Свобода устарела?
Запретительная тенденция как национальная идея
Что получается, когда толерантность перерастает в нетерпимость
Давайте поиграем в простую игру: в какой стране сейчас говорят, что правящая партия заблудилась, утратила понимание цели и сути своей миссии, не видит желательного направления движения нации? Правильно, это в США. Если, конечно, Республиканскую партию можно считать правящей — здесь много сомнений, не только потому, что ее верхушке собственная миссия не очень понятна.
Не имеет значения, откуда цитата насчет заблудившейся партии. Ну, допустим, автора зовут Томас Клингенштейн, он не политолог и не идеолог, а крупный предприниматель, захотевший высказаться. Это вообще очень характерный феномен для правого фланга политики США — громадное и все растущее множество людей, желающих высказаться в каком-то из быстро растущих и множащихся правых СМИ. (Об этих СМИ тоже еще года четыре назад никто не слышал.) В том числе сказать, как в данном случае, о том, что избирателям Трампа нужна простая, ясная цель их усилий, кроме переизбрания самого Трампа, конечно. То есть нужна не только идеология сопротивления уничтожению американской нации и государства (оно у всех перед глазами в виде погромов, и не только), а и образ правильной Америки.
Какое нам до этого дело? Сейчас посмотрим. Конечно, у Клингенштейна содержится масса разного, относящегося к чисто местным реалиям: что такое американская мечта и их образ жизни, например. Но есть и жемчужины разума. Они попадаются там, где надо обругать противника (демократов): отталкиваться от враждебного ведь всегда проще, чем строить образ желаемого будущего.
Вот, допустим: демократы очень недовольны тем фактом, что в человеческом обществе есть и будет разница между людьми и группами людей. Например, между мужчинами и женщинами, богатыми и бедными и так далее. Разница эта просто в том, как люди живут и хотят — в идеале — жить и дальше. Чтобы сломать, уничтожить общество (а именно в этом цель демократов — сломать нынешнее и построить новое), им нужно усиление власти, в том числе власти государства, а иначе как ломать?
Насилие — повивальная бабка истории, сказал Маркс. Повивальную бабку сегодня называют акушером-гинекологом, для тех, кто не знает.
Значит, люди, замыслившие улучшение общества (по их собственным представлениям о добре), не могут без аппарата подавления — и неизбежно выступят за усиление сначала неофициальных, а потом государственных ограничений на все.
В том числе на свободу высказаться и возразить. Что мы в США сегодня и видим: нельзя не только не поддерживать, скажем, «борьбу с расизмом», а даже молчать на эту тему.
Итак, старое, сложившееся общество сейчас в США ломают введением множества запретов, которые начинаются как частные, групповые, но в итоге их будет насаждать свой, новый государственный аппарат и закон: вот самая ценная мысль этого самого никому не известного Клингенштейна.
Но почему только в США? Вот вполне наша история: одна из подруг дочки недавно рассказывала, почему ушла из компании веганов. Мясо-то она и до сих пор не очень любит, но однажды в их компании зашел разговор о том, что дальше. Ну, открыли свое веганское кафе, собираются, беседуют… а потом? Тут наперебой начали сыпаться идеи. Потом надо продолжать стыдить «трупоедов» через любые соцсети. Продвинуть туда идею, что мясо наносит страшный вред здоровью человека и перенапрягает систему здравоохранения, а ведь мы косвенно все за таковую платим. Идея должна иметь облик все еще уважаемой человечеством науки, но за науку сойдет доклад о вреде мяса Всемирной организации здравоохранения осени 2015 года: наши люди поработали. Затем надо продвинуть на международном уровне идею о том, что поедание мяса каким-то образом вредит окружающим «трупоедов» веганам, как минимум вызывает у них страдания, подрывающие здоровье. В общем, создать некую международную норму. А убедившись в отсутствии должного сопротивления публики всему этому бешеному моральному нажиму, увидев, что множество людей уже стыдится своих гастрономических привычек, можно без труда закрепить эту новую, насильно установленную социальную норму национальным законом и добиваться его жесткого выполнения, для чего требуется, конечно же, сильное государство. Программа весьма долгосрочная, говорили друзья, но ведь реальная — много их, все прекрасно работают. Вот же в Америке их десятки. Борьба с «расизмом» по этой схеме и ведется, борьба за права ЛГБТ-сообщества тоже и дальше по списку…
Тут подруга дочери извинилась и тихо-тихо ушла. Видимо, навсегда. Хотя не всякому легко терять свою компанию и друзей. Но жить в их насильственно прекрасном мире тоже не всем хочется.
Вернемся к нашим американцам. Им сейчас очень плохо — вот еще один идеолог нам говорит, что речь уже не о том, выбирать ли Трампа или Байдена, и не только об Америке, речь о спасении целой цивилизации (так ощущал себя Уинстон Черчилль в 1940 году, обещая империи на ближайшую перспективу только кровь, пот и слезы). А Клингенштейн продолжает строить обвинительный акт против собственной партии: Америка — это свобода, напоминает он. Те, кто называет себя демократами, уничтожают свободу, для них свобода не просто устарела, а непонятна и враждебна. А мы хотим ее сохранить, но не знаем как.
Ведь все должно быть просто — две партии, две противоположные силы. Одна — долго вела разговоры про всяческую толерантность и прочую терпимость, права меньшинств. Потом градус этих разговоров повысила и доигралась до тотального принуждения всех ко всему вышесказанному и еще много к чему другому. Общества, где есть место разным людям с разными идеями и стилем жизни, в США и в мире в целом больше быть не должно — вот такая получается партия.
Да, но вторая из них, которая правильная и хорошая, которая за свободу, с ней как? Что конкретно делать республиканцам, дошедшим до последнего Сталинграда? И тут наш мыслитель от бизнеса говорит: нормальная Америка — если хочет стать снова великой — должна усвоить одно простое правило, оно же — единственный пункт партийной позиции республиканцев. А именно: это должна быть партия свободы, лозунг которой — запрещать в США все эти многочисленные, формальные и неформальные запреты демократов и прочих прогрессистов.
Тут мы и оставим его наедине со своим парадоксальным выводом, как Онегина у ног Татьяны. Оставим для того, чтобы сделать некоторые наблюдения по поводу уже российской ситуации.
Как лучше? Как в Америке, где система двухпартийная, разводящая две крайности по полюсам? Или как в России, где система инстинктивно однопартийная, даже если номинально ведущих партий несколько? Впрочем, и у нас в каждой партии очень заметны инициативные персонажи, для которых естественно и нормально придумывать все новые запреты и правила для всех россиян в целом. И в каждой партии — множество других персонажей, которые или в ужасе от карнавала запретов, или со вздохом думают, что все равно это не сработает: люди с бунтами или, скорее, даже без бунтов постараются жить так, как им нравится.
И как все же лучше: как у нас или как у них, в США?..