Человечество вступает в эпоху нового уклада

Изменения в мировой экономике и на мировом рынке труда заставляют экспертов говорить о том, что человечество вступает в эпоху нового уклада — гиг-экономики. О том, что это значит, «Огонек» попросил рассказать руководителя департамента прикладной экономики НИУ ВШЭ профессора Светлану Авдашеву.

Беседовала Светлана Сухова

— Светлана Борисовна, почему тема гиг-экономики стала столь популярна сегодня?

— Гиг-экономика — лишь относительно новое явление. Хотя, если быть точной, ему уже 20 лет, что в исторических масштабах немного. Гиг-экономика появилась в тот момент, когда люди стали активно использовать интернет не только для обмена информацией, но и для ее получения и обработки.

В основе гиг-экономики (она же интернет-экономика, экономика цифровых платформ, цифровая экономика) лежат издержки получения информации и ее обработки, когда благодаря новым способам добычи и обмена информацией стало возможным создание новых бизнес-моделей. Последние, как это уже не раз случалось в истории, начали проникать в традиционные сектора, а затем вытеснять с рынков компании с традиционной организацией. Этот процесс имеет и положительные, и сомнительные (не хочется произносить — отрицательные) последствия.

— И в чем они состоят?

— Приведу лишь несколько примеров. На цифровые платформы, в том числе агрегаторы, еще совсем недавно было невозможно возложить риски за качество продукции, с одной стороны, и за временную потерю трудоспособности людей, работавших с помощью платформы,— с другой. Резкое снижение социальной защищенности самозанятых, предоставляющих услуги с помощью платформы (водителей такси, например, или любых других оказывающих услуги специалистов), может быть очень болезненно для них.

На протяжении более чем 100 лет риск временной потери работником трудоспособности брал на себя работодатель. В гиг-экономике агрегаторы и цифровые платформы лишь предоставляют площадку для того, чтобы на ней сошлись покупатель товара или услуги и ее продавец. Но далеко не все правительства согласны с тем, что такая ситуация нормальна. Так, около года назад в Калифорнии был принят так называемый Gig Worker Law — закон, согласно которому самозанятые, трудящиеся на такие агрегаторы, как Uber, по сути являются его работниками со всеми вытекающими для агрегатора последствиями.

Интересно, что еще до принятия Gig Worker Law в России суды встали именно на такую позицию по вопросу об ответственности за качество продукции и услуг. Пример — дело по иску Елены Гращенковой к «Яндекс.Такси», выигранное ею в Мосгорсуде (летом 2016 года она попала в аварию по вине водителя такси, не справившегося с управлением, и на время потеряла трудоспособность.— «О»). Суд указал, что ответственность за жизнь и здоровье пассажира в данном случае нес не только сам водитель, но и компания-агрегатор. С тех пор пассажиров отечественных такси-платформ стали страховать.

— Вы говорите о гиг-экономике как о цифровой, где вся суть — в интернет-технологиях и создании платформ. Между тем на Западе делают упор на новой бизнес-модели: мол, гиг-экономика — это когда работодатель уходит от договора найма со всеми его соцвыплатами и рисками и нанимает самозанятых...

— Для кого-то из исследователей первично изменение подхода работодателей к найму, а цифровые технологии — вторичны, но большинство экономистов с таким подходом не согласятся, указав, что все происходит с точностью до наоборот — сначала была цифровизация, изменение технологии, а потом изменения на рынке труда. Сначала появился интернет, который позволил быстро собирать информацию и использовать уже известные приемы обработки информации. Затем компании стали думать о том, как эти приемы смогут снизить издержки бизнеса и завоевать конкурентоспособность. Только когда эта задача была решена, началось триумфальное шествие платформ, преобразующих традиционные сектора, и, наконец, изменение трудовых отношений.

— И все же, это факт — компании стали чаще нанимать самозанятых?

