Денис Соколов, эксперт по Северному Кавказу, советник Центра международных и стратегических исследований (США)

Дагестан, конечно, не занимает первое место в России по количеству больных COVID-19, уступая Москве и Питеру, но точно лидирует в федеральной и даже международной «коронавирусной» повестке среди российских регионов. Но важно различать несколько разных по своей природе явлений, из которых это лидерство складывается. Во-первых, существует собственно эпидемия COVID-19. Во-вторых, реакция дагестанского общества и на эпидемию, и на карантин, и на действия властей в целом. В-третьих, реакция дагестанских и федеральных властей. И наконец, реакция журналистов и блогеров, от дагестанского активиста Зияутдина Увайсова до империи Руперта Мердока: они создают картину катастрофы.

Сначала про сам коронавирус. Не вдаваясь в подробности клиники, отметим три важные особенности. Первая — летальность (отношение умерших к заболевшим) выше, чем у сезонного гриппа минимум в 2–3 раза. Точнее, наверное, будет известно через несколько месяцев. Вторая особенность — тяжело болеют и умирают чаще пациенты старше 65 лет либо имеющие сопутствующие патологии. Третья — вирус легко передается и быстро охватывает значительную часть населения региона, в который был занесен.

Независимо от объявленных карантинных мер скорость распространения инфекции в Дагестане объясняется принятыми в республике социальными практиками. Чем беднее население, чем больше в среднем членов семьи живет в одном доме, тем быстрее эпидемия охватывает город или село. Заражение чаще всего происходит при длительном нахождении в одном помещении с разносчиком инфекции, то есть прежде всего дома, на работе, ну и на мероприятиях, проводимых под крышей, в банкетных залах, например.

Отсюда понятно, что вопрос не в административных мерах, если это не танки на перекрестках и заваривание подъездов, а в самодисциплине: те, кто хочет избежать заражения и может себе это позволить, тот самоизолируется, остальные — нет.

Объяснимо, почему ситуация в некоторых селах похожа на катастрофу. Молодежь выехала в города и за пределы республики, в горах и предгорьях преимущественно живут представители самого старшего поколения — та самая группа риска. Летальность в селах высокая, как на севере Италии. В этом смысле сравнение Дагестана с Италией, где в наиболее пострадавших районах доля жителей старше 65 лет больше 40%, имеет смысл. Не весь Дагестан, но его многочисленные села — это российское Бергамо.

Реакция дагестанского общества на пандемию и действия властей — это история не про COVID-19, а про дагестанцев. Содержание учебника инфекционных болезней и особенности текущей пандемии в течение двух месяцев присутствуют на первых полосах всех без исключения СМИ и переполняют социальные сети. Сельские общества связаны через Facebook, группы в WhatsApp, Instagram. Ни одну смерть невозможно скрыть, каждый джамаат знает свои потери по всему миру. Занижение смертности — это глупость и трусость администрации Дагестана, которую даже скучно обсуждать. Дагестан расположен противостоять вранью властей больше любого другого региона Российской Федерации.

В республике не боялись писать и говорить про преступления спецслужб и правительства даже тогда, когда это было опасно для жизни,— во времена безжалостной борьбы с терроризмом, а заодно с религиозным диссидентами и любой оппозицией. Фальсификация ситуации с эпидемией такая же бессовестная, как и другие фальсификации, от результатов выборов до уголовного дела против Абдулмумина Гаджиева (редактор дагестанской газеты «Черновик», обвинен в участии в террористической организации и финансировании терроризма.— “Ъ”); список можно продолжать бесконечно. СOVID внезапно оказался мощным и опасным для администрации союзником гражданского общества в республике.

Такая ситуация складывается не только в Дагестане, но и в других республиках Северного Кавказа, например, в Карачаево-Черкесии: связанность и солидарность в кавказских обществах сильнее, чем в большинстве российских регионов.

Бессмысленно врать про готовность к пандемии здравоохранения в регионе, где каждая семья в подробностях знает о том, насколько медицина коррумпирована, где каждый авиарейс в Москву напоминает санитарный, потому что дома лечиться опаснее и дороже.

Но бессмысленно и обвинять региональные власти в том, что они чего-то не сделали. Бюрократические институты «вертикали власти» построены для контроля бюджетных и корпоративных денег, для организации правильных результатов выборов, для борьбы с диссидентами, экстремизмом и иностранными агентами. Но вирус не подчиняется ни Владимиру Васильеву, ни Сергею Шойгу, ни Владимиру Путину.

Справедливости ради нужно сказать, что дагестанское здравоохранение практически так же ничего не может противопоставить коронавирусу, как и здравоохранение большинства российских регионов: врачи брошены на передовую без средств защиты и возможности оказывать помощь. Администрирование порой сводится к угрозам увольнений, безумным инструкциям, медиков заставляют врать о том, что они ни в чем не нуждаются, скрывать реальное положение дел. Окончательное разрушение системы здравоохранения бессмысленными бюрократическими решениями и скотским отношением к специалистам — это то, с чем мы можем столкнуться после пандемии.

В Дагестане есть уникальный опыт поддержки сельского здравоохранения землячествами, приглашения выходцев из сел на работу в районные больницы из Москвы или других крупных городов.

Для организации этого «земского здравоохранения» состоятельные земляки годами скидывались деньгами на зарплату и необходимое оборудование сельским медикам.

Эта практика в условиях коллапса государственной системы здравоохранения усилилась развитым городским волонтерским движением, вышедшим из благотворительных, в том числе исламских, инициатив и таких движений, как «Город наш». Работа активистов и спонсоров, даже таких крупных, как Сулейман Керимов, выглядит порой эффективнее и разумнее, чем полицейские и бюрократические действия властей.

Но главное отличие Махачкалы от Москвы в деньгах — в Дагестане случился логистический коллапс. Нет возможности не только лечить, но и разложить по койкам тяжелых больных. Разворачивание «полевого госпиталя», все меры в стиле дезактивации очага радиоактивного заражения на учениях по гражданской обороне времен СССР, в лучшем случае решает проблему управления потоками пациентов. Это может немного успокоить людей, но на итоговое количество смертей вряд ли сильно повлияет.