публики совсем нет ощущения того, что мы все сейчас находимся в пресловутой одной лодке.

Без общей информации неоткуда взяться солидарности, а она между тем сейчас очень нужна. Театры в регионах один за другим попадают в катастрофическую «вилку»: суммы, полученные за проданные заранее билеты, потрачены на постановки спектаклей, которые невозможно показать. Деньги за все билеты при этом театр по закону обязан вернуть зрителям в 30-дневный срок. А кассы театров пустые. Александр Кулябин, директор Государственного академического театра «Красный факел» (Новосибирск): «Финансовые проблемы — это только одна сторона дела. Но самое болезненное — и потенциально опасное — для нас то, что мы теряем своих зрителей, которые воспринимают затяжку с возвратом денег как пренебрежительное отношение со стороны театра». Кстати, в Новосибирске решения ждут, скорее, от федеральных министерств и тоже не знают ни примерных сроков этого решения, ни возможных объемов помощи.

Михаил Бычков, главный режиссер и художественный руководитель Воронежского камерного театра, тоже рассчитывает на федеральный центр: «Выпадающие доходы бьют в первую очередь по нашим актерам: их зарплата зависит от количества сыгранных спектаклей и от репетиционного времени, а ничего этого сейчас нет. Мы подали данные об убытках в наш департамент культуры, с которым у нас хорошие конструктивные отношения. Но я уверен в том, что в регионах движение начнется тогда, когда будет какое-то решение, какой-то знак на федеральном уровне. Я думаю, что должна быть прямая финансовая поддержка театров, и мы такого решения очень ждем».

Спасение независимых утопающих

Третья проблема культурной бюрократии заключается в том, что ее внимание по определению сконцентрировано на культуре, условно говоря, бюджетной. То есть той, которой она же сама и выделяет государственные деньги. Маленькие независимые негосударственные театры ни в каких культурно-бюрократических схемах не предусмотрены, в крайнем случае они могут рассчитывать на проектные гранты, но не на компенсацию простоя. Только вот для российского театрального ландшафта эти маленькие и независимые тоже очень важны, и если они из этого ландшафта вынужденно исчезнут, потеря будет велика, даже если любителям «старинных многоярусных театров» так не кажется. Пока что утопающие решили сами подавать знаки бедствия: частные организации культуры (ИП, АНО, ООО) и самозанятые готовят письмо в правительство РФ с просьбой о поддержке. Но пока оно появится и куда-то дойдет, пройдет время, и, главное, непонятно, кто должен быть, так сказать, «лоббистом» такого письма, чтобы оно не отправилось в корзину под все то же сакраментальное «не до вас».

В принципе такую роль профсоюзного лоббиста сейчас должен взять на себя Союз театральных деятелей (СТД) РФ. Зампред СТД Дмитрий Мозговой подтверждает: СТД следит за ситуацией с независимыми театрами и будет стараться защитить их интересы. Но у самого союза есть возможность поддерживать только творческие проекты театров и театральных коллективов, которые в условиях карантина сведены к минимуму. Возможности оказать финансовую поддержку независимым театрам в период прекращения их реальной деятельности у союза нет. Но какие проекты можно поддержать во времена тотального простоя? Развитие онлайн-форматов очень перспективно, но совершенно безденежно, потому что интернет-контент публика пока что готова потреблять только бесплатно. А думать, что после пандемии весь мировой театр станет цифровым,— это все-таки слишком радикальный пессимизм, несоразмерный даже нынешним экстраординарным временам.