Совладелец БСК Дмитрий Пяткин о возможной национализации компании

Единственный производитель соды в России Башкирская содовая компания, у которой истощается ресурсная база, находится в центре конфликта, связанного с разработкой горы-шихана Куштау в Башкирии. Власти республики сначала дали компании разрешение на освоение Куштау, но после протестов общественности отозвали его. В конце августа президент Владимир Путин обвинил частных акционеров БСК — «Башхим» (контролирует 58% БСК), чьими бенефициарами являются Дмитрий Пяткин и Сергей Черников — в выводе средств из компании в офшоры. После этого Генпрокуратура и власти Башкирии подали в суд, стремясь вернуть БСК под госконтроль. Совладелец БСК Дмитрий Пяткин рассказал “Ъ”, как он видит конфликт и пути выхода из него.

— Как вы оцениваете текущую ситуацию вокруг Башкирской содовой компании? Ведутся ли переговоры с властями о ее будущем?

— Мы всегда рассматривали взаимодействие с республикой Башкирия, которая является самым крупным акционером — 38%,— как частно-государственное партнерство. Если взять статистику всех советов директоров и собраний акционеров, у нас не было ни одного случая разногласий по какому-либо вопросу, касающемуся инвестиций, бизнес-планирования, стратегии развития.

Понятно, что сегодня ситуация осложнилась, но БСК должна работать, органы управления должны принимать решения, а менеджмент их реализовывать, и единственный вариант развития — это обсуждение и выработка консолидированной позиции. На последнем совете директоров (8 сентября.— “Ъ”) одним из наиболее обсуждаемых был вопрос минерально-сырьевого обеспечения работы БСК и, как нам кажется, найдено понимание, как дальше двигаться.

— Глава Башкирии Радий Хабиров заявлял, что республика, не имея контроля, не могла повлиять на принимаемые решения.

— В моем понимании единственное, что дает контроль — это право назначать гендиректора, потому что по всем остальным вопросам существует устав, корпоративные процедуры, которые всегда соблюдались. Я участвовал во многих обсуждениях и согласованиях разных вопросов, и если мы не могли достичь договоренности с представителями государства, то снимали вопрос и переносили его в плоскость дополнительных консультаций для выработки и принятия единого решения.

— Внутри самого «Башхима» сейчас нет разногласий по будущему БСК?

— Нет и никогда не было.

— Кто владеет компанией помимо вас и Сергея Черникова?

— На данный момент компания принадлежит физическим лицам, гражданам РФ.

— Владимир Путин, говоря о ситуации вокруг БСК, обвинил частных собственников в выводе средств в офшоры. А глава Башкирии Радий Хабиров указывал, что средства «выводились» в виде займов на 6 млрд руб. сторонним компаниям.

— Лично мне не известно о каких-либо выводах средств. К тому же все операции в БСК аудируются, и у компании есть кредитный рейтинг ruA+ от «Эксперт РА», прогноз по рейтингу — «стабильный». Мы бы никогда этого не достигли, если бы занимались выводом средств.

Что касается кредитов, о которых упоминал глава республики, они возвратные и погашаются по графику. Это стандартные рыночные сделки.

— Собираетесь ли вы в свете упреков в недофинансировании бизнеса пересматривать инвестиционную стратегию?

— Что касается инвестиционной программы, то совет директоров в конце 2019 года единогласно, включая представителей республики, принял стратегию развития предприятия и уровень капитальных затрат и модернизации производства БСК на 2020 год. Порядка 2,7 млрд руб. планируется направить в ремонтный фонд, на инвестиции — свыше 4 млрд руб. Все конкретные проекты по экологии, модернизации и техническому перевооружению согласованы на совете директоров. Эти цифры остаются в силе, и представители республики не поднимали на сегодняшний день вопросов о пересмотре этой инвестпрограммы. Более того, по двум площадкам — в Стерлитамаке и Березниках — инвестпрограмма приблизительно на 2–4% выше прошлогоднего уровня.

— Владимир Путин говорил о периоде с 2013 по 2019 год. Можно ли было это время вкладывать больше, чтобы избежать нынешней ситуации?

