Экспертное мнение

О том, как воссозданные памятники архитектуры становятся со временем неотъемлемой частью городского ландшафта, об утраченных архитектурных доминантах Петербурга, о необходимости завершения ансамбля Растрелли по сохранившимся авторским чертежам, а также о возможности сделать из колокольни Смольного собора новую точку притяжения для горожан и туристов задолго до завершения ее строительства в интервью корреспонденту “Ъ” Марии Кузнецовой рассказал руководитель архитектурного бюро «Литейная часть-91» Рафаэль Даянов.

— Каков мировой опыт воссоздания исторических объектов? Насколько это распространено, скажем, в европейских странах?

— Существует значительное число примеров разного рода реконструкций — как в Европе, так и в других странах мира. Многие знаменитые сооружения были разрушены после войн или пожаров и были впоследствии воссозданы. И сейчас, глядя на них, практически невозможно понять, что перед тобой: старинное здание или так называемый новодел. Вообще, я очень не люблю использовать это слово, потому как оно зачастую несет в себе негативный оттенок. А ведь именно воссоздание помогло нам увидеть, как выглядели довоенная Варшава, пригородные дворцы Петербурга, Потсдамский или Берлинский замки, множество разбросанных по всему миру церквей и костелов, которые без восстановления были бы безвозвратно утрачены. Порой от них не оставалось даже руин, это было фактически пустое место, память о котором хранилось только в воспоминаниях и хорошо, если еще и в чертежах. А взять хотя бы кампанилу собора Святого Марка в Венеции, которая просто рассыпалась в начале XX века. И здание довольно быстро восстановили, поскольку без него нарушался бы весь ансамбль площади. И сегодня кампанила воспринимается жителями и гостями города совершенно естественно, хотя фактически это тоже пресловутый новодел.

— Но ведь есть и иной путь — например консервация.

— Консервация не заменяет ни реконструкцию, ни реставрацию, ни восстановление. Она всего лишь им предшествует. Консервация — это постоянство ухода за объектом, так гласит Венецианская хартия. И это совершенно правильно: за любым зданием надо ухаживать каждый день, иначе через 50–70 лет мы рискуем его потерять. Если развить эту мысль, то и город в целом также нельзя просто взять и законсервировать, поскольку его развитие — это естественный процесс, и каждая эпоха вносит в него свои изменения. Когда я слышу тезисы о том, что исторический центр нужно оставить в покое, у меня это вызывает лишь удивление. Следуя этому принципу, спустя годы у нас останется, выражаясь метафорически, голое дерево, с которого упала вся листва.

— Когда воссоздание исторических объектов приобрело в нашем городе массовый характер?

— В послевоенное время. Если взглянуть на фотографии тех лет, то поражаешься, сколько титанического труда было вложено в восстановление разрушенных зданий и дворцово-парковых ансамблей. Моими учителями были великие люди, причастные к воссозданию ансамблей Петергофа и Павловска, Екатерининского дворца в Царском Селе и многого другого. Этим объектам был возвращен их первоначальный вид, и теперь они воспринимаются совершенно естественно. Теперь они стали гордостью нашего города, его неотъемлемой частью и важной составляющей.

— Как много в Петербурге архитектурных доминант, которые были утрачены?

— Очень много доминант было утрачено в 1960-е годы, а потом и в 1990-е. Сегодня мы говорим о десятках, но на самом деле их гораздо больше. Когда-то каждый отдельно взятый квартал имел свою доминанту. Если говорить о крупных и заметных объектах, то среди них — Мирониевская церковь на Обводном канале, церковь Бориса и Глеба на Синопской набережной, а также Благовещенская церковь на площади Труда. Это те утраты, которые, с одной стороны, уничтожили микроансамбли, а с другой стороны — городскую панораму в целом. Лично для меня очень заметной квартальной доминантой была церковь Спаса на Сенной. После ее сноса площадь как таковая умерла. Поэтому если есть возможность вернуть память места, приведя его к первоначальному состоянию,— это нужно обязательно сделать, в том числе ради потомков.

