Павел Басинский представляет свое «Любовное чтиво»

Новый роман писателя Павла Басинского «Любовное чтиво» готовится в «Редакции Елены Шубиной» (АСТ) к выходу этой осенью. «Огонек» поговорил с писателем о степени риска, на которую способна идти литература, чтобы приобрести нового и не потерять старого читателя.

Беседовала Мария Башмакова

Павел Басинский известен прежде всего как автор книги «Лев Толстой: бегство из рая» — за этот роман он получил первую премию «Большой книги» в 2010 году. В 2018 году Басинский представил публике оригинальное исследование «Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой», с посвящением «памяти русского феминизма» — это подлинная опять же история о самоубийстве русской студентки Сорбонны в 1902 году. В новой работе писатель, однако, ломает все прежние представления о «должном»: его новая вещь «Любовное чтиво» — роман-фейк по собственному определению автора. Действие романа происходит в 2010-х годах: популярный писатель Иннокентий Иноземцев и влюбленная в него юная провинциалка Вика, которая занимается в издательстве любовными романами, в прямом и переносном смысле пишут прямо на глазах читателей свое «любовное чтиво». Герои, как и положено, соответствуют массовым стереотипам: «витальный делец», «сексуальная секретарша», «Золушка из провинции» и так далее. Но при этом «Любовное чтиво» все же сугубо «русский роман» хотя бы потому, что «русская литература», как и литература вообще, является в романе не менее важной героиней, чем мужчины и женщины XXI века. Правда, принц и Золушка тут как бы меняются местами: героиня, согласно требованиям нового времени,— активная охотница, в отличие от своего не юного избранника. Сильная женщина охотится за слабым мужчиной: кто победит и нужна ли эта победа?

— Давайте прежде всего разберемся с определением жанра, который вы сами и предложили: роман-фейк. Что это?

— Я пытался совместить все жанры: детектив, любовный роман, чтобы вышла одновременно игровая и серьезная проза. Мне в принципе неинтересно писать «просто романы». Их написано сотни тысяч. Мне интересно играть в жанры, открывать какие-то новые пути. Мне интересно «женить ежа и носорога». Да, этот роман в некотором роде обычное любовное чтиво. Но на самом деле это не так. Это одновременно серьезная психологическая проза. О семье, об отцах и детях. О настоящей большой любви. О мести, которая соседствует с большой любовью. Роман о женофобе, который обретает большую любовь.

— Вы автор романов о семье Льва Толстого и вообще «серьезный автор», как принято говорить. И вдруг — «Любовное чтиво». Ваши читатели от вас такого не ждали.

— Потому я и написал роман-фейк, что его от меня «не ждали». Я не выпендриваюсь, это сознательная писательская стратегия. Когда от тебя что-то «ждут», нужно задуматься: а не слишком ли ты стал понятен и предсказуем? И ломать в том числе и собственные стереотипы. Иначе ты превращаешься в конвейер по производству ожидаемых книг. И еще, я немного устал от биографий. Они затратны по части собирания материала. Но главное — не это. Писателю нельзя бронзоветь. Когда я получил Государственную премию, то понял: надо написать что-то такое… Примерно как «Любовное чтиво». Наглое и непредсказуемое.

— Жанр любовного романа вам легко дался? Это как конструктор, да?..

— Думал, что дастся легко. Я считал: нон-фикшен писать труднее, чем художественную прозу. Думал, что дам себе такой отпуск, отдохну от биографий. Грубо говоря, надену утром халат, выпью чашечку кофе и напишу что-то эдакое.

Но, поработав с этим романом, понял, что художественную прозу писать труднее, потому что в документальной у вас есть материал и он сам себя диктует. А в художественной прозе приходится все придумывать самому: сюжет, героев, интриги…

— Ваш главный герой, Иноземцев, вам близок?

— Если главный герой не близок писателю, то как писать?.. Ведь с ним жить как минимум год. Но это не я, как могут подумать, тем более что главный герой — тоже писатель. Это важно: романисты часто путают себя с главными героями. Я тоже иногда беру факты из своей биографии, например поход в горы… Но Иноземцев — не я. Он влюблен в себя, он — нарцисс, а я, надеюсь, нет. Иноземцев — это то, кем я не хотел бы быть. И, надеюсь, не являюсь. При этом многие его слова, жесты, мысли — мои. Буквально мои. Но это то, что я в себе ненавижу. Ну да, если хотите — это мой «черный человек», мое зеркало, которое я хотел бы разбить. Поэтому, когда вы спрашиваете, люблю ли я его, отвечаю: люблю, но хотел бы убить.

— Где же тогда грань между фактом и вымыслом?

