Своевременные мысли Михаила Жванецкого

Результаты наступают и от перемен в жизни, и от их ожидания. О том, как это получается, размышляет Михаил Жванецкий.

Михаил Жванецкий

Если нет сатиры, значит, есть оппозиция.

Нет оппозиции — есть сатира!

Сатира есть.

Ирония исчезла полностью.

Исчезли ироничные женщины и мужчины, то есть носители тонкого ума.

Исчез намек. Пропал.

Путем повсеместного удара в лоб, пинка под зад пропал намек, нюанс, оттенок.

За новую жизнь, что хлынула не из нас, а к нам, мы заплатили откат — культурой.

Черно-белое описание жизни в стране.

Отсюда нет удовольствия от ума.

То есть сказать, не договорив, и понять, не дослушав.

Мы хохочем, не запоминая.

Или запоминаем, не смеясь.

Причина одна — перетечка мозгов в другие места.

Маятник качнулся вправо, пройдя золотую середину.

Как брюки — то выше, то ниже.

Брюки ни при чем — надо талию иметь.

* * *

Не пойму, наши действия в чем состоят?

В том, чтобы избегать, или в том, чтобы проявлять?

Одинаково велик смысл в том, чтобы избежать, не проявляя, если ты гад.

Или проявить, не избегая, если ты герой.

Во втором случае славы больше.

В первом — здоровье крепче.

Этот внутренний спор должен решить каждый с помощью семьи.

Да, все, что мы делаем, вроде бы лишено смысла. И вроде бы не приносит удовлетворения.

Но мы хотя бы не стали теми, от кого страдают другие.

Мы точно уменьшили количество этих ребят на себя.

А может быть, и еще на кого-нибудь.

Дорога в Сколково

Когда мы привыкаем и перестаем, они начинают хотеть.

Мы либо мучаемся, либо не подчиняемся.

Либо не хотим того, чего хотят от нас.

Мы отстали в науке, видимо, далеко.

И нам построили дорогу в Сколково, чтоб догнать. Чтоб туда идеи подвозить в людях.

Вот у них там климат другой и все время что-то появляется. Как мандарины, как апельсины, как айфоны, как планшеты.

А мы пока строим дорогу туда, где пока ничего нет. Но должно появиться, если подвезут.

Но, чтоб подвезли, должно появиться там, откуда строят дорогу.

А у меня идея — не платить, пока что-то не появится.

Уверен, что это будет ни на что не похожее.

Для этого есть изобретатель. Кого он назовет — назначить его начальником, чтоб тот назначил себе подчиненных: от одного до трех.

И не платить, пока у них в головах, телах и членах что-то не появится.

Чему нас учат в институтах? Учат… Учиться еще надо, чтоб учили работать в одиночку и этим зарабатывать.

И, боюсь, что руководить нами должны, наконец, кто?

Женщины!

Вот такие мысли родились у автора при плюс 32 градусах в тени его головы!

Для улучшения жизни

Я говорю: на самый крайний случай у нас резерв — как ни у кого, уникальный. Это такой резерв улучшения нашей жизни, что им даже страшно сразу пользоваться. Это такой всенародный НЗ! Это такой мгновенный сумасшедший рывок вперед…

Я говорю о моменте трезвости. Народ призвать не пить немного из того, что пьем. Чуть-чуть не пить. По времени, конечно, не по количеству. Призвать один раз, два раза никто не даст попробовать. Где-то не больше 60 минут. Если всей страной по сигналу во всех телевизорах большой колокольный звон, минута молчания и по команде президента 60 минут вся страна — ни капли в рот… Только 60 минут для высокоточных работ.

Ну, затягивать момент трезвости нельзя, чтоб страна нервически не задохнулась. Но если продлевать, или, как сейчас говорят, «продлять», по 5–10 минут, то можно дойти до невиданных 2–3 часов в день. В наших масштабах, при нашем питье, при такой территории — это как растянуть Байконур на всю страну. И без затрат, на одной экономии.

Причем каждый не пьет добровольно, чтоб помочь не себе — себе никто не будет, ментальность дурная — стране помочь. Стране — поймут.

Добровольно в день 2 часа не пить. Потом — три, потом — до обеда. Ну, все, дальше страшно предвидеть… Но до обеда — будь добЁр, будь страшно добЁр до обеда. Ради обороны, ради науки, ради детского учебного года.

Мужики поймут. И девочки наши, колокольчики сладкие, поддержат. От них все зависит. Если она тепло проводит, мужик на работу — как на фронт.

Представьте, если мы при социализме, напиваясь по субботам, воскресеньям, пятницам, понедельникам, 8 Марта, 7 ноября, 23 февраля, не считая 5-го и 20-го каждого месяца и дней рождения своих и друзей, если мы, работая практически только в конце года и конце квартала, вывели страну в передовые, то что будет, если мы освободим хотя бы четверг? Понедельник никто не просит — здесь нормальные люди сидят.

И если всей страной не пить до обеда каждый день, а четверг — целиком, то эта зараза может распространиться и на сельское хозяйство, где наш мужик пьет от просторов, от полей бескрайних, от того, что нет у него ощущения, что кто-нибудь когда-нибудь это всё может обработать.

В общем, это будет такой переворот, такой рывок, такой пищевой прорыв — святой момент трезвости, требующий, однако, большой осторожности, потому что такое же горе, как от пьянства, может пойти от трезвости, если насильно отнять у человека выход.

* * *

В Москве и в Питере люди молчаливые, ибо сумерки всегда.

А гламур болтлив. Он на солнце.

Вся болтливость из слов: «Я на солнце, я на солнце! Посмотрите — я на солнце!»

Посмотрели — да, она на солнце.

Ни от нас, ни от нее ничего больше не услышишь.

А тут вдруг из-за забора: «Посмотрите — я с деньгами! Я с деньгами!»

Посмотрели — да, он с деньгами.

Удовольствия нет никакого смотреть на того, кто с деньгами.

Вот ему на нас смотреть приятно.

Еще ему важно, заметили ли зрители, что он с деньгами?

Заметили, заметили.

А кое-кто и заприметил.

Пусть будет осторожен.