Единственный в мире мемориальный музей художника Василия Верещагина готов к приему посетителей

Мемориальный дом Василия Верещагина в Череповце, единственный в мире музей художника, выйдет из карантина в новом обличье — с деревянным тротуаром, витыми фонарями и резным палисадом.

Сергей Виноградов, Череповец

Основная часть реконструкции музея, которая продолжается более полугода, выпала на карантинные месяцы. Вышло, как у Верещагиных, крепких провинциальных хозяев: если нельзя ехать в поле, полезай чинить крышу на амбаре.

Домик маленький и, как говорят на Вологодчине, неражий, но других мемориальных домов у Василия Верещагина нет. Художник объездил весь мир, подолгу жил в Германии и Франции, но все дома, им спроектированные и построенные, по мистическому совпадению гибли — отсуживались и ломались, разбирались на дрова и стройматериалы и даже тонули. Спустя три десятка лет после смерти Василия Верещагина, который ушел на дно вместе с подорвавшимся на японской мине броненосцем «Петропавловск», Рыбинское водохранилище сомкнулось над крышей загородного имения Верещагиных, где художник провел детство.

Верещагинский квартал

Между двумя старинными двухэтажными домиками, в которых Гоголь мог бы поселить Агафью Тихоновну или Бобчинского, ревет огромный желтый экскаватор иностранной марки. Когда он размахивает стрелой, звенят стекла верещагинской усадьбы, а сотрудники музея замедляют ход мягких тапочек — не задел бы.

На музейной территории хватает новоделов, но деревья в саду, старые амбары и даже насыпные дорожки помнят Верещагиных, родителей и детей. Череповец был для художника городом детства: здесь он стал рисовать, восхитившись рисунком на платке няни, но написать портрет самой няни не успел. В 9 лет уехал учиться в Санкт-Петербург и, кроме как на каникулы, в родной город больше не возвращался.

Еще при жизни Василия Верещагина мать художника продала дом череповецкому купцу, после революции здание было национализировано, но лишь в 1960-м стало историческим памятником. Музей здесь открылся накануне перестройки, но вскоре едва не был снесен — через усадьбу хотели проложить шоссе, выходящее на новый мост. Культурная общественность отстояла дом, а шоссе и мост вежливо подвинулись.

Спустя годы экскаваторы все-таки проникли за верещагинский забор, но уже по другому поводу. На грантовые деньги Минстроя России в Череповце не только дом художника отремонтируют и сад приведут в порядок, но и отреставрируют целый Верещагинский квартал.

За полгода строители поменяли все сети, отстроили и стилизовали под старину насосную и трансформаторную будки, отреставрировали несколько бревенчатых хозпостроек. Со дня на день в городе ждут новый забор, выполненный вологодскими мастерами в стиле «резной палисад». До сентября запланировано установить по всему периметру квартала витые фонари и дорожные столбики и восстановить деревянный тротуар и булыжную мостовую, как было при Верещагиных.

Дом Верещагиных и несколько окрестных зданий нужной эпохи ждут капитального ремонта. Задумана и установка памятника художнику, ныне город довольствуется лишь бюстом.

Звучат предложения представить братьев Верещагиных, художника и изобретателя «Вологодского масла», в образе детей перед отправкой на учебу в Петербург: в глазах страх и желание покорить мир.

Рев экскаваторов будет оглашать окрестности верещагинской усадьбы еще не один год. Но в городе верят, что это приведет к росту числа туристов и оживлению исторического центра, который вымирает по вечерам и в выходные.

«Летом в музее самый большой поток посетителей — туристы,— говорит старший научный сотрудник музея Любовь Маликова, которая на протяжении многих лет возглавляла дом-музей Верещагиных.— Принимаем гостей из самых разных городов, и люди с удивлением узнают, что, оказывается, в Череповце помимо завода много чего интересного. У нас есть возможность и желание сделать так, чтобы имена братьев Верещагиных у каждого россиянина ассоциировались бы с Череповцом, как Чайковский и Клин, Чехов и Таганрог».

