Режиссер Анна Меликян — о борьбе с эталоном в фильме «Фея»

30 апреля в сетевой прокат выходит новый фильм Анны Меликян «Фея». Накануне премьеры режиссер рассказала «Огоньку» о том, почему решила пощадить своих героев, а также о рецептах спасения кино во время пандемии.

Беседовала Мария Лащева

Когда эгоистичный владелец крупной компании по производству кибер-игр (Константин Хабенский) встречает смешную и наивную Таню (Екатерина Агеева), неудавшуюся художницу, дальнейший сюжет представляется очевидным — сейчас девушка будет положительно влиять на главного героя, и все закончится большой любовью. Однако внезапно романтическое повествование меняет свое течение: герои погружаются в мистические сферы и начинают бороздить прошлые жизни, чтобы в финале вынырнуть в детектив и вступить в борьбу с реальным злом.

Стилистически и интонационно фильм продолжает драматическую «женскую линию», начатую режиссером в фильмах «Русалка» (2007) и «Звезда» (2014). Анна Меликян известна, кроме прочего, своей привычкой выбирать на главные роли ранее не знаменитых, необычных, «странных» актрис и затем, отталкиваясь от их индивидуальности, выстраивать штучный, персональный сюжет. Так было и с предыдущими героинями ее фильмов — Марией Шалаевой («Русалка») и Тиной Далакишвили («Звезда»). В новом фильме эти актрисы вновь появляются в кадре, замыкая тем самым меликяновский цикл перерождений трагического женского характера, который, меняясь, остается верен своей природе.

В «Фее» впечатляющий хронометраж — два с половиной часа — и замысловатый сюжет. Здесь и феминистские акции, и профашистские группировки, и компьютерная игра с патриотическим уклоном, и детская травма (в роли дочери главного героя дебютировала Александра Дишдишян, дочь Анны Меликян), христианство и реинкарнация, Андрей Рублев и экуменизм.

— Сюжет вашего фильма запутанный, многоуровневый, водит зрителя за нос: обещает романтическую историю, потом неожиданно вступает мистика, затем все превращается в детектив…

— Да, фильм сложный получился и сложно придумывался. Оттуда еще пришлось выбросить одну историческую линию — уже при монтаже, потому что все впихнуть невозможно. Сценарий я писала долго — начала в 2016 году, а вошли мы в съемочный процесс в конце 2017-го. Меня всегда завораживает этот первый, мистический момент, когда вдруг внутри тебя зарождается идея нового фильма. Ты вроде живешь как обычно, ходишь как обычно, но вдруг начинаешь чувствовать, как внутри какая-то история начинает жить собственной жизнью. И ты уже знаешь, что начало положено. Это волшебство.

Мне вначале хотелось написать про предназначение человека, а потом, когда мы стали снимать и на площадке появилась Катя (исполнительница главной роли Екатерина Агеева.— «О») со своим обаянием, мне вдруг показалось, что это история о любви. Хотя изначально мысли о любви между героями не было.

Когда я смонтировала фильм, то увидела, что там — не любовь, а встреча родственных душ; а это не обязательно перерастает в любовь. Сейчас мне кажется, что это — «про все вместе».

Главное — человек соприкоснулся с тайной, понимаете?.. Мы можем ее только попытаться постичь. Я предвижу совершенно разную реакцию на фильм, и агрессивную в том числе, потому что у людей совершенно разные взгляды на мистику и веру.

— Фильм начинается с кадров жестокого нападения скинхедов на мигрантов. В фильме вообще много жестокости, ранее вам не свойственной.

— Чтобы показать свет — а этот фильм про божественное чудо — надо пройти через темные, жестокие моменты. Сложностей не было. Какие-то кадры даже снимались без меня, у нас были классные каскадеры, мы давали им ручную камеру, и для молодых ребят это было счастье. Им только дай возможность поснимать, побить друг друга фальшиво — они, счастливые, бегали в ночи и бесконечно делали дубли. Насилия в реальности никакого не было, было море радости.

Это все реконструкция реальных акций, в интернете их можно найти. Мне понравилась акция против убийства животных, она подготовлена очень красиво, кинематографично; девушки скрючились в огромных лотках под пленкой, подобно кускам мяса. Другая акция, рядом с Венерой Милосской, была в Лувре, я ее тоже воссоздала. С активистками я не общалась, глубоко не копала, потому что кино не про это. У меня героиня лишена любви, поэтому ее кидает из стороны в сторону — то она хочет быть актрисой, то идет в активистки. Там ведь тоже театрализованное шоу, можно сказать — выступление. Но моя героиня благодаря этим жизненным метаниям открывает в себе призвание художницы. Ее разочарование связано только с тем, что у нее нет любви. Без этого смысла нет ни в чем, только обломанные крылья.

