Как удалось спасти уникальный фаянсовый промысел в Конаково

«Социальный предприниматель» — фигура у нас новая. Узаконили это явление год назад, а помогать начали чуть раньше. «Огонек» узнал, как общими усилиями удалось сохранить уникальный фаянсовый промысел в тверском Конаково.

Текст: Екатерина Данилова, Тверская область. Фото: Игорь Иванко

Красота, конечно, спасет мир, если кто-то спасет красоту… Валерий Солонбеков, директор «Конаковского фаянса», ведет машину вдоль длинного забора — за ним буйство августовской зелени, заброшенные промышленные корпуса с зияющими пустотой и осколками окнами и торжествующими граффити на стенах и воротах.

— Двадцать шесть гектаров — все это территория бывшего Конаковского фаянсового завода. В 2006 году погасили последнюю печь… Когда-то здесь работали до пяти тысяч человек.

Из Кузнецово в Конаково

Над гектарами разрухи — вертикаль. В небо тянется старинная и изящная труба печи для обжига. Она, объясняет Валерий, памятник регионального значения и напоминает о тех временах, когда завод еще принадлежал Кузнецову. Сейчас бы старообрядца Матвея Сидоровича Кузнецова назвали олигархом — фактически вся посуда в отечестве (не считая той, что делалась на Императорском фарфоровом заводе для двора) изготавливалась на его предприятиях. Он — это и знаменитый Кузнецовский фарфор в Дулево, и крестьянская майолика в Гжели, и Вербилковский фарфор (бывшее производство великого Гарднера). И, конечно, фаянс Тверской губернии. Но 150 лет назад таких слов еще не было, и Матвея Сидоровича запросто звали фарфоровым королем. Его посуда была в каждом доме — и крестьянском, и мещанском, и купеческом. Победивший пролетариат с наследниками Матвея Сидоровича обошелся безжалостно, тверскую деревню Кузнецово переименовал в Конаково по имени рабочего-революционера, расстрелянного за участие в Кронштадтском мятеже 1906 года. То, что он некоторое время работал в живописном цехе местного производства, решило судьбу предприятия — теперь Конаковский фаянс известен всему миру. Кузнецовские работы и их реплики, скульптуры и статуэтки, получавшие самые высокие награды на международных художественных выставках, сервизы, на боках которых расцветают фирменные «конаковские розы» — предмет вожделений коллекционеров и музеев. Все это, однако, не отвратило катастрофу — уже в начале нашего века завод закрылся. Конаковскую посуду, которая и давала основную прибыль, задушил дешевый китайский импорт.

Бывшие работники предприятия, оплакав дело жизни — трудились здесь семьями и поколениями, рванули на заработки в Москву, благо не очень далеко. Сам завод разошелся по рукам новых собственников…

Но… осталась художественная лаборатория, где и создавались конаковские шедевры. Остались художники, для которых Конаково — это не разграбленные руины, а нежная белая глина, теплые щедрые краски, фантастический мир, в котором русская сказка сливается с советским мифом, а современная жизнь с ее катанием на коньках и сбором яблок оборачивается раем… Здесь Пушкин, лежа на диване, творит под присмотром бдительного пограничника, у хоккеистов на спине цифра 69 — это номер региона, а пионер со знаменем стыдливо стоит спиной к обнаженным девчушкам в бане… Удивительно, но факт: иногда нематериальные обстоятельства оказываются упрямее разрушительной правды жизни.

Фаянсовые обстоятельства

Когда я спрашиваю Валерия Солонбекова, как получилось, что он, человек с техническим образованием и «недвижимым» бизнесом, занялся фаянсом, ответ получаю прозаический — в общем-то по сумме обстоятельств. Было несколько проектов, а остался этот. И не потому, что оказался уж таким прибыльным. Да и не бизнес это в общем-то… С эмоциональной точки зрения — болезнь, влюбленность: расстаться с этой красотой оказалось невозможно, влип, короче. С юридической — социальное предпринимательство. Год назад в закон о развитии малого и среднего предпринимательства были внесены поправки, узаконившие особый вид деятельности, главное в которой не только прибыль, но и «социальная отдача».