В историческом центре города до сих пор двум каретам тесно, но череповчане его берегут — здесь в двух минутах ходьбы друг от друга и Воскресенский собор, откуда берет начало город, и восстановленная усадьба легендарного городского головы Ивана Милютина, и верещагинский дом.

Гнезда и храмы

Василий Верещагин не бывал, кажется, только на Северном полюсе. Весь мир объездил — на Восток за впечатлениями и этюдами, дабы потом продавать их на Западе. Но при всей его легкости на подъем и отсутствии страха перед пересечением границ на свете не существует ни одной мемориальной доски с надписью: «Здесь жил В.В. Верещагин».

Наследники некогда богатого рода Верещагиных, в нашей стране и на Западе, проживали и проживают свои жизни в коммуналках и на съемных квартирах. «Наше семейное гнездо — в наших сердцах и череповецком доме-музее»,— с грустью говорил корреспонденту «Огонька» внук художника Александр Плевако о единственном музее великого художника-баталиста в Череповце, где тот родился. Но и здесь духа Верещагиных особенно не чувствуется — дом многократно перестраивался. В городе предков, где до сих пор согласно телефонной книге более 200 Верещагиных, прямой наследник баталиста останавливается в гостинице.

Сам Василий Верещагин тоже начинал со съема. Окончив Морской корпус, он напрочь отказался стать офицером, из-за чего тут же лишился родительского благословения и содержания. Когда Верещагин жил в Санкт-Петербурге, он вынужден был скитаться по комнаткам и каморкам, за которые жадные хозяева просили изрядную плату.

Наверное, тогда-то и угнездилось в нем твердое убеждение, что художник, каковым он решил стать, должен иметь отличное от прочих смертных место обитания. Не может он творить в подвале, в тесноте, при свете сальной свечи. Нужна мастерская. Для нее он во все последующие годы, где бы ни поселялся, будет отыгрывать метры и сантиметры, в ущерб жилой половине.

Мастерская мерещилась Василию храмом, воздвигнутым собственному таланту. Высокие потолки, пространство, простор. Эхо, наконец.

В Мюнхене, куда Верещагин переехал из боязни стать придворным баталистом, живописцам помещений с эхом не сдавали за отсутствием таковых. Промышленная Германия каждый свободный закуток заполняла станком. Поиски ничего не давали. Наконец, вдова немецкого художника Теодора Горшельдта отдала мастерскую внаем русскому художнику. Помещение было обширным и удобным, но в нем не было солнца круглые сутки, что объяснялось особенностями постройки. Верещагин понял — по-настоящему свой дом должен быть построен своими руками. Первое такое пристанище молодой художник нашел посреди баварского леса. «Такого заведения ни у кого в Мюнхене не было, и я первый устроил это за городом, куда и ходил каждый день, когда погода была благоприятна сюжету. Все нужное я сколотил из досок и простудил там ноги. Плуты-швабы оттягали у меня мои шалаши, и я должен был устроиться второй раз в другом месте»,— писал он.

Крах и последующее разрушение первой мастерской были предопределены: никаких разрешений на строительство, согласованных с архитектурными органами Мюнхена, наивный Верещагин не получил. Он хотел заниматься искусством, хотел носить под мышкой этюдник, а от него требовали чемодана с документами.

Усадьбы и «котлы»

Простуженные в мюнхенском лесу ноги требовали юга и тепла. Вторая попытка сколотить приличный «скворечник» была более продуманной. В начале 1870-х годов Верещагин с молодой женой решил обосноваться в Париже. Цены в самом городе показались неподъемными даже для обеспеченного и удачливого Верещагина, которому будущий основатель галереи собственного имени Павел Третьяков отваливал большие гонорары за еще ненаписанные картины.

В кошельке Верещагина определенно звенело. Он был молод, силен и полон замыслов. Поселиться решили в получасе конной езды от Парижа, в городке Мезон-Лаффит. Осенью 1876 года супруги въезжают в отстроенный по проекту Верещагина дом. Подвозят вещи, приобретенные художником в разных концах мира, доверенные лица принимают их по списку.