— Заявлено, что «Фея» составляет трилогию с вашими предыдущими работами «Звезда» и «Русалка». Что, как вы сами считаете, объединяет эти фильмы?..

— Героиня, та самая фея — она продолжает череду восторженных, смешных, трогательных, в чем-то наивных девичьих портретов. Я этого, опять же, не планировала, это вышло абсолютно бессознательно. Только когда мне на это указали, я поняла, что действительно — мои героини из разных фильмов очень похожи. Я надеюсь, что с этим фильмом у Кати Агеевой также откроется собственный путь в кино, так же как это случилось у Маши Шалаевой (исполнительница главной роли фильма «Русалка».— «О») и у Тины Далакишвили (исполнительница главной роли фильма «Звезда».— «О»). Я надеюсь, что на нее после этого фильма обратят внимание продюсеры и режиссеры.

Вообще с Катей получилась очень смешная история. Когда я собиралась снимать фильм «Звезда» и писала сценарий, ее ко мне привели на первый кастинг. Она мне сразу очень понравилась, я захотела ее снимать, она идеально подходила для главной роли — такой нелепой девчонки, которая очень хочет стать красавицей и актрисой. Но Катя как раз в это время поступила на актерский факультет в ГИТИС, в мастерскую Олега Кудряшова. Кудряшов — прекрасный мастер, но очень строгий. И у него в том числе абсолютное правило: на первом курсе актеры не имеют права сниматься в кино. И бедная девочка оказалась перед страшным выбором: либо оставить институт, в который она с таким трудом попала, и сниматься у меня, либо отказаться от роли. И она, умница большая, решила учиться дальше. Но это решение ей далось очень тяжело, она приходила каждый день ко мне в офис, сидела и плакала, потому что изменить ничего не могла и просто хотела показать мне свое отношение. Она сидела и рыдала. Я, конечно, тоже была расстроена и на тот момент считала, что она категорически не права. Я ей даже сказала: «Тебя в этой стране, кроме меня, никто снимать не будет». Такую страшную фразу ей бросила. И потом мы полтора года искали актрису для «Звезды» и нашли в итоге прекрасную, чудо-девочку Тину Далакишвили… Спустя много лет я вспомнила про Катю, о том, что не сняла ее и обязательно должна это сделать. Так что сценарий фильма «Фея» я писала специально под нее.

— В итоге вы оказались правы — ее никто до вас не приглашал сниматься?..

— Она снималась, но эти фильмы остались незамеченными. В России много всего снимают, но мало что становится значимым событием. В этом нет вины актера, просто идет большой поток кино, и в нем легко потеряться.

— У актрисы действительно нетипичная внешность…

— …Это очень хорошая примета времени. Я на карантине начала смотреть разные сериалы, сегодня посмотрела «Неортодоксальная» (Unorthodox — немецкий сериал, производство Netflix, режиссер Мария Шрадер.— «О») и как раз об этом подумала — как классно, что главные героини стали другими, не с внешностью классической красавицы, как раньше, а как в том же сериале «Неортодоксальная», как у исполнительницы главной роли Ширы Хаас. Еще пару лет назад ей бы сказали: зачем, мол, с такой внешностью идти в актрисы?

А сегодня мы видим — главная роль, блестящая роль, актриса прекрасная. И ты влюбляешься в нее, начинаешь жить, сопереживать. В кино пришли разные герои, и за этим интересно наблюдать. Собственно, тут как в жизни теперь, ведь и люди все разные. Современные артисты ближе к нам, обычным людям. Нет больше торжества эталона — в духе «И бог создал женщину», когда тебе сложно соотнести себя с героиней, совершенной, неземной красавицей. А новые артисты — у них есть недостатки, они нелепые, смешные, трогательные, но они — живые.

— Екатерина Агеева в жизни похожа на свой образ в фильме?

— Да, конечно. Мало того, в фильме она произносит собственный же монолог, однажды услышанный мною. Я позвала ее перед съемками поговорить в офис; она приехала и начала болтать без умолку, как испорченное радио. Так родился монолог о том, как она хотела стать моделью, поехала в Париж, потому что похожа на Кейт Мосс, как написала письмо Ларсу фон Триеру…

Было очень смешно, я просто валялась под столом. И я ей сразу сказала: я весь этот текст беру в фильм, ты это произнесешь в фильме, так же сбивчиво и стремительно, потому что ничего лучшего я не напишу. Такое не придумаешь. Эту фразу – «я улыбаюсь, потому что у меня рот не закрывается, мне зубы мешают» – ну как это можно придумать?.. Да, она похожа на свою героиню.

