125 лет назад Чезаре Ломброзо опубликовал научный отчет об опыте использования детектора лжи в следственной практике по уголовным делам

Спустя полвека детектор лжи Ломброзо, фиксирующий изменения в частоте пульса подозреваемого, превратился в современный полиграф, а спустя век уже широко использовался во всем мире, и не только в уголовно-процессуальных действиях. В достоверности полиграфных опросов ученые все еще сомневаются, но прибор стал единственным наглядным практическим результатом науки антропологической криминологии.

Эволюция детектора лжи

Строго говоря, Ломброзо начал измерять пульс подозреваемых в 1885 году, но научно обоснованные и статистически достоверные результаты отклонений частоты пульса от нормы у подозреваемого в ходе допроса он опубликовал только спустя десять лет, в 1895 году. К этому времени он был уже всемирно знаменит благодаря своей монографии «L'uomo delinquente» («Человек преступный»), переведенной на все главные европейские языки, и по сути манифеста антропологической криминологии, или криминальной антропологии (как еще довольно двусмысленно именуют эту науку).

По современным меркам этот его научный труд, где людям разных национальностей приписана врожденная склонность к конкретным разновидностям преступлений, вопиюще неполиткорректен. Будь он опубликован сегодня, его автор попал бы сразу под целый букет тяжких уголовных статей законодательств цивилизованных и не очень цивилизованных стран. Но в викторианскую эпоху научного прогресса он был воспринят как новое слово в юридической науке. Точно так же был воспринят и новый метод Ломброзо отделять ложь от правды — с помощью физиологических показателей.

Итальянец Витторио Бенусси в 1914 году добавил в детектор лжи Ломброзо к пульсу еще ритм дыхания, когда в результате экспериментов пришел к выводу к выводу, что увеличение продолжительности вдоха соответствовало попытке подозреваемого солгать. Американец Уильям Марстон пошел еще дальше: он фиксировал кроме пульса и дыхания скачки кровяного давления и гальваническую реакцию кожи (потоотделение) при допросах немецких военнопленных во время Первой мировой войны. А после той войны лидерство в детекции лжи от итальянцев прочно перешло к американцам. Джон Ларсон и Леонард Килер (его фамилия голландских корней — Keeler, по-русски Глотов, а не та, о чем можно подумать) сконструировали детектор лжи в современном его виде, сейчас он только пишет на экране компьютера, а не чернилами на бумажной ленте, и снимаемых психофизиологических показателей в нем прибавилось.

Почти сразу детектор лжи стали использовать в американской полиции, что неудивительно. Один из его изобретателей, Джон Ларсон, был полицейским в Беркли (Калифорния) и без отрыва от производства изучал судебную медицину в местном университете. Но еще долгое время применение полиграфа в полиции зависело от продвинутости в науке местных полицейских начальников. ФБР начало официально закупать полиграфы в 1939 году. А в 1944-м судебным сообществом Американской психиатрической ассоциации было дано разрешение для проведения полиграфных проверок.

Патологические лжецы

По мере роста таких проверок у ученых криминологов и практиков из правоохранительных органов росли сомнения в их надежности. Масла в огонь их сомнений подлили показания под присягой бывшего директора ЦРУ Ричарда Хелмса на очередных слушаниях в 1978 году по делу об убийстве президента Кеннеди. Среди прочего его допрашивали о показаниях американского шпиона и перебежчика Юрия Носенко, который во время пребывания Ли Харви Освальда в СССР в 1959–1962 годах как сотрудник КГБ курировал будущего убийцу президента Кеннеди.

Мистер Хелмс сказал буквально следующее: «Мы обнаружили, что некоторые восточноевропейцы всегда могут обмануть полиграф. У американцев это не очень хорошо получается, потому что мы воспитаны говорить правду, а когда мы лжем, то легко сказать, что мы лжем». При просьбе пояснить свою мысль Хелмс дал задний ход: «Если мое обобщение и показалось оскорбительным, то я не собирался этого делать. …Я лишь пытался сказать, что, если в этой части света может жить случайный человек, который всю свою жизнь лгал о том или ином предмете и поэтому стал настолько хорош в этом, что может пройти проверку на полиграфе. Но это будет один человек из примерно миллиона или ста тысяч, что-то в этом роде. Я думаю, что американцы, если они решатся на это, могли бы сделать то же самое».

Ну как тут не вспомнить актера Михаила Ножкина из советского блокбастера «Судьба резидента», герой которого, внедренный на Запад офицер КГБ, не моргнув глазом, проходит проверку на полиграфе вражеской разведки, причем как раз в те годы, когда Ричард Хелмс возглавлял ЦРУ. Можно, кстати, вспомнить и Эймса Олдрича, начальника отдела ЦРУ и с 1985 по 1994 год платного агента КГБ, который неоднократно у себя на работе в ЦРУ успешно проходил проверку на полиграфе. Наверное, именно таких американцев имел в виду Хелмс.

