Выбор Игоря Гулина

Практически любой разговор о прозаике и критике Дмитрии Бавильском начинается с того, что он автор чрезвычайно плодовитый. Романы, повести, травелоги, сборники эссе, книги бесед с композиторами и художниками — всего этого много, и оттого отдельные вещи немного теряются в потоке. Между тем о романе «Красная точка» сам Бавильский пишет как о «книге своей жизни». Насколько это определение всерьез, сказать сложно. Возможно, это условность, элемент жанровой игры: Бавильский ставит задачу написать собственные «В поисках утраченного времени», задача эта требует грандиозности если не реализации, то хотя бы самого замаха. Впрочем, амбиции моментально разбиваются комической фактурой: вместо Франции прекрасной эпохи здесь — неказистая реальность российской провинции последней четверти прошлого века.

Время действия — примерно с конца 1970-х по конец 1990-х, место — родной для Бавильского Челябинск (в романе он называется Чердачинском). Главный персонаж Вася Бочков — задумчивый, слегка отстраненный мальчик — скорее не герой, а наблюдатель (в том числе и за течением собственной жизни). В этом смысле реальность, в которой он растет, органична ему: в ней мало что происходит, время почти стоит, его можно медленно обводить глазами и ощупывать. Это и происходит в первой половине романа.

Обаяние «Красной точки» во многом держится на внимании к самой фактуре позднего застоя с очередями и собраниями, ленивым сбором макулатуры, вездесущим культом Пугачевой и во многом подобным ему культом Тарковского, вяло умирающими генсеками, обсессивным коллекционированием разного рода чепухи, ночным прослушиванием «голосов», погоней за дефицитом. Весь этот мир не вызывает тут ни ностальгии, ни ненависти, и оттого выглядит по-настоящему живым. Однако вместе с этой исторической конкретностью действует в общем-то вполне вневременное ощущение детства как волшебной эпохи — состояния ожидания неясного чуда, превращающего любую будто бы непригодную для того реальность в магический мир. В этой первой части есть ряд сюжетов (прежде всего дружба героя с соседками — лукавой Марусей, простоватой Светкой и жеманной Инной), но они не то чтобы очень важны, едва проступают.

Во второй части начинаются события, и на чудеса они, конечно же, не похожи. В этот момент повествование меняет темп, убыстряется. Старые Васины знакомые вступают в кооперативы, бегают от бандитов, делают карьеры в шоу-бизнесе, эмигрируют, спиваются, умирают. Сам герой-созерцатель волей-неволей становится участником этих сюжетов, хотя и умудряется почти всю перестройку проторчать в театре студенческой самодеятельности, так и не получив в нем ни одной сколько-нибудь заметной роли.

В этой второй половине «прустовская» задача забывается, меланхолическая внимательность исчезает, и книга становится капельку бульварной, как, впрочем, и само время. Отчасти (и автор не раз напоминает об этом) дело здесь в травме поколения, взросление которого совпало с крушением империи, вполне нормальный распад детских связей — с довольно катастрофическим распадом привычного мира. Углубленные в себя дети позднего застоя, чтобы выжить в новую суетливую эпоху, вынуждены были растерять эту смешную глубину, стать существами чуть более одномерными. Впрочем, примерно так же устроено почти любое взросление. В этом, пожалуй, ценность романа Бавильского: он не представляет опыт собственного поколения как слишком уж уникальный, но и не делает его универсальным, то есть банальным.

Конечно, в такой позиции есть определенная межеумочность. Она есть и во всей книге — наполненной нелепыми шутками, постмодернистским заигрыванием с нарративом, играющим роль светского извинения (как люди пожимают плечами, допустив вдруг чрезмерную откровенность). С этой неуверенностью связана заглавная метафора. Вопреки ожиданию, «Красная точка» — не знак препинания, стоящий в финале советской истории. Это точка, наклеенная маленьким героем на окно для тренировки глаз,— приспособление, при помощи которого фокусируется зрение. Весь роман — практика такой фокусировки. За ней следует рассеяние, попытка найти фокус заново и неизбежная боль в глазах. Это искреннее ощущение трудности, неловкости воспоминания — возможно, главное в книге Бавильского.

Для того чтобы попытаться привести зрение в порядок, нужны постоянные упражнения на “мускулатуру хрусталика”: следует поочередно концентрировать взгляд на том, что вблизи, и том, что вдали. Десять минут в день. Именно поэтому на окно комнаты, называемой в семье “залом”, лепится красноватый кружок. Интересно, конечно, отчего для занятий по технике зрения Вася бессознательно выбрал именно западную (то есть во двор) сторону квартиры, а не восточную (без людей), выходящую на дорогу, отделяющую городскую застройку от небольшого одноэтажного поселка <…> Хорошо жить на окраине, будто бы вне регулярного расписания (школа не в счет, так как она похожа на сон) и смотреть, как в палисаднике встает трава в человеческий рост, увенчанный пыльными бутонами отечной мальвы, издали похожей на странницу в домотканом украинском костюме

Издательство «Эксмо»