— Эту грань сложно определить, это и есть алхимия художественного творчества. Для меня самого Иноземцев стал понятен не сразу. Не сразу, например, стало понятно, что он заложник своей слишком красивой фамилии. Помните Павла Петровича в «Отцах и детях»?.. Это вроде бы сам Тургенев, но Тургенев смотрит на него с иронией, и это, конечно, совсем не он.

— Другая героиня «Любовного чтива» — девушка из провинции, от которой сходят с ума мужчины. Чем она вам интересна?

— Она непредсказуема. Она умна. Сексуальна. Но она одержима чувством мести. Ее задача — выбить Иноземцева из зоны комфорта. Показать ему кузькину мать. Он успешный писатель, живет в центре Москвы, страдает амнезией, но ему это нравится на самом деле, он на этом механизме «забытья» делает свои романы. А Вика мстит ему... Почему — не будем говорить, а то читать будет неинтересно.

— В вашем романе много перекличек с «Авиатором» Водолазкина — там и имя героя, и его амнезия, и любовь зрелого мужчины к юной девушке… Это сознательный прием?

— Все мы у кого-то что-то воруем, это нормально. Я у Жени (Евгения Водолазкина.— «О») украл принцип создания записок в настоящем времени из «Брисбена» и честно ему об этом сказал, он мой друг. А сама по себе амнезия — не изобретение Жени, она сто раз была и в литературе, и в кинематографе. И амнезия у наших героев разная. Моего Иноземцева никто не замораживал, как в романе «Авиатор» (кстати, тоже старый прием). Мой Иноземцев живет в своем уютном мире, и творческая, так сказать, амнезия ему именно нужна. Это ему советует не только его психотерапевт, но и его друг и издатель Игумнов. Избавляясь от амнезии, герой возвращается в обычную жизнь, но вопрос: нужно ли ему это?

— Тот же издатель Игумнов в вашем романе посылает к черту «настоящую литературу». Он убежден: читатель устал от серьезного чтения и чужих проблем. Насколько вам близка эта мысль?

— Мне эта позиция не близка, хотя она верна — это тенденция последнего времени. Люди все меньше и меньше хотят читать серьезную художественную литературу, а вот документальную готовы. Люди в последнее время не хотят смотреть серьезные фильмы, и они в своем праве. Проблем у них и так много, чтобы еще заморачиваться проблемами каких-то героев. Мысль Игумнова давно высказал еще Борис Акунин. Он говорил, что литература идет, с одной стороны, к чистому вымыслу, условно говоря, к фэнтези, детективам, женским романам. А с другой — к «чистому документу». Выходят толстые романы, но какие? Например, «Обитель» Прилепина, но это про лагерь на Соловках, реальные исторические персонажи. Гузель Яхина — с ее темой раскулачивания… Джонатан Литтелл с его «Благоволительницами», построенными на бездне документов…

— Ваш прошлый роман «Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой» был посвящен русскому феминизму. Эта тема не перестала интересовать вас? Тем более что она становится все более актуальной и у нас, и в мире…

— К феминизму я отношусь… с интересом. Но нужно ответить на вопрос, что такое современный феминизм. Это все равно как в начале XX века понять, что такое русский марксизм или народничество. Стержень феминизма ясен: борьба женщин за свое достоинство в любых видах. Но в феминизме слишком много течений, единогласия там нет. Но я «слышу», понимаю феминисток, даже самых радикальных. В их позиции много правды, которую не хотят понять большинство мужчин. Например, правда о том, что мужчина не лучше женщины. Возможно, даже хуже. Сегодня женщины умнее, образованнее, социально активнее. Но при этом, черт возьми, они еще и детей рожают и, как правило, воспитывают.

— В вашем новом романе есть слова, что «писатель-мужчина, воображающий мысли героини, всегда рискует оказаться смешным в глазах женщин». Можете ли вы про себя сказать, что понимаете женщин, как долго полагал о себе ваш герой?..

— Не понимал, не понимаю и никогда не пойму. Есть мужчины, которые полагают, что видят любую женщину насквозь, как рентген. Но подозреваю, они видят только то, что у нее под юбкой. Вот за что героиня полюбила Иноземцева? При том что он терпеть не может, например, домашних животных, которых героиня обожает? Тоже загадка женской души… Как и мой герой Иноземцев, я боюсь женщин. Это для меня — инопланетные существа.

— Каждый исторический период формирует своих героев. Судя хотя бы по недавним сериалам («Содержанки», «Чики») и книгам, ваш роман не исключение — сильных и ярких героев-мужчин нет. А женщины и проблемы решают, и о любви не забывают… Почему так?

— А почему я написал «Любовное чтиво», а не роман под названием «Мужчины дерутся молча»?.. Мужчины становятся асоциальными, и это начинается с мальчиков, которые ничего не могут сделать, не устраиваются в жизни. Проблемы будут потом. Начнется матриархат.

— Почему в русской литературе крайне редко пишут про сегодня, а чаще оглядываются назад? Как можно объяснить этот феномен?