Великий гаджет

Второй серьезный удар по репутации полиграфа нанес в 2003 году фундаментальный отчет Национальной академии наук США «The Polygraph and Lie Detection» («Полиграф и выявление лжи»), выполненный по заказу Министерства энергетики США. Сами ученые в своем отчете не объясняют столь странное желание этого министерства, если учитывать его профиль. Остается только гадать, было ли министерство обеспокоено безопасностью подведомственной ему ядерной энергетики или его выбрали свыше для финансирования полиграфного проекта как незаинтересованную сторону, чтобы конфликт интересов не повлиял на объективность ученых.

Но, как бы там ни было, большой коллектив ученых из разных областей науки — от психологии и физиологии ВНД до IT — на огромном фактическом материале пришел к выводу: «В популяциях испытуемых, …не обученных контрмерам, специфические тесты на полиграфе могут отличать ложь от правдивости на уровне, который значительно выше случайности, но и значительно ниже идеального. Поскольку все исследования приемлемого качества сосредоточены на конкретных инцидентах, обобщение их на использование для скрининга неоправданно». В переводе с научного языка на обычный это означало: уровень достоверности полиграфических опросов — серединка на половинку, а для массовых обследований, например мониторинга сотрудников на лояльность работодателю, он и вовсе не годится.

Но, несмотря на все нападки ученых вплоть до утверждений, что полиграфная наука имеет все признаки классической лженауки (так, по данным The Journal of Forensic Psychology Practice, в 2001 году считало около 70% мирового научного сообщества криминологов), детектор лжи только набирал обороты. По данным Бюро правовой статистики американского минюста (Bureau of Justice Statistics), в 2018 году три четверти окружных и городских полицейских управлений использовали полиграфы при приеме на работу. Как пишет популярный глянцевый журнал Wired: «Подайте заявку на то, чтобы стать полицейским, солдатом, пожарным или фельдшером сегодня, и у вас есть хороший шанс оказаться подключенным к машине, мало изменившейся с 1950-х годов, и стать объектом суждений эксперта с псевдонаучной подготовкой».

Но в реальной жизни все это не более чем рефлексия журналистов и ученых. По данным того же Бюро правовой статистики, в прошлом году объем американского рынка полиграфных проверок в денежном выражении превышал $2 млрд. И дело даже не в прибылях. В том же 2003 году, когда был опубликован отчет Национальной академии наук США, Британская энциклопедия включила полиграф в список «величайших изобретений человечества», а популярный в те годы в США интеллектуальный глянец для яппи Salon (с онлайн-аудиторией свыше 2 млн пользователей) провозгласил полиграф «одним из двух великих американских гаджетов XX века». Вторым гаджетом была атомная бомба.

Научные гнусности

Технологические условия для производства полиграфов в нашей стране созрели в 1940-е годы, но ученые-теоретики «тактики допроса» того времени были дружно против использования полиграфа. В монографии одного из наиболее авторитетных специалистов в области уголовного права тех лет Николая Николаевича Полянского «Доказательства в иностранном уголовном процессе», опубликованной в 1946 году, высказывалась в общем-то здравая мысль: «В основе всех попыток создать аппарат для проверки правдивости показаний лежит явно ошибочное представление о том, что отклонение физиологических реакций допрашиваемого от индивидуальной нормы зависит от чувства страха, испытываемого им, когда ему задаются вопросы, на которые он не может ответить правдиво, не подвергая себя риску осуждения».

Но профессор Полянский, на то время заслуженный деятель науки РСФСР, кавалер двух орденов Трудового Красного Знамени, все-таки был и оставался по складу ума старорежимным приват-доцентом юрфака Императорского Московского университета. Более молодые его коллеги-криминологи выражались не столь витиевато, как он. Например, член-корреспондент АН СССР Михаил Строгович в 1947 году в монографии «Учение о материальной истине в уголовном процессе» писал: «Ничего нового в этом новом направлении нет, все это хорошо было известно инквизиционному процессу: обвиняемого в убийстве подводили к трупу и наблюдали, как он реагировал на это, при допросе иногда велся “протокол поведения”, в котором фиксировалось поведение допрашиваемого: дрожание голоса, побледнение и покраснение и т. п. Новое направление только снабдило старые методы всяческими приборами, тестами, диаграммами и т. п., ничего не прибавив к их “научности”. ...Пожалуй, методы инквизиционного процесса выигрывают в своей примитивности и откровенности по сравнению с «научными» гнусностями представителей “нового направления”».

Тем не менее самоизоляция от одного из главных трендов в криминологии не могла длиться бесконечно. По данным историков криминологии, к сожалению, по понятным причинам не подкрепленных строго документальными свидетельствами, полиграф стал предметом закрытых исследований, инициированных в 1970-е годы председателем КГБ Юрием Андроповым. Но только в 1993 году Генпрокуратура и Минюст РФ подняли вопрос о легализации полиграфных опросов в рамках уголовно-процессуальной деятельности, а с 1994 года органы МВД начали их применение в оперативно-разыскных целях. В 2001 году Военной коллегией Верховного суда РФ как доказательство были приняты в уголовном процессе выводы, полученные по результатам психофизиологического исследования. Это была первая в России «психофизиологическая экспертиза» (под этим эвфемизмом скрывался допрос на полиграфе), проведенная в процессуальных условиях. Ее провели сотрудники Института криминалистики ФСБ.