— Такая тенденция — не новость. Подобную практику начали активно использовать еще 60 лет назад японские автопроизводители, и называется она аутсорсинг. Именно благодаря этой серьезно сокращающей издержки производителя модели бизнеса (комплектующие производят сотни поставщиков, соперничая друг с другом) японцы смогли конкурировать с американцами и даже обойти их. И не они одни преуспели благодаря аутсорсингу. Как иначе объяснить фантастическую конкурентоспособность Reebok еще 20 лет назад? Все тот же аутсорсинг: Reebok отвечал только за дизайн, все остальное осуществляли нанятые им фирмы и люди. Кроссовки Reebok шили во Вьетнаме, часто шили дети (во всяком случае, по нашим представлениям). Детский труд дешев — месячная зарплата равнялась стоимость полутора пар кроссовок. При таких издержках как не вырасти прибылям? Впрочем, американцы — не единственные, кто занят поиском дешевой рабочей силы. Многие международные компании, пока дешев был труд в Китае, стремились переносить простые производственные процессы туда, а затем из Китая переводили их во Вьетнам.

Цифровые технологии во многих случаях только упростили процесс аутсорсинга. Вместо человека может работать компьютерная программа, а если человек необходим — он будет найден в том регионе, где труд дешевле.

Сall-центры всех крупных международных компаний уже давно вынесены за территорию своих стран, например из США в Индию. В России так же: вместо открытия колл-центра в Москве крупные компании, в том числе агрегаторы такси или маркетплейсы, предпочитают организовать его, скажем, в Ижевске. Возвращаясь к вопросу о самозанятых: привлечение самозанятых в качестве работников при одновременном отказе от ответственности за условия их труда уже давно считается успешной бизнес-моделью. Но только в том случае, если есть возможность контролировать качество оказываемых услуг и продаваемых товаров. А цифровые технологии это как раз и позволяют делать. Контроль качества осуществляют пользователи, ставящие лайки, звездочки и т.д. И агрегатор всегда может закрыть доступ на платформу для компании или самозанятого, качество товаров или услуг которых было низко оценено потребителем. Агрегатор не будет тратить время и средства на воспитание нерадивых.

— Это значит, что качество и профессионализм неизбежно будут падать: оценка потребителя субъективна, непрофессиональна и непостоянна...

— Все по-разному! Я часто слышу, что благодаря цифровой экономике «мы выиграем в количестве, но теряем в качестве». Помилуйте, кто теряет? Люди, которые без онлайн-платформ никогда бы не имели шанса получить высшее образование, прослушать лекции ведущих профессоров? Или дети-инвалиды, чье передвижение ограниченно, но они на онлайн-платформах ведут такую же жизнь, как и их не знающие таких проблем со здоровьем сверстники? Нет только минусов или только плюсов. Другое дело, что еще до карантина мы чаще слышали о плюсах гиг-экономики, а в последнее время — все больше о ее минусах.

— Насколько масштабно явление? Например, есть цифра, показывающая, что при росте объемов гиг-экономики доля таких фирм составляет 3 процента от совокупной выручки всех компаний. Совсем немного...

— Этого не может быть немного, если представить, что гиг-экономика сегодня распространена везде, где мы используем мобильные телефоны и устройства для обмена информацией, для получения информации о новых предложениях, для заказа такси, еды, покупки билетов. В современном мире практически не найти человека, который не был бы вовлечен в гиг-экономику. Он, правда, может об этом и не знать, если обращение к платформе скрыто от его глаз. Приведенная вами цифра не совсем корректна, потому что неверно измерять объемы гиг-экономики числом занятых в ней людей. Оно и вправду будет невелико, ведь речь идет о создателях и владельцах интернет-платформ, компаниях-агрегаторах. Боюсь, что компании-продавцы, приходящие на такие платформы, как и самозанятые, оказывающие там услуги, в таком подсчете не учитываются.

— Существует ли российская специфика такого явления?

— Безусловно. В России высок уровень проникновения интернета и едва ли не самая низкая в мире цена мобильного интернета. Последнее — конкурентное преимущество отечественных цифровых платформ перед зарубежными. Но оно все равно уступает китайскому — числу пользователей. Тут нам за Китаем не угнаться.

— И насколько гиг-экономика потеснила традиционную?

— Сектор сектору рознь. В сфере услуг такси — уже почти полностью и повсеместно, в сфере доставки еды — во многом, а вот по части замены похода в ресторан — нет, эффект оказался временным, только на период карантина. Как только ограничения были сняты, люди опять потянулись в рестораны, а все потому, что ходят туда не только ради еды, но и ради антуража, общения, «выхода в свет». Но так или иначе, а гиг-экономика еще до кризиса и коронавируса прочно укрепилась в нашей жизни. Насколько далеко мы прошли по этому пути, лично я осознала, когда в середине дня 1 января, выглянув в окно, увидела спешащего к подъезду курьера из фирмы по доставке еды...

