Как Владимир Путин и Александр Лукашенко открывали памятник советскому солдату

30 июня президент России Владимир Путин и президент Белоруссии Александр Лукашенко приняли участие в открытии мемориала советскому солдату подо Ржевом. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников, наблюдавший за церемонией, считает, что памятник был создан просто грандиозный. А вот эффект от обращения к гражданам может быть смазан.

Ранним днем президент России обращался к гражданам. Это было возле памятника, открывать который он должен был через несколько минут вместе с Александром Лукашенко.

Картинка была тщательно — на первый взгляд — выстроена. Президент говорил людям то, что он считал нужным, а вернее даже таким нужным, камера снимала его снизу — так чтобы хорошо просматривался и монумент на заднем фоне, и чтобы оттого происходящее было бы не просто обращением, а чем-то еще более величественным (хотя что может быть более величественным?), но на самом деле эффект оказывался непредсказуемо сложным. Владимир Путин не только сам превращался в памятник, на который приходилось глядеть снизу вверх, но еще и разговаривал с тобой о поправках в Конституцию сверху вниз, время от времени щурясь, словно стараясь разглядеть тебя там, внизу (на самом деле, видимо, текст телесуфлера был набран не очень крупно), и ты сам себе начинал поневоле казаться не гражданином России, а пигмеем, от голоса которого зависит не очень много, а скорее всего, вообще ничего.

— Мы голосуем не просто за поправки,— рассказывал президент, слегка нагнувшись к тебе или даже склонившись,— облеченные в четкие правовые нормы. Мы голосуем за страну, в которой хотим жить, с современным образованием и здравоохранением, с надежной социальной защитой граждан, с эффективной властью, подотчетной обществу! Мы голосуем за страну, ради которой работаем и (которую.— А. К.) хотим передать нашим детям и внукам. Поправки в основной закон — в случае вашей поддержки — закрепляют эти ценности и принципы как высшие, безусловные конституционные гарантии.

Владимир Путин дал обоснование необходимости менять Конституцию, а он не делает этого часто, или, например, не стремится этого делать:

— Стабильность, безопасность, благополучие и достойную жизнь людей мы можем обеспечить только через развитие…

То есть Конституция меняется, так как жизнь не стоит на месте. (Более того, конституция временами опережает ее, похоже, года даже почти на четыре.)

— Завтра, 1 июля, — основной день голосования. Прошу вас, дорогие друзья, сказать свое слово. Голос каждого из вас — самый важный, самый главный! — закончил президент, снова немного сощурившись.

Через некоторое время он уже открывал монумент вместе с президентом Белоруссии.

Тут нельзя не сказать вот о чем. Памятник советскому солдату — возможно, лучший изо всех открытых Владимиром Путиным памятников за все последние годы, а то и десятилетия. Сложно сказать, как так вышло, почему именно таким образом сложились звезды и чьи же это были звезды. Но ясно, что просто так, потому, что все шло своим чередом, так произойти не могло. Чтобы вышло именно так, должно случиться чудо. Кто-то из тех, кому все это не нравилось, должен был в момент принятия решения заболеть. А тот, кому нравилось,— наоборот, выздороветь. Архитектор и скульптор должны были хотя бы некоторое время жить во власти вдохновения, и ничто не должно было вывести из этого состояния, которое сродни оцепенению, а значит, должно раздражать по крайней мере окружающих, которые могли и наверняка хотели по крайней мере встряхнуть их… А им самим в конце концов потом, когда вдохновение ушло, не захотелось переделать уже сделанное, они оставили все как есть, а как велик был соблазн, но что-то в этот день вдруг и лень стало…

И вот никто никого не остановил (а главное, сами себя не держали за руки), никто никому ничего не запретил, все исполнили то, что должны были, чтобы вышел настоящий шедевр — понятный каждому, такой же народный, как сама эта война, и в то же время, без преувеличения, дерзкий, способный принести его создателям приз (хоть, может, и не первый) на выставке архитектурного постмодернизма, где форма отказывается следовать за функцией, ну и т. д.

К этому памятнику Владимир Путин и Александр Лукашенко возложили цветы. Сначала они долго здоровались с ветеранами, и ветераны что-то шептали на ухо Владимиру Путину, хотя могли, конечно, не стесняться и говорить громко и даже что есть силы, а Александр Лукашенко сам что-то шептал на ухо ветеранам, хоть тоже мог говорить громко, ведь это у него, а не у кого-нибудь другого, в конце концов, сейчас в разгаре предвыборная кампания…

Разговаривая, президенты подошли с цветами к памятнику, Владимир Путин рассказывал Александру Лукашенко что-то про него, он нравился президенту России, я имею в виду памятник, конечно…

Александр Лукашенко отвечал взаимностью, и так увлекся, что говорил даже тогда, когда нужно было уже умолкнуть (а может, даже замолкнуть), то есть когда солдаты уже возлагали перед ними гирлянду из живых цветов и еловых веток к подножию монумента.