Сегодня в России «психофизиологическая экспертиза с использованием полиграфа» существует де-факто. Как пишут в научных публикациях криминологи, «по данным Генеральной прокуратуры РФ, в нескольких регионах (например, Москва, Астраханская, Тамбовская, Саратовская области) результаты экспертизы с использованием полиграфа используются в суде в качестве доказательств». Не говоря уже о «добровольных» проверках на полиграфе на предмет корпоративной лояльности. Все эти «психофизиологические экспертизы с применением полиграфа» проводятся на основании федерального закона от 31 мая 2001 года №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Но отечественной юридической науке этого мало: она неоднократно настаивала и продолжает настаивать на принятии специального федерального закона для полиграфа. А в ожидании его разрабатывает психологические профили преступников.

Бизнесмен преступный

Вот, например, как выглядит психологический профиль экономического преступника. Подчеркнем, что далее идет цитирование (без сокращений и изъятий из авторского текста) из научной статьи в «Вестнике Московского университета МВД России» №3 за 2018 год: «Психологический портрет лиц, совершающих экономические преступлений, включает в себя следующие особенности: тщеславие, установка на обогащение; нечувствительность к риску; несоразмерные материальные амбиции; склонность к гедонизму; развитый интеллект, высокий или достаточный уровень образования и профессиональной подготовки; сочетание эгоцентризма и экстравертности; наличие завышенной самооценки, цинизма в отношении к другим людям; наличие атрибутов внешней добропорядочности, создающих благоприятное впечатление и формально подразумевающих. Кроме того, можно выделить еще дополнительно такие психологические особенности, как отсутствие воображения, скупость, подозрительность, холодность, обеспокоенность, упрямство, педантичность, одержимость и собственничество. Во многом полиграфологу следует опираться на эти особенности, поскольку именно они будут проявляться в процессе тестирования на полиграфе».

Целиком это исследование можно почитать в интернете, журнал в открытом доступе. Но даже выдержка из него невольно вызывает ассоциации с портретом человека с покатым лбом с большими надбровными дугами, массивной челюстью, оттопыренными ушами, взглядом исподлобья и прочими чертами человека преступного из монографии «L'uomo delinquente» профессора Ломброзо. Похоже, что круг длиной сто с лишним лет замкнулся, и наука криминология уже на новом, несравненно более высоком уровне вернулась к типажам преступников из итальянской школы антропологической криминологии XIX века. А если это так, то неплохо было бы познакомиться и с психологическим профилем современного «чиновника преступного».

Был бы человек, а статья найдется

Что же касается движения науки по кругу, точнее по спирали, то антропологическая криминология легла в основу позитивистской криминологии. Последняя родилась словно в пику классической школе криминологии, которая зиждется на постулатах религиозной философии и философии Просвещения. К числу основополагающих идей классической криминологии относятся свобода воли; утилитаризм (человеческие действия должны оцениваться с точки зрения достижения наибольшего возможного счастья (полезности) для наибольшего числа людей); естественного права человека (то есть происходит сдвиг от религиозной картины мира к антропоцентризму); вера в прогресс (человеческое общество можно и нужно переустроить на разумных началах).

Позитивистская школа от концепции свободной воли классического направления переходит к «причинности» преступления. Как объяснил суть этой школы один из ее теоретиков: «Позитивисты не разделяют идей об индивидуализации ответственности, умысле, свободной воле и развивают мысль о некарательной социальной реакции на преступление». А говоря проще, в ее рамках Родион Романович Раскольников с его размышлениями, тварь ли он дрожащая или право имеет,— человек, клинически склонный к насилию, и его место после двойного убийства не на каторге, а в лечебном учреждении. А до убийства с ним и такими, как он, должна вестись специальная профилактическая работа на всех уровнях социума. Надо сказать, что клиническая школа криминологии (одна из разновидностей антропологической криминологии) и сейчас сохраняет свои позиции в Италии. На четырех кафедрах криминологии университетов Генуи, Милана, Модены и Бари ее основам обучаются тюремные эксперты и судьи.

Позитивистская школа, в свою очередь, породила постмодернистскую школу криминологии, которая считает, что преступность является продуктом властных отношений, а источником преступности — уголовные законы. В теории наиболее эффективным путем сокращения преступности будет сужение сектора уголовно-правового регулирования. А в пределе достаточно отменить уголовное законодательство, и преступность немедленно ликвидируется по принципу nullum crimen sine lege (нет наказания без закона). В реальной же жизни правовой постмодернизм мы воочию видим сейчас, наблюдая за введением и отменой во множестве стран всевозможных ограничительных и карательных мер по сдерживанию коронавирусной пандемии.

Словом, не надо воспринимать профессора Туринского университета Чезаре Ломброзо исключительно через призму его «человека преступного» — угрюмого детину неандертальской внешности. Профессор был весьма незаурядным ученым и видел гораздо дальше, чем многие современные авторитеты в области криминологии.

Ася Петухова