— Если взять семь лет после того, как была создана объединенная компания (АО БСК было создано в 2013 году путем объединения активов.— “Ъ”), то для сравнения в 2013 году мощность содового завода в Стерлитамаке была на уровне 1,35 млн тонн. На сегодняшний день мы достигли там исторического максимума в 1,8 млн тонн. В Березниках в 2013 году производство соды было на уровне 460 тыс. тонн, на сегодняшний день мы также вышли на максимальную нагрузку в 650 тыс. тонн. По пищевому бикарбонату компания начинала со 110 тыс. тонн, а в этом году мы заканчиваем инвестиционный проект, который позволит производить в два раза больше. Без эффективных инвестиций таких результатов достичь, наверное, было бы невозможно. И если говорить про финансовые показатели, то компания обеспечила за этот период стабильный рост прибыли в среднем на 14% в год. Это тоже результат тех инвестиций, которые были сделаны и продолжают осуществляться.

Что касается дивидендов, о которых сейчас много говорят, то республика на момент объединения получала порядка 1,5 млрд руб. в год. В 2019 году компания выплатила Башкирии 5 млрд руб. дивидендов. Таких результатов без серьезных инвестиций просто объективно достичь нельзя.

Но много было инвестиций или мало — вопрос более детальной экспертной оценки. Так как мы говорим о вложениях в профильное производство, то все равно существуют определенные ограничения.

Допустим, в Стерлитамаке мы достигли производства в 1,8 млн тонн кальцинированной соды и больше не можем увеличивать там этот показатель, потому что вступают объективные технические, экологические ограничения, емкости рынка. Это чисто технологический вопрос, а не проблема инвестиций. То же самое с ситуацией в Березниках.

Выпуск поливинилхлорида мы увеличили со 210 до 264 тыс. тонн. Можно ли еще расширить производство за счет инвестиций? Наверное, можно. Но мы здесь зависим от наших партнеров, в первую очередь «Газпрома», потому что нам нужно дополнительно сырье. Нет сырья — соответственно, инвестиции делать не целесообразно, они де-факто бессмысленные.

Но мы рассматриваем ряд проектов с определенной синергией с существующим производством, чтобы максимизировать эффективность использования в первую очередь площадки в Стерлитамаке. И один из этих проектов — производство диоксида титана стоимостью около $600 млн. Решение о развитии этого направления мы приняли на совете директоров два года назад и уже начали инвестировать деньги в технологическую проработку проекта, смотрим сейчас для него сырьевую базу.

— О снижении дивидендов сейчас тоже речи не идет?

— Если посмотреть исторически, в разные годы выплачивался разный процент от прибыли. На сегодняшний день мы достигли ситуации, когда значительное увеличение инвестиций в производство на существующих площадках объективно невозможно. Когда мы начнем вкладывать в новые проекты, то размер дивидендов, конечно, сократится.

— Сейчас стоит вопрос о деприватизации «Соды», которая стала основой БСК. Как в вашем понимании должен пройти обратный процесс разделения?

— Пока это рано оценивать, поскольку только появился иск Генеральной прокуратуры в арбитражном суде о возврате акций «Соды», а также заявления правительства Башкирии о необходимости провести проверку законности сделки по объединению. В моем понимании это два разных направления, потому что суть иска прокуратуры — это вопрос приватизации 1990-х годов, поэтому я вообще это не могу комментировать никак. То, что касается сделки 2013 года по объединению, мы уверены, что заводы объединялись в соответствии с российским законодательством. Более двух лет мы согласовывали все детали, получали разрешение от федерального и республиканского правительств, антимонопольного ведомства. Впоследствии было несколько проверок законности сделки со стороны Генпрокуратуры, которые не выявили никаких нарушений.

Безусловно, если будет принято решение, что компания должна стать государственной, мы надеемся, что это произойдет в соответствии с предусмотренными законом процедурами.

Это может быть реституция, то есть восстановление состояния, существовавшего до его совершения, то есть все вернется к моменту 2013 года. Хотя это будет плохо для компании с точки зрения долгосрочного развития, потому что слияние имело фундаментальные экономические предпосылки. Но если такие решения будут приняты, что мы можем поделать…

— Зачем было нужно объединение?

