С чем дело «Седьмой студии» вышло на финальную стадию

Дело «Седьмой студии» и проекта «Платформа», начавшееся с обысков и задержаний 23 мая 2017 года, дошло до финальной фазы: слушания завершены, начались прения сторон — и уже прозвучало требование реальных тюремных сроков, от четырех до шести лет, заявленное прокуратурой и поддержанное Министерством культуры. Последние заседания слушаний были посвящены результатам экспертизы, третьей по счету. Каким бы ни был исход процесса, результаты эти ставят под сомнение не только компетентность и объективность конкретных экспертов, но и существующие в России методы оценки и регулирования художественной деятельности, считает Ольга Федянина.

Три года, более 90 судебных заседаний, три комплексные экспертизы — дело «Седьмой студии», которая, по версии следствия, была создана для того, чтобы похитить государственные средства, выделенные на проект «Платформа», продолжает привлекать к себе максимум внимания.

Кто-то видит в процессе чисто хозяйственное дело, которое может случиться в строительной фирме, а может — в театре. Кто-то — политическую или даже личную месть, направленную против художественного руководителя «Седьмой студии» и «Платформы», центральной фигуры процесса, режиссера Кирилла Серебренникова. Кто-то — акт устрашения, адресованный всему современному искусству. Но каковы бы ни были причины появления на свет дела «Седьмой студии», оно уже давно живет самостоятельной жизнью, демонстрируя широкой общественности самые разные удивительные особенности функционирования отечественного правосудия и отечественной культурной бюрократии.

Редкий случай, когда за процессом следили так пристально, читая и анализируя стенограммы заседаний. В них действительно можно вычитать массу познавательного и удивительного для непосвященных. То следствие объявляет несуществующим спектакль, до сих пор собирающий аншлаги, то суд в ответ на заявление Алексея Малобродского о том, что его подпись на ряде документов подделана, не назначает почерковедческую экспертизу, то в материалах дела обнаруживаются два разных протокола одного допроса.

По понятным причинам, кроме особенностей отечественного правосудия, на протяжении всего процесса пристальное внимание было обращено на позицию Министерства культуры, без претензий которого, собственно, никакого дела «Седьмой студии» просто не было бы.

Министерство объявило себя потерпевшим, но при этом за прошедшие три года представители ведомства так и не смогли ясно ответить на вопрос, какой именно ущерб был ему нанесен и каким образом сложилась указанная в иске сумма.

Причем, когда последняя экспертиза эту самую сумму несколько скорректировала, министерство согласилось и с корректировкой. Ведь это же оно согласовало и авторов третьей, последней экспертизы, под знаком которой прошли последние перед прениями заседания суда. Напомним, что до этого следствие и представители Минкульта проявили чрезвычайную разборчивость: они оспорили результаты второй экспертизы, после чего отклонили абсолютно всех предложенных защитой экспертов, то есть с десяток известных и авторитетных театральных деятелей. Причиной отклонения во всех случаях было знакомство с обвиняемыми — что для театральной среды по меньшей мере комично. В результате для третьей экспертизы были назначены две новые кандидатуры, при этом Елена Баженова, заместитель художественного руководителя МХАТ имени Горького, которой предстояло создать экономическую часть экспертного заключения, совсем недавно переехала из Екатеринбурга в Москву, что суд, видимо, счел залогом объективности.

Однако результаты этой экспертизы вызвали довольно сильное изумление у театрального сообщества — и должны были, по идее, вызвать не меньшее у самого министерства, поскольку в некоторых частях противоречат его же собственным нормативным документам.