— Как происходит работа с историческими документами?

— Это серьезная совместная работа историков и архитекторов. Прежде всего с архивными материалами: нужно понять, что мы знаем о том или ином здании. Для этого существуют даже не десятки, а сотни архивов. И профессионалов в этой области совсем немного. При этом все обнаруженные документы я проверяю сам: не взглядом историка, а взглядом архитектора. Чтобы не упустить ни одной детали.

— Поговорим о воссоздании колокольни Смольного монастыря. Почему вы считаете, что этот проект важен для Петербурга?

— К сожалению, по сей день район, в котором расположен Смольный собор, не играет в культурной жизни Петербурга какой-то заметной роли, которую мог бы сыграть. Здесь всегда был лишь административный центр города, который не привлекал внимания ни туристов, ни горожан, несмотря на расположенный там шедевр Растрелли. А формирование района вообще происходило без оглядки на его главную достопримечательность — этим также объясняется и появление в нем совсем уж, на мой взгляд, неуместных зданий. Поэтому строительство такого объекта, как колокольня, сможет решить сразу несколько задач. Во-первых, вдохнуть жизнь в это место, «вытянув» его из небытия, во-вторых, создать новый центр притяжения, вокруг которого начнет разрастаться соответствующая инфраструктура, и в-третьих, завершить существующий архитектурный ансамбль. Кроме того, за последние годы вокруг собора появилось много жилых зданий, фактически уничтоживших его доминирующую роль на левом берегу Невы. Колокольня же сможет исправить эту чудовищную ошибку. Очевидным также является роль новой доминанты в качестве смотровой площадки с воистину уникальными характеристиками. И самое главное то, что строительство колокольни Смольного собора — это завершение авторского замысла великого зодчего. Пусть даже на это уйдет в общей сложности более 200 лет. Отмечу также, что сделанное нами совмещение показало, что новое здание хорошо впишется в сформировавшийся городской ландшафт.

— Достаточно ли исторических обоснований для начала реализации проекта?

— Доподлинно известно, что колокольня была достроена до второго яруса, но была впоследствии разобрана по ряду не зависящих от Растрелли причин. Фундамент, найденный в ходе проведения археологических раскопок, я видел собственными глазами. Это мощнейшая плита невероятных габаритов, которая полностью сохранилась. Ведь по задумке архитектора высота колокольни должна была составить 170 м. Поэтому вопрос для меня лично вообще не является дискуссионным: реализацию этого проекта я рассматриваю как восстановление ранее существующего здания. Нам повезло, что сохранилось очень много архивных материалов. В частности, чертежи автора, которые в настоящее время находятся в Варшаве, а также модель собора, хранящаяся в Академии художеств. Я убежден, что амбиции Растрелли, который называл Смольный собор «великолепным храмом», нужно реализовать, и такая возможность есть.

— Достаточно ли в Петербурге квалифицированных кадров, способных выполнить такие виды работ?

— К счастью, такие специалисты у нас есть. В Петербурге достаточно учебных заведений, где готовят реставраторов. При этом такие объекты, как, например, колокольня, помогают им приобрести уникальный опыт. Именно участие в столь знаковых проектах делает из них профессионалов высокого класса.

— Если проект все же состоится, то сколько времени понадобится на возведение колокольни?

— Учитывая уникальность этого объекта, то при отсутствии проблем с финансированием сам процесс строительства может занять до четырех лет, а подготовка проектно-сметной документации — около трех лет.

— Выходит, что строительство колокольни на много лет «выбьет» Смольный собор с туристической карты города?

— Совсем наоборот. Если грамотно подойти к вопросу, то сам процесс строительства может привлечь внимание огромного количества людей — как, например, это происходит с собором Святого Семейства в Барселоне. Просто нужно вести работы элегантно, красиво и интересно. И, что важно, здесь есть где развернуться. Тогда еще до завершения реализации проекта он будет известен во всем мире.