На базе художественной экспериментальной лаборатории Конаковского завода Валерий собрал художников, скульпторов, мастеров, формовщиков, выстроил новый корпус со стеклянными стенами — пусть все, кто хочет видеть, как рождается красота, смотрят — и при поддержке фонда «Наше будущее» (эксперты фонда входили в рабочую группу по разработке закона о социальном предпринимательстве, а также фонд помог предприятию выстоять в коронавирусные времена) запустил производство. Да, пока маленькое, да, дорогое… Но когда видишь, как под кистью Нелли Туленковой расцветает блюдо, а сокольничий на статуэтке «Соколиная охота» одевается в синий кафтан и встречается цепким взглядом с хищной птицей на руке, ныряешь в этот чудный мир — он и сказка, и миф, и воспоминание о России, которую мы все-таки не потеряли…

К разговору о том, кто же спасет красоту… Валерий называет их «мои девчонки». Многие девчонки уже бабушки, хотя сразу и не скажешь. Жизнь всех связана с тем, канувшим в небытие заводом. Пять поколений семьи скульптора Людмилы Беляковой связаны с предприятием. Вспоминает: когда выбирала, кем быть, решала — или розочки на тортах буду рисовать, или на посуде. Выбрала все-таки посуду. Тогда на заводе работали в три смены, во дворе завода бил фонтан и продавались пирожки. Вот жизнь была! Мама скульптора Нелли Туленковой — ее любимая тема русские сказки — собирала огромные вагоны для запуска в печи на обжиг. Тяжелейшая между прочим работа — посуду ставили и перекладывали кирпичами. А Елена Демидова любит детскую тему. Пока мы разговариваем, она выписывает нежно-лиловый костюм у маленькой фигуристки. Рассказывает: делала как-то композицию играющих детей для Госдумы. Так взяла детские фотографии руководителей думских партий и скульптурки детей делала с портретным сходством. Правда, композиция получилась громоздкая и от маленького Жириновского, к сожалению, пришлось отказаться. У формовщицы Нины Жуковой на предприятии вся семья — дочь, сын и невестка.

Впрочем, здесь, в Конаково, работа и семья всегда были одним. Так, своим расцветом в советские времена завод был обязан директору Исидору Фрих-Хару. Его женой была знаменитая художник и скульптор Мария Холодная, чьи работы сейчас в крупнейших музейных собраниях. А еще он привлекал — тоже вполне по-семейному, если вспомнить, что СССР называли семьей народов,— художников разных национальных школ. Вот и сияют яркими южными красками работы Отари Гагнидзе, а об украинской школе напоминают малороссийские орнаменты и формы.

Об этом «Огоньку» рассказывает Екатерина Меховникова — в районной библиотеке, которую она возглавляет, открыта выставка конаковского фаянса. Тут можно увидеть самые прославленные и увенчанные призами советские работы, старинные кузнецовские шедевры и даже уникальную белую аптечную посуду 200-летней давности — одним из первых хозяев предприятия был аптекарь Андрей Ауэрбах. Эта выставка — дитя Екатерины Павловны. Она водит экскурсии, поддерживает постоянную связь с хозяйкой коллекции (собрание частное), знает историю конаковской художественной школы и ее прославленных художников и занимается атрибутацией работ. Вот и получается, что директор Меховникова — тоже среди «спасателей».

…Во время нашей поездки по городу Солонбеков резко сворачивает к старому зданию — на стенке табличка местного отделения ДОСААФ.

— Кузнецовская синема,— хлопает он рукой по стене дома,— единственное здание, которое от него осталось в городе.— Он ныряет в дверь и стремительно бежит по коридору, пока мы не оказываемся перед старинным камином, отделанным изразцами с ощеренными львиными мордами.— Сохранился с кузнецовских времен! — говорит он.— Скоро мы будем делать изразцы, панно. Это наше будущее.