— В Советском Союзе было четыре содовых завода: «Сода» в Стерлитамаке, в Березниках и два на Украине. Затем Лисичанский завод (на Украине) был распилен на металлолом, потому что не выдержал конкуренции. Крымский содовый завод не так давно стал российским, так что до 2014 года в РФ фактически было два завода — Березники и Стерлитамак, акционерами которых мы являлись. В то время, оценив тенденции на рынке и те инвестиции, которые делала Турция в натуральную соду, мы предложили правительству Башкирии укрупнить производства, чтобы БСЗ в долгосрочной перспективе не постигла судьба украинского завода. Мы были убеждены, что со временем Березники, а потом и Стерлитамакский содовый завод не выдержат конкуренции в гордом одиночестве с турецкими, европейскими и американскими производителями.

— То есть если сейчас компании снова разделить, они будут неэффективными?

— «Каустик», я считаю, может существовать как отдельное предприятие. Но у Стерлитамакского содового завода и Березниковского содового завода могут возникнуть проблемы, так как будет разрушена вся идея укрупнения содового производства.

— Остается ли, по-вашему, вариант с выкупом вашей доли в БСК? Во сколько ее можно оценить?

— Таких предложений не поступало, на сегодняшний день никаких переговоров на эту тему нет.

— Есть ли вариант сохранить компанию в нынешнем виде?

— Я не могу не верить в такой вариант. По сути, президент РФ поручил разобраться в ситуации. И если будет детальный, профессиональный анализ сделки, необходимости создания объединенной компании и того, что было сделано за последние восемь лет, а также перспектив развития, то, думаю, будет принято решение, чтобы компания работала дальше и продолжала выполнять свои обязательства.

— Роснедра вам предлагали более десяти других вариантов обеспечения сырьем, помимо разработки шиханов. Какой из них наиболее подходящий?

— Мы потратили на поиски замены известняку с Шахтау 12 лет. За это время новых месторождений не появилось. А на тех, которые есть, мы оценивали не только химический состав, но и логистику, технологические возможности, социальное влияние возможной разработки, природоохранные мероприятия и многое другое. И в ходе этой работы вышли все-таки на решение о необходимости дальнейшей разработки шиханов. Ведь в 1947 году, когда утверждался проект строительства самого крупного на тот момент содового завода в Европе, не случайно площадкой стал именно Стерлитамак. Для производства соды необходимы соль, вода и известняк. И место вблизи шиханов было в Советском Союзе единственным, где все было рядом, в наличии и хорошего качества. Изначально планировалось использовать Шахтау, а потом перейти на Юрактау и Тратау. Но так как эти горы к моменту исчерпания сырья (на Шахтау.— “Ъ”) стали памятниками природы, то на федеральном и региональном уровнях была согласована позиция о предоставлении компании (шихана) Куштау, который на момент предоставления прав недропользования не имел статуса памятника природы.

— Если альтернативное сырье не подходит для действующего оборудования, нет ли смысла изменить технологию? Ведь в Туркменистане и в Узбекистане недавно построили заводы, которые работают на известняке более низкого качества, чем в России.

— Химический состав сырья для существующей технологии производства принципиален. Он влияет на нормы выработки, необходимость проведения дополнительного ремонта оборудования, на себестоимость продукции. Чем качественнее известняк, тем более стабильно работает предприятие. Безусловно, нет однородных известняков и всегда есть какие-то отклонения в пределах определенных технологических стандартов. Поэтому учитывая, что химический состав нового сырья будет отличаться от того, который мы используем сегодня, существует предел с точки зрения модернизации оборудования и изменения технологии. Да, наши специалисты над этим работают, но принципиальных изменений в технологии сделать невозможно.

— От перспективы освоения Куштау, который получил охранный статус, но на который у вас есть лицензия, вы пока не отказываетесь?

— Мы получили лицензию и все разрешительные документы для продолжения работы на объекте, но, к сожалению, произошла такая ситуация. Дальше будем обсуждать ее с федеральными и региональными органами власти.

— У вас есть расчеты предельного роста себестоимости при использовании другого сырья?

— Если взять Куштау как некий оптимальный нулевой отсчет, то, если мы будем закупать известняк или найдем месторождение за пределами республики, как самый худший вариант это отразится на себестоимости продукции приблизительно на 30–35%. Соответственно, от 0 до 35% — это тот рост, который будет, если удастся найти альтернативу внутри республики. Но отрицательное влияние на себестоимость будет в любом случае. И тут нужно смотреть на вопрос с точки зрения конкуренции.