«Шкура тигра, кашмирские шитые скатерти, священническое платье ламы…» Чего там только нет. Только веселья и радости чего-то не видать. Печальнее новоселья не представить. Посмотрите на Верещагина — тот ли это бравый молодожен? Ему тридцати пяти нет, а борода уже кое-где пустила седину. Лысина разлилась по макушке, будто наступающее на сушу море.

История с постройкой дома, который он полагал последним в своей жизни, продолжалась четыре года, но Василия Васильевича состарила на десяток лет. Во-первых, за купленный в Мезон-Лаффите участок с домом было переплачено втрое. Французский агент, разглядев в Верещагине далекого от недвижимости человека, «втюхал» не только землю, но и никчемное здание, в котором было опасно находиться, его тут же пришлось снести.

Верещагин стойко перенес этот свой промах и, наскоро начертав проект строения, которое хотел бы видеть на своем участке, со спокойным сердцем уехал с женой в Индию. Один пункт был поистине мировой новинкой: веруя в то, что живопись во многом делает правильный свет, Верещагин изобрел летнюю мастерскую. Представьте себе багажный вагон с огромными окнами, стоящий на рельсах. При помощи ручки этот вагон легко мог передвигаться за лучами солнца, которые, таким образом, всегда прямо падали на полотно.

Философская отчужденность берегов Ганга, медовые молодоженские радости и творческое вдохновение время от времени прерывались тревожными письмами из Франции. Оказалось, что русские мужики-строители, таскающие паклю для собственных нужд, просто дети в сравнении с дипломированными архитекторами цивилизованной Европы. Затребованные 20 тысяч франков на плодовитой французской почве вскоре переросли в сорок, а после и в шестьдесят.

Во имя экономии Верещагин был вынужден урезать излишества и вместо разухабистой барской берлоги на скромной улочке Мезон-Лаффита возникла мещанская типовая коробка невзрачного белого цвета о двух этажах. Рад бы и такому, да тут еще главный меценат Павел Третьяков охладел к своему любимцу. Брал мало, неохотно и, как говорят на рынке, «цены не давал». Денег не стало совсем, долги Верещагина росли, маячила реальная перспектива попасть в тюрьму. Не за правду, говоримую в лицо российским властям, не за призывы против военной агрессии, а за несколько десятков бревен…

Заключения удалось избежать, спустя два года после постройки крыша в доме завалилась. Прожив в Мезон-Лаффите 15 лет, Василий Верещагин заскучал по родине и продал дом коллеге по творчеству Константину Маковскому. Тот здесь тоже прожил недолго. Заросший участок превратился в любимое место отдыха горожан, на проржавевшем вагоне-мастерской, который двигался за солнцем, наивные и добродушные французы катали детей. Сегодня на месте верещагинской усадьбы — пустырь и несколько складских построек.

«…склады, заводик какой-то, фабрика…» — описывает приятель художника пустынный вид другого пристанища Василия Верещагина. Подмосковье, усадьба Нижние Котлы, куда художник переехал, навсегда покинув Францию. И здесь все снова с нуля — проект, споры с пеной у рта, строители с богатой арифметической фантазией. Ну хоть на дереве Верещагин сэкономил — выписал его из родных мест, с Шексны.

После внезапной смерти художника фабрикант Вебер, выкупивший дом, немедленно снес эту причудливую постройку с гигантской непонятного назначения залой (мастерской) и множеством крохотных комнаток. От имения не осталось ничего, его местоположение биографы Верещагина разыскали по воспоминаниям сына.

Кто знает, как сложилась бы судьба художника, переживи он Русско-японскую войну. Может быть, со временем вернулся бы домой и посвятил старость переустройству родного Череповца, как Айвазовский в Феодосии.

От Верещагинского квартала в Череповце ждут 25-процентного роста турпотока, а вместе с открывшимся для туристов металлургическим комбинатом — и все 40%. Творчество и предпринимательская жилка — черты верещагинского корня.