Григорий Ревзин о городе будущего

Тривиальный и почти бесспорный тезис — будущее не за городами, а за агломерациями. Их призывают строить, развивать и получать там прорыв. «Будущее мировой экономики — это битва … агломераций. Успех этих городов будет определять успех развития страны. Если мы ориентируемся на рост в 3–4%, то крупные города и агломерации будут давать от 5 до 7%. Они не просто должны — они будут это делать». Это цитата из Алексея Кудрина, который в России стал рыцарем агломерации.

Но это будущее туманно.

Нет, мы более или менее понимаем, что такое агломерация в географическом смысле. Это один и реже несколько больших городов плюс их периферия, находящаяся вне их административных границ. Ее определяют по разным критериям — обычно по плотности населения, коэффициенту застроенности территорий, величине разрыва между зонами застройки, размерам маятниковой миграции трудоспособного населения,— и в разных агломерациях и критерии их выделения разные, и конкретные показатели по этим критериям разные. Но это обычно для географии.

Несколько хуже выглядит агломерация в административной перспективе.

Фактически агломерации управляются как страны — в диапазоне от авторитаризма единого органа до конфедерации независимых мэрий, и мнения о том, как это должно быть, распределяются соответствующим образом, условно от абсолютизма Казани до анархии Большого Парижа.

Естественные желания крупных хищников, администраций больших городов, съесть мелких, как и естественные желания еще более крупных, национальных правительств, не дать им этого сделать — понятны и так банальны, что не представляют особого интереса. Как и естественное стремление бюрократий получить еще один орган управления — правительство агломерации — и, стало быть, новые рабочие места, полномочия и административный ресурс. Но в этой органике жизни политических животных есть свежий вопрос — не вполне понятно, чем они хотят управлять.

В теории агломераций не различаются индустриальные и постиндустриальные, и с географической точки зрения особого смысла в различении нет. Но в экономическом смысле она огромна. Выгоды от соединения в одну агломерацию металлургического завода, горно-обогатительного комбината и электростанции просты и понятны, все это было исследовано Николаем Колосовским еще в эпоху плана ГОЭЛРО и потом описано им в теории советского территориально-производственного комплекса. Но что выигрывают от соединения в агломерацию постиндустриальные города?

Принято сводить вместе все показатели городов и указывать на то, что мы получили больший рынок — территориальное образование с населением в несколько миллионов человек. Но это виртуальное образование и выгоды от складывания не очевидны. Товары, в отличие от руды, возить не дорого.

Нет надежд, что пыжи, купленные жителем Набережных Челнов, обойдутся ему дешевле, если Челны войдут в одну агломерацию с Казанью. Больший рынок для услуг — но нет надежд, что парикмахер для собак расширит круг своих клиентов, если Электросталь войдет с Москвой в агломерационные отношения.

Большее их разнообразие — но житель Ногинска может пользоваться услугами Москвы и без агломерации. Отсутствие агломерации — последнее, что мешает ему посещать Большой театр, культуре она не способствует.

Любой обмен неспецифичен для любой территории, если не создается административных барьеров. Промышленность это поняла раньше всего — выяснилось, что обувь для Москвы дешевле производить в Китае, чем в Кимрах, хотя, чего уж там, рядом живем, одна, казалось бы, агломерация.

Барьер обмена — это издержки на коммуникации, отсюда вопрос экономической эффективности территории — это прежде всего вопрос транспорта. Конечно, внутри агломерации транспортная сеть развита больше, чем вне ее, некоторые географы даже сами границы агломерации вычленяют по степени связанности территории. Ровно поэтому экономика внутри агломерации может развиваться интенсивнее. Но это данность, а не предмет управления. Вопрос в том, следует ли администрации агломерации дальше вкладываться в повышение ее внутренней связанности или пробиваться вовне. Глобальные города должны сильнее связываться между собой или со своими пригородами? Казани для развития экономики нужна скоростная дорога в Москву или в Елабугу? Париж вот, несмотря на план Большого Парижа, принципиально усилил связь с Лондоном и Миланом (скоростная железная дорога), а вовсе не с Эланкуром и Мо.

Но эти неопределенности выглядят несущественными рядом с вопросом о том, как проектировать агломерацию. Хотя понятие агломерации вошло в моду начиная с 70-х, проектировать ее начали гораздо раньше. В 1904 году в книге «Развитие городов» Патрик Геддес, великий теоретик градостроительства, придумавший теорию органического города (и автор генпланов Иерусалима, Яффы, Тель-Авива и Бомбея), ввел понятие конурбации, а это фактически то же самое. И с тех пор кто только их не проектировал! От Большой Москвы Сергея Шестакова и Большого Лондона Раймонда Энвина 1920-х и до них же сегодняшнего дня. Там работали изумительные мастера, планы Большого Лондона, Большого Стокгольма, Большого Хельсинки, да и генеральный план Москвы с развитием городов-спутников в его первоначальном варианте Николая Улласа,— это уровень изобретательности и изощренности логик, которому остается завидовать. И ни разу, подчеркиваю, ни разу не удалось создать ничего убедительного.

