Дмитрий Стефанович — о том, каким мог бы быть многосторонний режим контроля над вооружениями

В Вене в понедельник стартовали межведомственные консультации между Россией и США по стратегической стабильности. Российско-американский диалог в этой области впервые за последние годы выглядит достаточно интенсивным. И хоть от переговоров в австрийской столице вряд ли стоит ожидать серьезных прорывов, но, возможно, стороны хотя бы начнут немного лучше слышать и понимать аргументацию друг друга.

Целевая задача по превращению двухсторонних консультаций в трехсторонние остается краеугольным камнем американских подходов и камнем же, но уже преткновения в смысле перспектив достижения каких-то соглашений по линии Москва—Вашингтон. Это противоречие нашло отражение и в официальных пресс-релизах: если Государственный департамент США акцентировал значение встреч рабочих групп в контексте выхода на трехсторонние форматы (с подключением Китая), то МИД России подчеркнул двухсторонний характер мероприятий в Вене.

Вместе с тем попытки США втянуть Китай в режим контроля над вооружениями приоткрывает путь к одной из целей, которую еще несколько лет назад поставила перед собой Россия: переводу контроля над ядерными (а в идеале — и неядерными) стратегическими вооружениями в многосторонний, а точнее в пятисторонний формат.

Единственное принципиальное отличие китайских товарищей, с одной стороны, и франко-британских союзников США, с другой,— а именно на него напирают американские коллеги — это долгосрочные тренды развития ядерных сил. Китай постепенно наращивает качественный и количественный состав всей ядерной триады. Франция совершенствует средства доставки имеющегося ядерного арсенала в рамках своей диады из баллистических ракет подводных лодок и крылатых ракет ударной авиации. А в Великобритании продолжается сокращение — опять же, при параллельном качественном развитии ее ядерных сил.

И все же, даже в рамках существующих потолков по Договору о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (ДСНВ), особенно в части развернутых стратегических средств доставки ядерного оружия (не более 700 при фактических 485 по состоянию на март 2020), имеющийся франко-британский арсенал (в сумме порядка 400 развернутых «стратегических» боезарядов) является весьма серьезным фактором.

Но в качестве контраргумента США и НАТО наверняка заявят о российском арсенале «нестратегического» ядерного оружия и угрозе со стороны китайских ракет средней и меньшей дальности, так что «в лоб» такое уравнение не решить.

Структурную асимметрию ядерных арсеналов «пятерки» можно попытаться обойти путем поиска относительно «похожих» элементов. Один из таких элементов — морская составляющая. Стратегические подводные ракетоносцы с баллистическими ракетами стоят на боевом дежурстве во всех пяти странах. Более того, например, Великобритания считает эту составляющую стратегических ядерных сил достаточной для обеспечения ядерного сдерживании.

Конечно, и здесь есть различия, начиная с четырех типов ракетоносцев и минимум трех типов баллистических ракет в России против единой баллистической ракеты подводных лодок (БРПЛ) Великобритании и США. Правда, надо отметить и традиционную рассинхронизацию ядерной модернизации, так что не исключено, что в среднесрочной перспективе уже у западных партнеров будет смесь снимаемых с боевого дежурства «ветеранов» и не в полной мере боеготовых представителей нового поколения ПЛАРБ. При этом опять же особое положение у Китая, который ведет активную «догоняющую» работу и по подлодкам, и по баллистическим ракетам для них.

Но это, что называется, «заклепки», а что с политикой и дипломатией?

Как представляется, несмотря на перечисленные различия, «пятерка» могла бы попробовать выработать определенные меры доверия, а в перспективе и ограничения «морских» ядерных сил.

Во-первых, стороны могли бы обсудить варианты взаимных уведомлений об испытательных пусках БРПЛ, тем более подобные соглашения (разной степени детальности и «покрытия») существуют, например, между Россией и США, а также Россией и КНР.

Во-вторых, стороны могли бы попытаться договориться об ограничении единовременного числа ПЛАРБ на боевом патрулировании. Конечно, это намного более амбициозная задача, и коэффициент оперативной напряженности между странами различается.

Так, например, в России уже особо и не стесняются говорить про «боевое дежурство от причала».

Но почему бы не попробовать поискать взаимоприемлемые варианты? Тем более угроза обезоруживающего или обезглавливающего удара условными «Трайдентами» по настильной траектории с короткого расстояния воспринимается вполне серьезно, и исключить такой путь (см. «Норвежский ракетный инцидент-1995») непреднамеренной эскалации представляется весьма важной задачей для всех ядерных держав.

Наконец, до настоящего времени не ставится под сомнение заявление «пятерки» 2000 года на полях Обзорной конференции Договора о нераспространении ядерного оружия о том, что «ни одна из наших ядерных ракет не нацелена ни на какое другое государство». Технологически эта инициатива решается, вероятно, в соответствии с принятыми процедурами в каждой стране, но в части БРПЛ здесь может быть больше общего, чем различий. Соответственно, нельзя исключать варианты добровольной транспарентности в этой области, а в перспективе — и верификации такого обязательства.

С ядерным оружием мир живет вот уже 75 лет. Всеобщее разоружение, равно как и разоружающие удары великих держав друг по другу, представляется весьма маловероятным событием.

С учетом все более сложной военно-политической обстановки в глобальном масштабе нужны новые, смелые инициативы по поддержанию стратегической стабильности, базирующиеся на опыте и достижениях двухсторонних соглашений.

В связи с этим продление действующего ДСНВ является важнейшей задачей. Более того, это ключевое условие для возможного создания новых многосторонних режимов контроля над вооружениями. Идеальных соглашений в этой области не бывает, но те, что были подписаны, стали примерами эффективных совместных усилий по выработке компромиссных решений, укрепляющих безопасность всех участников. Разрушение многих из них, в свою очередь, подчеркивает утерю таких навыков, что само по себе является угрозой международной безопасности в наиболее широком смысле этого слова.

Дмитрий Стефанович, научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, внештатный научный сотрудник Института исследования проблем мира и безопасности при Гамбургском университете (IFSH), сооснователь проекта «Ватфор», эксперт РСМД