Британский исследователь явления гиг-экономики Колин Крауч изучал то, как использование цифровых платформ преобразует традиционные сектора. Как успех, например, «Бла-бла-кара» привел к падению спроса на услуги традиционных транспортных компаний и такси. И это при том, что услуги гиг-платформы оказываются вне интернета, в реальной жизни, а с помощью интернет-приложения лишь налаживается связь между пассажиром и водителем. Конкуренцию не выдерживает именно модель организации бизнеса, а не создающие продукты и услуги люди.

В истории человечества бизнес, основанный на новой технологии, не в первый раз вытесняет существовавшие до того на рынке. Пожалуй, самый известный пример: в 1908 году, когда Генри Форд создал успешное поточное производство на основе конвейера, человечество получило то, что называется сегодня рынком массовых продуктов. Сегодня, если вам нужно пальто, вы отправитесь в магазин или закажете его по интернету, а вот 150 лет назад пошив пальто надо было заказывать у портного. Конечно, портные расценили массовое производство одежды как разрушение своего бизнеса, дохода и привычного образа жизни. И были правы. Были они правы и в том, что массовое производство занизило планку качества: одежда, сшитая по фигуре, конечно, смотрелась неизмеримо лучше. Но массовые образцы все же победили в этой гонке, потому что были дешевле и доступнее. У этого соревнования — между бизнесом новых технологий и традиционными формами — есть и еще одна важная сторона. Она в том, что Карл Маркс называл «отчуждением труда». Речь о том, что портной — это своего рода творец, художник, а не только ремесленник. А машинное производство предполагает стандартизацию и отсутствие творчества. Отчуждение труда — это лишение его творческого начала и даже элементов творчества.

— И как в этом случае расширение гиг-экономики с сопровождающим его отчуждением труда уживается с прямо противоположной тенденцией эпохи цифровизации и роботизации — увеличением числа именно творческих профессий?

— Они идут параллельно. Гиг-экономика приводит к обоим результатам сразу: с одной стороны, появляется большее число творческих процессов и новых творческих специальностей, с другой — профессии, бывшие некогда творческими, подвергаются автоматизации и, как следствие, перестают быть таковыми, в них снижается роль профессионализма и индивидуальных компетенций. За примером далеко ходить не нужно: если раньше, чтобы быть таксистом, следовало хорошо знать город, как лондонским кэбменам, то теперь достаточно загрузить навигатор в смартфон. Без последнего львиная доля водителей будет не в состоянии найти дорогу в незнакомом им городе. Колин Крауч это явление вкладывает в понятие «прекаризация». Прекаризация включает переход от постоянных гарантированных трудовых отношений к неустойчивым формам занятости, ведущий к потере работником социально-трудовых прав, в том числе к снижению зарплаты.

Так вот прекаризация в цифровой экономике растет: ежегодно значительная часть людей вытесняется в такие профессии, где нет элемента творчества, где не требуются углубленные знания и нет перспектив профессионального роста. Человек в таком мире превращается в винтик процесса.

И дело даже не в том, что у него будет низкая зарплата, а в том, что у него будет отсутствовать тот элемент самостоятельности в жизни, который делает его человеком в социологическом смысле слова. Но схожий процесс происходил и во времена промышленной революции XVIII–XIX веков, в начале и в конце XX века...

— И что же дальше? Чего ждать?

— Гиг-экономика будет играть все большую роль и все сильнее воздействовать на традиционные сектора. Это точный прогноз, на все 100 процентов. Сейчас мы наблюдаем за тем, как она преобразовывает те сектора, где пользователями являются люди. Пока такие традиционные сектора она затронула сравнительно мало. Информационные платформы и площадки чем дальше, тем чаще начнут конкурировать друг с другом. Монополизации рынка в большинстве случаев не произойдет. Напротив, мы увидим, как агрегаторы будут создаваться и разрушаться. Иные технологии, уровни прибылей и охвата, но участники процесса не изменились — все те же люди. Значит, и часть проблем традиционной экономики перекочует в гиг-экономику. Хорошо бы вместе с положительными эффектами.