— О сегодня писать трудно. Все, что пишется о сегодня, уже написано в СМИ, в блогах, в Instagram. Трудно представить сегодня Достоевского, который написал бы о нечаевском процессе («Нечаевское дело» — убийство студента, совершенное в 1869 году революционным кружком под руководством Сергея Нечаева, послужило поводом для романа Достоевского «Бесы».— «О»), потому что о нем сто раз написали бы в Сети, включая анализ события. Поэтому писатель и вынужден искать «вкусные» темы в прошлом. Ведь не случайно я в романе отношу действие в 2010 год.

— Писатель как человек, слово которого было важным, остался в прошлом. А что осталось? А может ли писатель вообще существовать без потребности разговора о важном с читателем?

— Нет, писатель сегодня не «мессия» ни разу. У писателя другая задача — осмысление жизни в разных ее проявлениях. Писательское слово остается важным, потому что медиа перемалывают события, а писатель их осмысляет.

Но для этого ему нужно время, год как минимум. И, наконец, художественное слово несет свою информацию, душевную, интеллектуальную, на что не способны СМИ.

— Писатель свободен, пока творит. Когда его книгу экранизируют, его слово переосмысляется. Что вам дал опыт экранизации вашего текста в фильме «История одного назначения» Авдотьи Смирновой?

— Экранизация не романа, а только одного эпизода из моей книги «Святой против Льва» было для меня временем абсолютного счастья. Видеть, как твои слова воплощаются на экране в игре прекрасных актеров,— это ли не счастье? К тому же у нас с Анной Пармас (моим сосценаристом) и Авдотьей Смирновой было полное взаимопонимание. Я учился у них, они, наверное, чему-то учились у меня. Может, поэтому фильм и получил все возможные призы за лучший сценарий. Другое дело, если ты приходишь в кино, то должен отказаться от писательской гордыни. Кино — это другой образ мышления. Но мне это понравилось. Я люблю «переформатироваться». С этим романом я ведь тоже «переформатировался». И я свободен в этом процессе.

— Кино — это выход к очень большой аудитории. Но это и индустрия. Возможно ли сегодня сотворчество с индустрией без потери смыслов? Или смысл сохраняется теперь только в узких средах, в локальных, а в широких не работает?..

— Мне кто-то передал слова нашего великого кинорежиссера Алексея Германа-старшего: «Ну какое же кино — искусство? Его делают слишком много людей». Это, конечно, была шутка маэстро. Но в ней есть смысл. Отношения между литературой и кино не просты. Многие писатели, соглашаясь писать сценарии, потом отказываются, потому что к ним предъявляют слишком много требований, от продюсеров до режиссеров. И уходят в гордое одиночество творцов. Вот именно чтобы не было «потери смыслов». У меня было не так. Я испытывал настоящий кайф, когда Авдотья Смирнова предложила писать сценарий вместе с замечательной Анной Пармас. Забавно, что именно во время нашей работы вышел клип «На лабутенах» (на песню «Экспонат» группы «Ленинград», 2017 год, режиссер — Анна Пармас.— «О»), и мы смеялись, следя за тем, как этот ролик набирал на наших глазах десятки миллионов просмотров. Мы с ней сочиняли «умную» историю из жизни Толстого, а в этом время десятки миллионов людей зависали на ее «Лабутенах». Думаете, это помешало нашей работе? Ничуточки! «Аня,— сказал я,— побейте, но научите». Все это чушь, что смыслы работают только в узких средах. Все писатели мечтают о миллионных тиражах, но не все в этом признаются, потому что знают, что никогда их не добьются. Симбиоз кино и литературы — это самый актуальный тренд нашего времени, и он мне нравится. Работать с кино способны писатели не просто суперсовременные, но именно суперталантливые, как Алексей Иванов, например. И я тоже мечтаю работать с кино, только не зовут пока. Позовите, прошу! Работать с кино интересно! Видеть много людей, которые смотрят с экрана твое детище, претворенное работами хорошего режиссера, хороших актеров,— это невозможный кайф. И не пугайте меня Индустрией. Книжная индустрия — тоже индустрия. Над книгой работает также много людей, включая книжных продавцов. Словом, я люблю кино и хочу в кино.

— В 2019 году вы были удостоены Государственной премии в области литературы и искусства: насколько это важно для вас и что меняет, если меняет, в жизни?

— Хотите верьте, хотите нет, но ничего не меняет. Приятно, конечно. Деньги приличные. Но «носить» звание на голове, а тем хуже на лице и в глазах, я не буду. Я же сказал: отчасти поэтому я и написал вещь, которую от меня никто не ждет. Писатель, как змея, должен менять кожу. И выставляться перед читателями, критиками голым. Вот я и выставляюсь. Пусть топчут!