— А чем она, по-вашему, отличается от двух других героинь трилогии?

— Тем, что она остается жить. Я сразу так решила… Нет. На самом деле я ничего не решила. Когда я садилась писать сценарий фильма «Звезда», то сказала себе: «героиня точно не умрет». Потому что на тот момент у меня вышло уже два фильма, в которых героиня умирает. И мне казалось, что, если это повторится вновь, надо мной будут смеяться. «Героиня не умрет», сказала я себе — и в итоге в сценарии она умирает.

Я верю, что творчество во многом — бесконтрольный процесс, оно само тебя выведет куда надо. И так вышло на этот раз, в «Фее», что умирать героине не надо. Сейчас время жить.

Более того, я воскрешаю в этом фильме двух других героинь — Шалаевой и Далакишвили; они втроем снимают квартиру. И больше никто не умирает. Зритель, может быть, вообще не поймет, что это героини из моих прошлых фильмов, я прекрасно понимаю, что никому это не интересно. Да зритель и не должен, честно говоря, считывать все эти истории — кино не про это.

— …Втроем, в одинаковых позах они почему-то смотрят турецкую мыльную оперу о любви.

— Мало того, они сидят в тех же одеждах, которые у них были в предыдущих фильмах. Тина — в своем свитере, это единственный предмет, который у меня сохранился со съемок, когда-то мы сами ей его связали. А Маша — в полосатой рубашке, как она ходила в «Русалке». Так что все не просто так. Эта сцена — мои маленькие «семейные радости», как я это называю. Она не имеет прямого отношения к фильму — ее можно было и выбросить. А смотрят они этот дурацкий сериал потому, что у них, активисток, нет личной жизни, нет любви. Они ведут борьбу со всем сразу, против всего понемножку. А недостающих чувств они добирают из сериала.

— В другой центральной роли у вас снялся Константин Хабенский. Причем на этот раз он сыграл циничного и жесткого человека…

— Хабенский — актер большого дарования, и я, честно говоря, даже не знаю, у кого есть такой же артистический диапазон, как у него. Сейчас мы сняли фильм «Трое», где он играет совершенно противоположную роль, комедийную, и меня поражает, как он в разных ролях даже внешне меняется, безо всякого грима. Это магия перевоплощения, какой-то дар. В одном случае он — милый, смешной, трогательный, в другом — жесткий и неприятный. Я считаю, что Константин, несмотря на огромную популярность, совершенно не раскрыт у нас в кино. Его используют совершенно стандартно, плоско, без экспериментов. А он — человек, готовый к большим экспериментам. Если он верит в идею, он заряжается сам и заряжает режиссера.

— Зачем герой Хабенского в конце фильма выходит на неравный бой со злом, хотя делать это совсем не обязательно, полиция уже вот-вот схватит всех злодеев?

— Это и есть то, ради чего задумана история. В начале фильма герой ни за что бы не вступил в битву со злом, не спустился бы в самое пекло. Но весь его жизненный путь, встречи и события, его внутренняя трансформация приводят его в конце концов к такому выбору. Он изменился, он стал другим человеком.

— В фильме есть и актерский дебют — вы впервые сняли свою дочь.

— Да, причем мы едва успели поймать этот детский момент — буквально через несколько месяцев она резко рванула и выросла, превратилась в девушку. Решение ее снимать было спонтанное, незапланированное. Ей было очень интересно на площадке, но, слава богу, у нее не возникло желания посвятить этому всю жизнь. Я ее поставила, бедную, рядом с такой махиной, как Хабенский, и волновалась, чтобы она не подвела. Я пережила стресс. Сложнее всего во время съемок ей было молчать — в жизни она очень разговорчивая девочка, болтушка.

— «Фея» выходит в прокат не на широких экранах, а на цифровой площадке в интернете. Что вы чувствуете по этому поводу?

— Вы знаете, я поначалу так расстроилась — из-за того, что «Фея» выходит не на широком экране... Очень жаль, например, что зрители не смогут оценить звук 5.1 (surround sound — «обволакивающий звук».— «О») — звукорежиссер сделал совершенно гениальную работу. Было очень обидно, конечно. С другой стороны, для меня это символ перехода в новое время. Позже я поняла, что это может быть даже плюсом для фильма. Все-таки на такое кино у нас в прокате не очень ходят люди. А в такое время, в вынужденной изоляции у такого кино быть увиденным шансов намного больше. И я как-то приняла эту новую реальность. Сейчас я думаю: возможно, что мы теперь всегда будем смотреть фильмы вот так, на цифровых платформах. Я перестала испытывать огорчение, я просто принимаю то, что приходит. Все хорошо.