Когда мы начинали работать в 2013 году, импорт соды в РФ из Европы и Америки занимал 25–30% внутреннего рынка. Нам удалось за счет создания объединенной компании и выстраивания правильной политики свести импорт к нулю. На сегодняшний день БСК фактически закрывает потребности российского рынка, Белоруссии, до недавних событий Украины, а также Казахстан и всю Среднюю Азию. Но если раньше основная конкуренция у нас была с Европой и Америкой, то сейчас мы боремся за потребителя с Турцией, которая запустила завод на 3 млн тонн соды в год. Более того, они используют другой способ производства, так называемую натуральную соду, и мы уже при нашей текущей себестоимости проигрываем Турции почти в два раза. Соответственно, для нас любое удорожание производства соды — это потеря конкурентных преимуществ. И как первая ласточка — этим летом уже два корабля с содой из Турции прибыли в Новороссийск для одного из промышленных предприятий.

Если на рынок придет более дешевая турецкая сода, а у нас подорожает производство, с учетом нашего географического положения в центре России мы однозначно потеряем южный рынок потребителей, рынок Украины, белорусский рынок и будем вынуждены работать только в Центральной России и на востоке, где ограниченный спрос.

— Вы не думали попросить о заградительных пошлинах?

— Мы постоянно находимся в диалоге с Минэкономики и Минпромторгом по этому вопросу, но в долгосрочной перспективе только пошлинами вопрос не решишь. Российская содовая промышленность должна быть конкурентоспособна.

— А нет варианта построить новый завод рядом с другим месторождением сырья?

— В свое время, в 1980-е годы, основной игрок на мировом рынке соды европейская Solvay, чью технологию мы используем, искала в СССР место для второго завода. И не нашла. У нас есть заключение, что нет такого места, где было бы экономически целесообразно создать новое производство соды. С тех пор прошло почти 40 лет, но никто пока не вышел с проектом строительства содового завода на территории России. Недавно аналогичные поиски с нашим участием шли в Белоруссии, но все расчеты подтвердили, что нет ни экономической, ни технической возможности это сделать.

— На совете директоров 8 сентября было принято решение продолжить разработку Шахтау ниже уровня грунтовых вод.

— Безусловно, в сложившейся ситуации первый приоритет компании — максимально быстро изучить возможность разработки месторождения в глубину. В принципе, уже сейчас это прецедентная разработка. Если взять мировой опыт, то ни один из заводов не добывает известняк из-под воды. Но мы были вынуждены пойти на это, хотя первоначальный проект разработки существующего карьера предусматривал выход на нулевую отметку с дальнейшим переходом на новое месторождение. Сейчас помимо воды есть еще ряд технологических ограничений. Мы используем драглайн, или, как его еще называют, шагающий экскаватор,— он тоже имеет свой предел углубления, то есть каждый новый метр вглубь требует определенной проработки и подбора технологий.

— У вас есть представление, как сырьевой вопрос может решить государство, в случае если компания будет национализирована? С помощью дотаций?

— Вопрос сырья не решишь сменой акционера. Кто бы ни был владельцем компании, все равно придется искать ресурсы. Льготами тоже долгосрочную работу компании не обеспечить. Она создавалась чисто на экономических принципах. И у нас был подход: мы никогда не просили финансовой помощи у государства, никогда не пользовались какими-то льготами. Мы считаем, что если есть предпосылки для бизнеса, то он должен существовать отдельно, выживать на рынке сам по себе. И мы показали эти результаты. Когда у тебя открыт рынок, то ты все равно вынужден реально конкурировать с мировым рынком за свой внутренний.

— Ведете ли вы переговоры с федеральным правительством?

— Обсуждение идет. Недавно у меня была встреча с заместителем министра промышленности РФ, их, безусловно, волнует ситуация вокруг БСК. Я понял, что принципиально подход министерства к решению нашего вопроса не изменился. Они считают наши результаты нормальными, как минимум среднеотраслевыми и по инвестициям, и по прибыльности, и по финансовым показателям. Мы будем дальше вести диалог с Роснедрами, с Минприроды и республикой Башкирия.

Интервью взяла Ольга Мордюшенко