Это какой-то рок — пока вы имеете дело с городом, у вас есть надежда на триумф разума и таланта, как только речь идет об агломерации, вырисовывается неуверенная лужа на рельефе, в которой тонут все человеческие дерзания.

Агломерация уничтожает город. Есть один гениальный проект агломерации, проект НЭР Ильи Лежавы и Алексея Гутнова, но город, вокруг которого образовалась агломерация, заменен там Дорогой. Это большая Дорога — много полос автомобилей и столько же путей для поездов. И еще над этим летают самолеты. И есть остановки — поликлиника, школа, театр. И маленькие плевочки поселений, где есть жилье и «центр общения». Там люди не покупают, не пользуются услугами, просто сидят, разговаривают, стихи читают, поют. Как геологи у костра. Это может работать на прорыв, как хотел бы Алексей Кудрин,— это проект освоения Марса. Но когда восхищаешься романтикой оттепели, которая это породила, все же думаешь: ну почему они не построили себе магазин, или театр, или поликлинику там, где они живут? Почему за всем, что составляет город, они должны идти на большую Дорогу?

Потому что качественный магазин, театр и поликлиника существуют там, где спрос больше, чем число жителей малого населенного пункта. И хорошие рабочие места тоже. Чем больше — тем качественней. Каждый раз, когда градостроители рисуют агломерацию, они начинают с идеи полицентризма — проектируют рабочие места для жителей городов-спутников, потом оказывается, что жители этих городов совсем не собираются работать там, где живут. Да еще бы — агломерацию-то создают не за тем, чтобы жители Электроуглей могли работать в Электроуглях, а чтобы они могли работать в Москве!

Это как раз эффект агломерации — резкое расширение рынка рабочих мест и одновременно повышение конкуренции за них, аргумент в ее пользу в постиндустриальной экономике. Дальше вы сталкиваетесь с маятниковой миграцией — до половины живущих ездят туда-сюда. Тут у вас вроде есть развилка — или развивать транспорт, или повышать привлекательность места, создавать субцентры на периферии, чтобы оттуда никуда не хотелось уезжать. Но на самом деле развилки нет. Господи, сколько этих неосуществленных проектов субцентров! Что вы засунете в субцентр, если у вас агломерация? Ведь вы предоставили жителям возможность пользоваться услугами, торговлей, медициной, образованием, культурой мегаполиса — это опять же эффект агломерации. Местный клуб будет конкурировать с Большим театром? Сельпо с ГУМом?

Они там не выживают. Агломерация высасывает со своей периферии все, кроме жилья, а жилье там дешевое. Вместо прекрасной конурбации получаются спальные выселки. И забитые пробками дороги, и давящиеся от пассажиров электрички, и четыре часа в день на поездку на работу и обратно. Понятие агломерации, как считается, ввел в 1973 году Мишель Руже, французский экономгеограф. Но ввел он его, так сказать, в отрицательном смысле — он назвал агломерацию «раковой формой градостроительных образований». Если агломерация складывается сама, она еще может быть чем-то живым (или хотя бы полуживым, если говорить о малых городах, вошедших в ее состав). Но если ее проектировать — получаются раковые опухоли нищих спальных районов, разросшиеся в нечто почти автономно свисающее по границам города.

Я считаю, что то, что архитектор не может хорошо спроектировать, не может и существовать. С этих позиций агломераций не существует, это фантом сознания. Города будущего не будут агломерациями.

Существует, однако, нечто иное.

Представьте себе, есть некая территория. Леса, поля, горы, равнины, реки, озера. Это контекст, в котором образуются города, и они реагируют на этот контекст, на извив реки или абрис гор. Так вот, появились такие территории, где больше ничего этого нет. Они урбанизированы без остатка. Леса остались в виде парков, поля стали площадями, равнины — микрорайонами, реки и озера в набережных. В природе ночью темно, а здесь везде свет, везде розетки. В природе везде ходят пешком, а здесь только до остановки. Ущелья заменили железные дороги, под землей не черви с кротами, а метро. Везде метро, это не исключительная ценность. Город перестал быть исключением.

И хотя эта территория спроектирована и выстроена искусственно, она давно перестала подчиняться какому-либо замыслу, потому что замыслов много, ни один не воплощен целиком, а следы их наступают друг на друга.

Это и есть страна Москва. Или страна Токио. Или страна Нью-Йорк. Любая территория, которая сейчас называется агломерацией. Так вот, в ней будут образовываться города (и уже образуются).

Эти города точно так же будут реагировать на контекст — перехватывать потоки людей на пересечениях дорог, у мостов через ущелья, на границе равнины и гор, поля и леса. Только не на природный, а на урбанизированный. И в этих местах будет возникать концентрация исключительных функций, не тех, которые повсеместны, а которые редки. Как вот сейчас у нас в Бирюлево восемь функций в пешеходной доступности, а в центре — 180. Это будут города, выросшие из урбанизированной территории, если угодно — метагорода.

Вообще-то именно они и будут городами будущего. Их и стоит проектировать. Это и есть путь развития территорий, которые сейчас называются агломерациями.