Потом они отошли, освободив дорогу ветеранам, поднимавшимся, поддерживая друг друга (только один демонстративно шел сам, помогая себе тростью, но было ему, кажется, тяжелее всех остальных…).

Два президента остановились около микрофона, в который сейчас им надлежало произнести несколько надлежащих слов, и получилось так, что встали они, а особенно президент Белоруссии, спиной к возвращавшимся от монумента ветеранам, которые шли мимо, осторожно, чтобы не обидеть эту широкую спину (и не обидеться на нее)…

Но тут к президенту России подошел ветеран, что-то начал объяснять, потом дал свою ручку и протянул листок, и Владимир Путин отошел к пюпитру, на котором потом долго что-то ему и писал, а ветеран стоял, вытянувшись в какую умел струнку (и время эту струнку ослабило, конечно, но ведь не так чтобы очень) и глядя на листок с таким выражением, что казалось, что он по крайне мере мысленно диктует Владимиру Путину, что туда еще надо записать…

Я опасался, что использовав пюпитр наконец для того, для чего тот был сюда поставлен, Владимир Путин обратится сначала, например, к своему коллеге, а потом уже к ветеранам, но все было правильно:

— Дорогие ветераны! Уважаемый Александр Григорьевич! Уважаемые друзья!..

В этой речи были произнесены нужные, видимо, слова, намекающие на то, что здесь, подо Ржевом, солдат бросали в бой как в чудовищную адскую топку, чтобы успеть набрать новых жертв для этой же топки и чтобы дать возможность каким-то другим научиться хоть чему-то, хоть как-то воевать, дать собраться с мыслями и силами…

— Еще не так давно,— говорил российский президент,— в официальной истории о боях подо Ржевом не принято было много говорить. Мало, скупо рассказывали о тех событиях и сами участники — слишком тяжело было вспоминать страшную так называемую ржевскую мясорубку. Ожесточенные, изнуряющие, отчаянные сражения шли в этих местах долгие месяцы. Борьба велась за каждую рощу, пригорок, за каждый метр земли. Невозможно без боли думать о тех потерях, которые понесла здесь Красная армия. Погибли, были ранены, пропали без вести более 1 млн 300 тыс. человек. Чудовищная, просто немыслимая цифра…

Резкой правды так и не было сказано, и ладно, не в этот день.

Но Владимир Путин сказал другое:

— Ржевский мемориал — еще один символ нашей общей памяти, символ преклонения перед великим и самоотверженным подвигом солдата-героя, солдата-освободителя, солдата-победителя, солдата, который спас Европу и весь мир от нацизма. Время не властно над этим подвигом, и он никогда не должен, не может быть забыт и уж тем более затерт, замазан ложью и фальсификациями! Мы такого не допустим.

Президент России то есть и сейчас говорил про недопустимость искажения (он делает это просто без устали) и даже сказал, что солдат-победитель спас Европу от нацизма и более того, весь мир, и было очевидно, хоть и не произнесено, что это советский солдат, тот, кому и стоит этот памятник и про которого он сейчас говорит все эти слова…

Александр Лукашенко сделал то, что я и боялся:

— Уважаемый Владимир Владимирович,— произнес он,— дорогие ветераны…

С другой стороны, кого он считал нужным поставить на первое место даже сейчас, того и ставил.

Они ведь потом, когда экспозицию музея осмотрели, и начинающую ель в «Саду памяти» по-разному сажали. То есть землю с лопат кидали с одинаковым энтузиазмом, а вот поливали потом по-разному. Александр Лукашенко полил из лейки ветки ели (это бессмысленно, когда сажаешь дерево; скажет любой, кто хоть раз такое делал), а Владимир Путин верно вылил всю свою лейку под корень… Может, и это что-то да значит…

Между тем речь Александра Лукашенко не была так публицистична, зато была без сомнения более яркой:

— Война — это всегда кровь, ужас и смерть,— говорил он.— В этой нечеловеческой жестокой реальности бывают рубежи, противостояние на которых оплачено неимоверной ценой. Ржев именно такое место, потому что за ним была столица нашей Родины и вся наша великая страна. Здесь горела земля, плавился камень и крошилась броня, но не сдавался советский солдат, шел врукопашную в жестокой схватке с врагом, когда заканчивались патроны, истекал на снегу кровью в лютый мороз, умирал, но стоял насмерть…

И только когда видишь, как весь в наградах старик сидя слушает эти слова, а потом на словах «истекал кровью в лютый мороз» вдруг кивает и, дрожа, даже приподнимается от напряжения, понимаешь то, что и не соотносил как-то до этого: да это же он, этот вот старик, и истекал кровью в тот лютый мороз, и умирал мальчишкой, и выжил.