Так, например, Баженова применяла в своих расчетах критерии, которые относятся только к государственным театрам, а не к АНО (автономным некоммерческим организациям), каковой и являлась «Седьмая студия», и использовала для определения затрат заниженный коэффициент, один для разных типов мероприятий, не обращая внимания на различия между прокатом готовых проектов и производством собственных, как будто бы «Платформа» была прокатной площадкой, что попросту не соответствует реальности. При этом эксперт, как выяснилось в суде, ориентировалась на нормативы, которые были, во-первых, приняты Минкультом уже после завершения работы «Платформы», а во-вторых, очень быстро снова отменены в связи с их обнаружившейся практической непригодностью. Тем не менее представитель Министерства культуры без колебаний с результатами этой экспертизы согласился, отчего создалось впечатление, что юристам ведомства неизвестны (или безразличны?) его собственные нормативы. С этими результатами процесс по делу «Седьмой студии» перешел в стадию прений сторон.

Один его итог можно назвать уже сейчас: второй «Платформы» у нас в ближайшее время не будет. Сложно представить себе художественного лидера или коллектив, которые, посмотрев на дело «Седьмой студии», решат повторить попытку.

И это довольно печальный итог. Потому что «Платформа» была важным шагом в ту сторону, в которую современное искусство вообще и движется.

Коротко напомним: «Платформа» объединяла четыре направления, за программы которых отвечали ежегодно меняющиеся кураторы — театр, музыка, танец, медиа. В афишу «Платформы» входили и произведения, специально для нее созданные, и приглашенные кураторами гастрольные проекты, и разовые акции, и мастер-классы, и лекции, и кооперации с другими творческими коллективами из России и из-за рубежа. То есть это были не просто разные форматы художественного события, но и разные форматы производства и сотрудничества. Именно так функционирует вообще современное художественное пространство. Оно уже давно дробно и многогранно, обращается к частным аудиториям, к специальным интересам, функционируя в любом диапазоне — от полного стадиона до спектакля, где один актер встречается с одним зрителем. На него тратятся и государственные деньги, и меценатские пожертвования крупных фирм, и крохотные взносы частных лиц. Оно, это пространство, нужно местным властям, потому что становится естественным центром притяжения и развития локальной инфраструктуры, особенно в постиндустриальной среде (так, например, Рурская триеннале в целом Европейском регионе заняла место выведенной из строя угольной индустрии). И оно же является соединительным звеном для самых разных институций. Потому что, как и многое другое в XXI веке, искусство развивается за счет горизонтальных соединений.

Самые значительные мировые премьеры последнего десятилетия являются не «продуктом» одного театра, а результатом кооперации трех, четырех, пяти и даже более производственных и финансовых площадок.

Причем среди них могут быть три фестиваля, один государственный театр, одна частная продюсерская компания и еще какой-нибудь негосударственный фонд. Частью такой горизонтальной сети и стала на три года «Платформа» под руководством Кирилла Серебренникова.

Но для того, чтобы такую кооперацию обслуживать, нужна бюрократическая модель, которая, во-первых, прозрачна и, во-вторых, подвижна. Еще раз — это модель, а не ее отсутствие, не «вот вам деньги, идите и делайте, что хотите, а когда кончатся — заходите еще», а возможность быстро перераспределять финансирование и возможность беспрепятственно собирать его из разных источников. Это модель, в которой количество проданных билетов является лишь одним из критериев оценки в ряду других. Если бы такая модель существовала уже в 2011 году, то никакого дела «Седьмой студии» не было бы. Если она не появится в ближайшем будущем, повторение его в той или иной форме неизбежно, а о существенном движении в сторону будущего театра, выходящем за рамки частных, локальных инициатив, можно будет забыть.

И да, эта модель не появится и не заработает, если Министерство культуры не сядет за очень большой круглый стол с финансистами, продюсерами, художниками, а за такой круглый стол Кирилла Серебренникова и его коллег по «Платформе» нужно было бы приглашать первыми.

То, что мы сегодня видим и слышим из зала суда, такое развитие событий исключает с почти стопроцентной гарантией. Ждать продолжения с оптимизмом у нас нет особенных оснований, но веру в людей, надежду на будущее и любовь к искусству тоже пока никто не отменял.