«Тарас Бульба» петербургского «Балтийского дома» на Пушкинском фестивале

В Пскове проходит 27-й Пушкинский театральный фестиваль. Он состоит из двух частей: онлайн-программа уже началась и продлится до 8 июня, а «живая» версия, как надеются организаторы (Псковский театр драмы имени Пушкина), начнется в сентябре. Программы не совпадают: в той, что идет в сети, новые спектакли (например, «Река Потудань» Псковской драмы) чередуются с тем, что уже стали мифами. Среди таких — «Тарас Бульба», поставленный в «Балтийском доме» Андрием Жолдаком. Запись 2000 года смотрела и не предавалась ностальгии Алла Шендерова.

Это очень плохая пиратская запись. Она нашлась на старой VHS-кассете у музыканта Владимира Бычковского (его жена, актриса Марианна Мокшина, участвовала в «Тарасе»). То ли сам он, то ли кто из друзей снимал, сидя среди зрителей, все два с половиной часа. Или около того — в финале запись обрывается, начинается какая-то телепередача о театре. Если вы посмотрите ее секунд 30, сразу узнаете стиль и ритм таких архивных ТВ-передач конца 1990-х. Фокус в том, что в самом «Тарасе» лица размыты, изображение плывет, но никаких «архивных чувств» все это не вызывает. Никаких примет времени в «Тарасе» нет — потому что он обогнал свое время.

Стоит только начать всматриваться в эту обшитую досками яму — и затянет. Художник «Тараса Бульбы» Сашко Белозуб посадил зрителей сверху, по бокам игрового пространства. Судя по видео, первому, то есть нижнему ряду повезло — оттуда можно было заглядывать в щели между досок и в бойницы, наблюдая варварские ритуалы существ, пребывающих в вечной осаде и потому не слишком похожих на людей.

Остап в кожаном пальто с ватагой своих бандитов, бабы в черном и девчонки в белом — их насилуют, поливают водой, таскают на руках — не церемонятся. Есть еще существа с тазами на спине — их гоняют палками по периметру ямы; лекари делают операцию рыбе, хлопец (кажется, Андрий) под общее улюлюканье взбирается на столб; вместо икон дружину в бой провожают зеркалами. Сверху то и дело что-то сыпется: перья, потом крупа. В самой жуткой сцене ее механически запихивает в рот, жует, плюет, снова жует мать Андрия — пока сын на ее глазах роет себе могилу.

Сохранилась программка, где Жолдак перечислил значения главных символов (столб — связь с небом и намек на распятие, рыба — символ крещения и т. д.), но все это знать не обязательно. Как не обязательно проводить следствие: что тут взято из спектаклей Эймунтаса Някрошюса, что у других кумиров того времени. Если все же искать родственников, то самым близким окажется фильм Алексея Германа «Трудно быть богом». Его, кстати, тогда уже год как начали снимать. Эта постсоветская тяга — расстаться наконец с призраками, создав некий изуверский мирок (или морок), где течет кошмарная, до таких мелочей придуманная жизнь, что не поверить в нее невозможно,— была тогда разлита в воздухе.

В спектакле Жолдака все бесконечные воинственные проходы и пробеги, изнурительно повторяющиеся движения, варварский быт, где гуцулка торгует какой-то диковинной утварью и тут же, за прилавком, обнажает грудь, сцеживая у себя молоко,— сплавляет саундтрек Романа Рязанцева, музыканта и одного из актеров спектакля.

Заунывная флейта и барабан, птичий клекот, легко оборачивающийся металлическим скрежетом; дискотечные шлягеры (после штурма поляков хлопцы выходят в прикиде врага — в диско-тряпках начала нулевых) и космический психодел — звуковая среда так насыщенна, что дает всему спектаклю особый ритм.

Этот ритм отличает «Тараса Бульбу» от большинства постановок того времени. Смотришь запись и понимаешь, что Жолдак еще в начале нулевых делал то, к чему театр придет через полтора десятка лет. Дело не в том, что его мизансцены растянуты. Они растянуты до такой степени, когда говорить о растянутости уже нельзя, как не скажешь о растянутости недавних спектаклей Яна Фабра (например, 24-часовой «Горы Олимп») или «новопроцессуальных» постановок Бориса Юхананова (Жолдак, кстати, учился у Анатолия Васильева, как и Юхананов).

Хотя дело не только в ритме.

«Тарас Бульба» — постдраматический театр. Ну или инсталляция, дающая зрителю столько информации и эмоций, что не сразу замечаешь: слов-то в спектакле почти нет.

Сам Жолдак вместе с Валерием Мамонтовым превратили текст в сценарий, в партитуру движений и звуков.

Говорят, этот спектакль любили многие исполнители, а перестали играть от того, что отказался Тарас (артист Вадим Лобанов). Его, конечно, можно понять: монологов ему не досталось, лишь молчаливые проходы, властные жесты и финальная сцена, в которой убившего сына, ко всему безучастного Тараса живьем заколачивают в деревянный ящик. По тому времени, видимо, этому прекрасному артисту казалось, что он ничего не делает, а это для актера стыдно. Но он ошибся, как ошиблись многие.

Доказательство простое: отлично снятые, тонко-психологические спектакли сегодня смотреть скучно — а дрожащая картинка «Тараса» затягивает, как живая бездна.